Ледяной лес - Чиын Ха

– Что вы имеете в виду?

– Я был уверен, вы сразу догадаетесь, когда увидите трость и шляпу.

А ведь и в самом деле, когда мы встретились в первый раз, в фойе театра, он показался мне похожим на волшебника. Неужели граф и правда обладает способностью к магии?

– Не знаю, как в ваших местах, но здесь, в Эдене, графы не используют колдовство.

– Вы неправильно поняли. Я не тот маг и волшебник, который показывает фокусы, размахивая волшебной палочкой.

– Тогда кто?

На лице графа появилась загадочная улыбка, так подходившая его образу.

– До появления Анакса, когда Иксе пришел в эти земли, люди говорили на древнем языке.

– И?

– На древнем языке «маг» означает нечто иное.

Граф тростью начертил в воздухе какой-то знак, который через мгновение начал источать свет, будто на кончике трости были волшебные чернила.

Внимательно рассмотрев горящую букву, я испуганно воскликнул:

– Это ведь обозначение демона… Вы…

Киёль рассмеялся.

– Мы ничем от них не отличаемся. Соблазняем людей на плохие поступки, а затем мучаем тех, кто поддался искушению. Такие вот проказники.

Я не понимал, шутит ли он или говорит чистую правду. Зачем он вообще все это рассказывает?

– Скажите, тогда на вечере у госпожи Капир и на конкурсе вы солгали? Сделали вид, что понимаете музыку Баэля, хотя это совсем не так?

– Понял ли я… – задумчиво протянул граф, как обычно поглаживая рукоятку трости. – Бесспорно, его музыка бесподобна, красива, восхитительна, но внутри нее скрывается огромная боль.

– Вы действительно смогли услышать…

– А может, и нет… Ведь знать буквы, отличать их друг от друга и извлекать с их помощью смысл – разные вещи.

Мой пульс участился. Граф тоже говорил о музыке как о языке. Неужели и он его понимает?

– Вы его истинный ценитель?

Граф громко расхохотался, а затем покачал головой.

– Я вижу ваше самое искреннее желание, Коя.

– Какое?

– Слушайте внимательно. Мне нравится ваша музыка, потому что она чиста, как и вы сами, – серьезно объяснил Киёль. – Музыка Баэля для меня не имеет никакого смысла, несмотря на все ее великолепие и красоту. Потому что я не чувствую ничего.

Нахмурившись, я с вызовом посмотрел на графа, но тот отвернулся, видимо считая, что сказал достаточно.

– Подождите! Не уезжайте! Баэль не сможет этого пережить!

– Что бы я ни сделал, он все равно сломается. Так было предопределено. Он разбудил чудовище Ледяного леса. Будьте очень осторожны, Коя, если вы и впредь хотите быть рядом с ним, – предупредил граф и сел в карету.

Я бросился за ним, но граф приподнял шляпу, давая понять, что разговор окончен.

– Откуда вам известно про Ледяной лес?

В ответ граф лишь усмехнулся.

– Коя, когда я слушаю вашу музыку, то на время забываю о том, что я волшебник, и о том, что я не умею чувствовать. Эмоции, конечно, вещь бесполезная, но, возможно, когда-нибудь я научусь их понимать. Хотя мои пороки тут же запятнают их. Такова природа магов, – объяснил он, глядя мне в глаза. – Вынужден попрощаться с вами, мне нужно успеть до темноты. Надеюсь, ничто не осквернит чистоту вашей души.

И в тот же миг его карета растворилась в густом тумане.

Но вот что необычно: когда я подъезжал к воротам, стояла ясная погода – ни намека на туман.

На обратном пути я все думал, что сказать Баэлю. Граф действительно понимал его музыку. Но загадкой оставались его слова, что он не умеет чувствовать. Музыка Баэля не вызывала в нем никаких эмоций. Если это так, то мог ли Киёль оказаться истинным ценителем? Хотя какая теперь разница? Он уехал. Баэлю снова придется ждать и искать. Выдержит ли он? Нынешнее состояние Антонио меня очень беспокоило.

Я был уже недалеко от своего дома, когда вдруг заметил экипаж, выезжающий из ворот. Не Баэль ли это? Недолго думая, я поскакал вслед за повозкой. На душе скребли кошки.

Экипаж действительно двигался к дому Антонио, но миновал его без остановки. Куда он направляется?

На площади Монд повозка свернула в узкий переулок. Площадь была полна людей, и мне пришлось сбавить шаг, чтобы ненароком никого не затоптать. К счастью, я не потерял повозку из виду и, оказавшись в переулке, опять пришпорил лошадь. Экипаж проехал еще немного и остановился перед огромным домом. Так вот куда стремился Баэль: к своему приемному отцу, Климту Листу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Дверь повозки со скрипом открылась. Я спешился. Баэль смотрел под ноги, опустив голову. Я хотел подбежать к нему, но остановился, замерев в нерешительности.

– Баэль… Понимаешь…

Он сделал вид, что не услышал, и неторопливо зашел в дом. Я колебался, но все же последовал за ним, прекрасно понимая, как невежливо вламываться без приглашения.

В доме звучала скрипка. Играл Климт Лист – его уникальную манеру исполнения ни с чем невозможно было спутать. Невероятная удача – стать свидетелем его виртуозной игры. Завороженный мелодией, я какое-то время стоял в коридоре, но потом, очнувшись, последовал за Баэлем. Дверь в комнату, где он скрылся, оказалась открытой – возможно, он просто забыл ее притворить. В нерешительности я вошел. Звуки скрипки теперь звучали в полную силу.

– Отец, Лиан. – Тихое приветствие Баэля разрушило волшебство мелодии.

– Милый Антонио, неужели это ты?

– Что привело тебя в столь поздний час, мой мальчик? – В голосе Листа звучала отцовская любовь.

Я снова замер, но все же вышел на свет. Лиан, увидев меня, искренне улыбнулась и хотела что-то сказать, но вдруг осеклась, в ее взгляде читался испуг. Баэль достал из футляра смычок и изо всей силы швырнул его об стену. Раздался треск – на пол упали обломки. Мы, застыв от испуга, пораженно смотрели на Антонио.

– Я прошу руки Лиан, – спокойно сказал Баэль Листу.

Я замер, не дыша. Лист взглянул на дочь. Девушка сильно покраснела.

– Это, конечно, очень неожиданно, но я рад, – произнес Климт Лист с улыбкой. – И все же зачем ты только что сломал смычок?

– После нашей свадьбы я прекращаю играть. Никогда больше я не притронусь к скрипке, – бесцветным голосом произнес Баэль.

От его слов будто что-то надломилось внутри меня.

Тристан и Климт Лист убеждали Баэля не принимать скоропалительных решений, но тот был непреклонен. Твердый отказ получила и госпожа Капир, умолявшая его не бросать музыку. Ренар Канон пообещал Баэлю концерты в его театре, но юный гений ничего не сказал, лишь покачал головой. На все уговоры, просьбы, мольбы Антонио отвечал категорическим «нет». Пусть рухнет громада Канон-холла, пусть даже наступит конец света – он не притронется к скрипке. Толстосумы, прознав о решении Баэля, предлагали за Аврору баснословные деньги, но Антонио всех выставил за порог.

Новость об окончании карьеры бессменного де Моцерто разлетелась по всему Эдену и тут же стала главной темой разговоров. Смолкли пересуды о конце света, стихли перебранки пасграно и мартино, Республиканская партия народа не ратовала за свои права. А ведь еще вчера город праздновал победу Баэля. Теперь все будто погрузились в траур – на лицах читались тревога и скорбь. Люди обезумели от горя, обвиняя всех вокруг. Одни корили самого Баэля, другие – публику, уверенные, что та недостаточно горячо радовалась победе Антонио, третьи утверждали, что всему причиной скрипка: как только Аврора попала в руки маэстро, он стал совсем другим.

Но вскоре нашлась идеальная мишень для недовольства. Ею оказалась Лиан. Испокон веков считалось, что именно женщина несет погибель мужскому таланту. Стоило объявить о помолвке, и в тот же день дочь уважаемого музыканта превратилась в ведьму, которую возненавидели все.

Я чувствовал себя героем дурацкой комедии, точно как Баэль после конкурса. Людская глупость вызывала смех, но еще больше мне хотелось выть от несправедливости. Лиан ни при чем. Во всем виноват лишь я.

В эти тревожные дни случилось кое-что более страшное: безумный фанатик Баэля убил еще одного человека. Я остолбенел, когда узнал, что погибший – тот самый Фисе Коннор, осквернивший детство Баэля и отнявший его чистоту. Десять лет назад это был известный, уважаемый музыкант, но все изменилось, когда он стал распускать грязные слухи о своем бывшем ученике. Чем больше он пытался опорочить имя Антонио, тем больше людей отворачивалось от него. В конце концов город вычеркнул Фисе Коннора из своей памяти. Как и все, я напрочь забыл о его существовании, пока Баэль не поделился своей болью.