Ледяной лес - Чиын Ха

Из соседней комнаты доносились звуки скрипки: Баэль решил порепетировать перед выступлением. Во мне снова стала просыпаться неуверенность. Интересно, Антонио тоже волнуется? Он ведь впервые будет играть для кого-то, а значит, наполнит музыку самыми искренними чувствами.

От этой мысли во мне всколыхнулась ревность. Он наконец-то признал меня, и мне тоже нужно принять его желания и мечты. Ведь я ему друг и должен поддержать его стремления.

Зал разразился аплодисментами: наконец кто-то продемонстрировал стоящее исполнение.

Когда на прошлой неделе объявили о втором финале, молодые музыканты яростно протестовали, утверждая, что выложились по полной, но их возмущений никто не услышал. Судьи уже вынесли вердикт: раз победителя нет, конкурс будет продлен. Уязвленная гордость молодых музыкантов была задета еще сильнее, когда они узнали, что решение судей связано с Антонио Баэлем. После чего они все как один отказались выступать. Но судей и спонсоров не тронул их протест, ведь истинные таланты города музыки, так долго ждавшие возможности показать себя, тут же подтвердили свое участие в повторном финале.

В тот день на сцене блистали настоящие маэстро. Ах, как бы мне хотелось оказаться в зале, чтобы услышать их игру. Аллен Хюберт наверняка пожертвовал своим правом на финал, чтобы насладиться настоящей музыкой.

Звуки скрипки в соседней комнате стихли: наверное, Баэль тоже прислушивался. Еще одна значительная перемена. Раньше его не интересовало, что исполняют другие. Но вот появился человек, для которого он хотел играть, и Баэль заинтересовался чужой музыкой. И моей.

Раздался стук в дверь.

– Господин Морфе? – В комнату заглянул Дюпре.

– Подошла моя очередь?

– Да. Надеюсь, в этот раз вы не откажетесь от участия?

Улыбнувшись в ответ на его шутку, я покачал головой:

– Не откажусь.

– Тогда прошу вас следовать за мной. Я с нетерпением жду вашего выступления. Даже представить себе не можете, как я счастлив, что могу услышать лучшего из лучших!

– После меня выступает Баэль. Не удивлюсь, если от счастья вы лишитесь чувств.

– Возможно… Но если честно, я больше волнуюсь о том, как правильно постучать в дверь, когда подойдет его очередь? Два раза? Или лучше три? – со всей серьезностью спросил юноша, пока мы шли по коридору театра.

Еле сдерживая смех, я заверил его, что двух раз будет достаточно. Дюпре радостно улыбнулся и поклонился, оставив меня одного за кулисами.

И вот я снова здесь – неделю спустя на том же месте. Мое сердце так же рвется из груди, однако, как ни удивительно, на душе нет тяжести.

– Следующим на сцену приглашается Коя де Морфе.

Смахнув пылинки с костюма, я вышел на сцену. В прошлый раз кто-то из зрителей встретил мое появление неприятными выкриками, но сегодня мне подарили самые горячие овации.

Не глядя на отца и зрителей, я сел за фортепиано, закрыл глаза и постарался успокоиться. Вдох-выдох. Почувствовав долгожданное умиротворение, я позволил своим пальцам скользить по клавишам.

Эта мелодия вызывала бурю эмоций даже у меня, ее автора. Интересно, слушает ли сейчас Баэль? Если да, звучит ли она как музыкальное послание? Понимает ли он его?

В начале – грациозное арпеджио, которое привносило легкость и одновременно чувственность. Пальцы летали по клавишам, я играл без надрыва. Всего важнее был темп – он дарил музыке настроение. Я не торопил мелодию, она звучала медленно и гармонично и, полная жизни, словно подпитывала жажду зрителей. Еще чуть-чуть… Пора!

Сладостная пытка подошла к концу, исполнение стало пылким. Ритм усложнялся, пальцы летали от одного конца клавиатуры к другому. Я вложил все свои чувства, растворяясь в мощном потоке музыки. Темные, глубокие, но вместе с тем пленительные звуки рождались в этот момент. Они могли показаться беспорядочными, но на самом деле сливались в цельную мелодию. В своем темном мире, в котором не было ничего, кроме музыки, я приближался к финалу.

Пусть он услышит хотя бы одну фразу из моей композиции. Тогда нам будут не нужны слова. Останется лишь музыка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Перейдя на черные клавиши, я даже не заметил, как привстал, опьяненный мелодией, и стал играть рубато, не сковывая себя жесткими рамками ритма, а напоследок решил добавить небольшую импровизацию, ломая мелодию до неузнаваемости. Почему-то именно сегодня я чувствовал достаточно смелости для этого. Пальцы следовали порывам души. Музыка менялась вместе с моими чувствами.

Мелодия достигла финала. Конец. Fine.

Оторвав руки от фортепиано, я ощутил, как в душе поднялась огромная волна. Тело била крупная дрожь.

Мне не было стыдно. Ни капли. Даже если не стану де Моцерто, я доказал самому себе, что мое исполнение может быть идеальным.

Овации оглушили меня. Люди поднимались с мест. Я вышел на авансцену, чтобы подарить моей публике самую искреннюю благодарность. Судьи аплодировали изо всех сил. Я заметил слезы в глазах отца и поклонился еще раз – только для него.

Овации не смолкли, даже когда я покинул сцену. Оставшись наедине с собой, я наконец дал волю эмоциям, но, почувствовав чье-то присутствие, тут же взял себя в руки. Сзади раздался голос, наполненный теплом:

– Ты отлично сыграл, Коя.

Я резко повернулся, забыв о заплаканном лице. Передо мной стоял Баэль с зажатой в руке Авророй.

– Без преувеличения, ты самый талантливый пианист в Эдене.

Я вытер слезы трясущимися руками и потребовал срывающимся голосом:

– Прекрати… издеваться. Я и так еле-еле себя сдерживаю.

– Я говорю правду. Сегодня твоя музыка звучала как целое послание.

Мой смущенный вид заставил Баэля усмехнуться.

– Но я выступлю еще лучше, – сказал он и вышел на сцену.

Я смотрел ему вслед и улыбался, но вскоре ощутил новый приступ дрожи и обхватил себя за плечи. В душе бурлила радость, уверенность окрыляла. Даже если бы в тот день мне суждено было умереть, я бы ушел из жизни самым счастливым человеком.

Пока я боролся с обуревающими меня эмоциями, Баэль уже играл для своего истинного ценителя.

Я успокоился, подошел к сцене и стал украдкой наблюдать.

На протяжении всей недели я гадал, каким будет его выступление. Сыграет ли он захватывающую дух мелодию, продемонстрирует ли уникальное мастерство или испробует новую технику?

Он точно не станет показывать что-то новое. Не будет выступать с тем, в чем не уверен.

Но реальность опровергла мои предположения. Баэль вытворял что-то невероятное. Струны скрипки неистово вибрировали, а левая рука двигалась по грифу так быстро, что казалась еле различимой. Он играл не просто двумя руками, он задействовал тело и душу. Смычок, касаясь струн, рождал насыщенный мягкий звук, будто в нем звучали трели весенних птиц.

Его исполнение было поистине божественным.

Способен ли человек произвести на свет такую волшебную мелодию, всего лишь играя на скрипке? Только Баэль мог так владеть смычком, играть с такой точностью, используя любую технику. Зал молчал: зрители затаив дыхание следили за каждым движением смычка, вслушивались в каждую ноту.

Так вот что значит для Баэля полная отдача. Интересно, слышит ли это граф Киёль? Существует ли на свете человек, способный понять его музыку?

Меня снова начала бить крупная дрожь, казалось, тело вот-вот разорвется на части. В этом паническом состоянии я смог признаться самому себе: «Мне никогда не стать его истинным ценителем».

Все встало на свои места. Я понял, почему Лес признавал только его, почему Аврора подчинялась только ему и почему лишь он один был достоин звания бессменного де Моцерто.

Баэль… Теперь даже его имя звучало чужеродно – так далеко он был от меня. В тот момент я не мог поверить, что он сравнивал свой талант с моим. Если можно было бы придать его музыке вид языка, сформировать слоги, а затем предложения, то получилась бы речь богов.

Очарованный его мелодией, я даже не заметил, как Баэль закончил играть. Его музыка продолжала пульсировать во мне, эхом отдаваясь в теле. Завороженный ее звучанием, я даже перестал дышать. Кто-то аккуратно постучал меня по спине. Я закашлялся и сделал глубокий вдох. Оглянувшись, я увидел Дюпре, который, так же как и я, наблюдал за Баэлем со слезами на глазах. Юноша, не замечая никого и ничего вокруг, словно пребывая где-то в другом мире, восторженно прошептал: