Обещание - Джоди Пиколт

— Понимаю, каково это, — продолжала Феба, — внезапно узнать о том, что должен был заметить давным-давно. Они попали на небеса — ведь к этому они и стремились. Но у нас с тобой остались вопросы, на которые они уже никогда не дадут ответов.

Майкл продолжал хранить молчание. Неужели она до сих пор скорбит, спустя два года? Неужели она намекает на то, что у них много общего? Майкл закрыл глаза и почувствовал, как дрожит, несмотря на теплую куртку. Это неправда, это просто не может быть правдой. Он не был знаком с мужем Фебы, но и она не могла знать своего мужа настолько же хорошо, как Майкл знал Эмили.

«Настолько хорошо, — подумал Майкл, — что случившееся стало полнейшей неожиданностью?»

Он почувствовал резкую боль в груди и понял, что это чувство вины лезет из всех щелей: из-за того, что оказался неспособным увидеть, что дочь в депрессии, из-за того, что даже сейчас ведет себя настолько эгоистично, что думает о том, как самоубийство Эм пятном ляжет на него как отца, и совершенно не думает о самой Эмили.

— Что мне делать? — пробормотал он, не понимая, что произнес последние слова вслух, пока не услышал ответ Фебы.

— Жить, — сказала она. — Делать то, что они уже не могут. — На другом конце провода его сестра вздохнула. — Знаешь, Майкл, я раньше сидела и пыталась объяснить произошедшее, как будто существует некий ответ, который можно найти, если поискать повнимательнее. Потом однажды я поняла, что если бы такой ответ был — Дейв до сих пор был бы жив. И я задумалась: неужели Дейв ощущал то же… то же, что я не могу описать словами? — Она откашлялась. — Я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал. Я не одобряю его поступок, но, по крайней мере, стала чуть лучше понимать, что происходило в его голове.

Майкл представил, что в животе Эмили сжимался тот же гордиев узел, что сейчас у него, что мысли Эмили так же метались. И в миллионный раз пожалел, что оказался недостаточно бдительным, чтобы разделить ее боль.

Он невнятно поблагодарил Фебу и повесил трубку. Потом, не сняв меховую куртку, устало поднялся по лестнице пустого дома. Вошел в комнату Эмили и растянулся на ее кровати, по очереди посмотрел на зеркало, на учебники, на разбросанную одежду, пытаясь взглянуть на мир глазами дочери.

Френсиса Кассаветеса приговорили к шести месяцам тюрьмы, но он отбывал свой срок по выходным. Такова была обычная практика наказания для тех, кто имел работу и приносил пользу обществу: судья разрешал им приходить в тюрьму в пятницу и уходить в воскресенье, позволяя в будние дни работать. «Пятнишники» считались в тюрьме приходящими царьками и бóльшую часть времени занимались тем, что брали взятки у сокамерников, которым повезло меньше. Они проносили сигареты, иголки, таблетки тайленола — все, что угодно, — за определенную мзду.

Френсис, войдя в режим строгой изоляции, спросил Гектора:

— Я тебе друг?

И прошел мимо Гектора в туалет. Потом вернулся, кулаки его были сжаты.

— Ты должен мне двойной тариф, Гектор. Я поранился об эту чертовщину.

Крис видел, как рука Гектора коснулась руки Френсиса, и мелькнул маленький белый тюбик. Он повернулся и пошел в свою камеру.

Стив загнул угол страницы в журнале, который читал.

— Френсис опять принес ему сигареты.

— Я уже понял, — сказал Крис.

Стив покачал головой.

— Гектору лучше бы попросить никотиновый пластырь, — пробормотал он. — И Френсису будет проще его пронести.

— Как он это проделывает? — полюбопытствовал Крис. — В смысле, проносит сигареты.

— Раньше, я слышал, он прятал их во рту. Но его поймали, и теперь он прячет их в другом отверстии. — Поскольку Крис продолжал непонимающе смотреть на него, Стив покачал головой. — Сколько у тебя отверстий? — многозначительно спросил он.

Крис зарделся. Стив отвернулся и снова открыл журнал.

— Господи боже, — прошептал он, — как, черт побери, ты здесь оказался?

Едва войдя в помещение с длинными поцарапанными столами, за которыми сидело скопище его сокамерников, Крис увидел маму. Он подошел, и она бросилась к нему.

— Крис, — выдохнула она, гладя его по голове, как делала, когда он был еще маленьким. — Ты как? Нормально?

Надзиратель осторожно тронул Гас за плечо.

— Мадам, — сказал он, — прикасаться нельзя.

Гас вздрогнула, выпустила сына из объятий и села за стол. Крис занял место напротив. Но, несмотря на то что их не разделяла перегородка из оргстекла, это не означало, что между ними не существовало барьера.

Он мог бы рассказать маме, что в своде правил поведения, установленном начальником тюрьмы, талмуде толщиной со словарь, было указано, что посещение заключенного должно начинаться с непродолжительных объятий или поцелуя (без открытого рта) и таким же образом заканчиваться. В этом же талмуде имелись запреты относительно сигарет, употребления нецензурных выражений, толкания сокамерников. Столь незначительное на воле правонарушение в тюрьме являлось преступлением. К общему сроку наказания прибавлялся еще один.

Гас потянулась через стол и взяла сына за руку. И только теперь он заметил, что мать пришла не одна, а с отцом. Джеймс сидел на стуле чуть позади, словно боялся прикоснуться к столу, и практически оказался сидящим напротив заключенного с татуировкой в виде паутины на щеке.

— Как я рада тебя видеть! — сказала мама.

Крис кивнул и втянул голову в плечи. Если он станет говорить то, что хочет сказать, — что ему необходимо вернуться домой, что он никогда не видел женщины красивее, чем она, — то тут же расплачется, а раскисать ему нельзя. Кто знает, кто это услышит и как эти слова отразятся на нем впоследствии.

— Мы принесли тебе немного денег, — сказала Гас, протягивая пухлый конверт. — Если понадобится еще, звони.

Она передала конверт Крису, который тут же сделал знак надзирателю и попросил положить эти деньги на его счет.

— Ну… — протянула мама.

— Ну?

Она опустила глаза, и Крису даже стало ее жаль. Говорить было не о чем. Он почти целую неделю провел в окружной тюрьме в режиме строгой изоляции, а его родители даже не подготовились к этому разговору.

— На следующей неделе тебя, возможно, переведут в режим средней изоляции, да?

От отцовского голоса Крис вздрогнул.

— Да, — ответил он. — Необходимо подать ходатайство в аттестационную комиссию.

Повисло молчание.

— Вчера наша команда пловцов выиграла у команды из Литтлтона.

— Правда? — Крис попытался, чтобы в его голосе звучало равнодушие. — Кто плыл вместо меня?

— Не знаю. Кажется, Роберт Ри… как-то там Рич…

— Ричардсон. — Крис шаркнул ногой по полу. — Тот еще был заплыв!

Он слушал, как мама рассказывает ему о задании по истории, которое получила Кейт и ради которого ей придется надеть костюм женщины-колонистки. Слушал ее болтовню о фильмах, которые идут в местном кинотеатре, о ее поездке в ассоциацию автолюбителей, чтобы выяснить, как быстрее всего добраться из Бейнбриджа в Графтон. И тут он понял, какими будут часы свиданий оставшиеся девять месяцев: не Крис будет описывать тюремные ужасы, о которых-то и знать родителям не стóит, а мать будет рисовать ему мир, который он уже стал забывать.

Он поднял глаза, когда мама закашлялась.

— Ну, — решилась она, — ты с кем-нибудь познакомился?

Крис фыркнул.

— Здесь не вечеринка по случаю Рождества, — заметил он.

И тут же осознал свою ошибку, когда мама покраснела и потупилась. На мгновение он поразился, насколько, по сути, одинок: не может поладить с заключенными из-за того, кем был, и не может поладить с собственными родителями из-за того, кем является сейчас.

Джеймс бросил на сына осуждающий взгляд.

— Извинись, — бросил он. — Мать и так переживает из-за тебя.

— А если не извинюсь? — ощетинился Крис. — Что вы со мной сделаете? Упечете в тюрьму?

— Кристофер! — одернул Джеймс, но Гас остановила мужа, положив руку ему на плечо.

— Все нормально, — утешила она. — Мальчик просто расстроен.

Она снова потянулась через стол и взяла сына за руку.

Ему сразу вспомнилось детство: как она предупреждала его, когда они были на стоянке или на оживленной улице, а потом протягивала руку и брала его за пальчики. Крис вспомнил запах резины на асфальте и громыхающие машины, проносящиеся мимо, но он, несмотря ни на что, чувствовал себя уверенно, пока его ладошка покоилась в материнской руке.

— Мама, — голос Криса сорвался, — не надо так со мной!

Он встал, пока слезы не хлынули из глаз. Подозвал надзирателя.

— Постой! — воскликнула Гас. — У нас есть еще двадцать минут!

— Для чего? — негромко поинтересовался Крис. — Чтобы сидеть и жалеть, что мы сидим здесь?

Он перегнулся через стол и неловко обнял мать.

— Звони нам, Крис, — прошептала Гас. — Я приду во вторник вечером.