Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дом, в котором жил геолог-пенсионер, был старым, высоким, ободранным. Все как положено: множество дворов и двориков, куча парадных и непарадных лестниц и страшная путаница. И все же буквально через несколько минут искомое было найдено.
Максим с трудом приоткрыл распухшую от сырости малиновую дверь и осторожно сделал первый шаг. Надо привыкнуть к темноте после яркого солнышка. Шаг — ступенька, еще шаг — щербина, следует быть осторожным. Матерый репортер никогда не рискует без нужды.
Как это обычно случается, беда пришла откуда не ждешь — хлопок двери наверху, торопливые шаги. Максим нырнул в темный проем лестничной площадки — тот, кто строил этот дом, явно сэкономил на оконных проемах. И слава Богу.
Потому что иначе никак не удалось бы избежать весьма неприятной немой сцены.
Потому что это был — кинжал в букете, яд в перчатке. Потому что под шкурой овцы прятался волк.
Мимо него рысью проскакал Валька Сараевский. Походка — упругая, взгляд — вдаль, целеустремленность — как у народовольца, вдруг осознавшего необходимость всеобщей приватизации.
Змей! Максим с трудом сдерживал ярость. Проклятый телевизионщик шел по его следам, он пытался вырвать лавровые листки из венка Максимовой славы. Гиена, умевшая прикидываться другом, и ведь словом не обмолвился, что собирается вникать в это дело.
Максим, как и положено человеку с обостренным чувством справедливости, тут же забыл, что сам он довольно успешно скрывал интерес к кинжалам и рассказу Саши Фомина. Ему как-то не пришло в голову, что Сараевский мог и не знать о планах и замыслах великого репортера Самохина.
Вероломная скотина… Отнюдь не слабонервному журналисту потребовалось почти пять минут, чтобы отдышаться и прийти в себя. Но сила духа есть сила духа. Он, разумеется, справился.
Легко преодолел три этажа, легко нашел нужную квартиру и легко расшифровал каракули возле десятка электрических звонков. Список был обширный. Загадочные Артемьевы, несерьезные люди — с их затрепанной картонкой. Рядом человек солидный — доктор Звонарев, бронзовая табличка, оформленная под старину — с ятями.
Неизбежные в каждой второй квартире традиционные Ивановы, и досочка вполне традиционная — фанерка, а надпись сделал мастер выжигания. Сириковы, Пименова Вера Самойловна и наконец искомый геолог. Профессия, естественно, указана не была — написано просто и строго, масляной краской, прямо на дверном косяке: «Алексей Афанасьевич Пушник».
Максим недрогнувшей рукой дотронулся до синей кнопки. Ждать пришлось недолго.
— Кто там? — Голос женский, даже скорее старушечий. Очень мило — геолог, вроде бы одинок, хотя и любит женский пол.
Максим собрал всю свою вежливость, он не любил объясняться вот так, вслепую, когда приходится отказаться от верного оружия — проникновенных улыбок и обволакивающих взглядов.
— Простите, можно ли увидеть Алексея Афанасьевича?
— Кого?
— Пушника, Алексея Афанасьевича можно увидеть? — почти крикнул Максим. Но дабы не перепугать немолодую глуховатую даму, постарался кричать интеллигентно. Его старания не пропали втуне.
— Опять к вам, Алексей. — Одинокая, скучающая старушка, судя по всему, работала испорченным телефоном и цербером одновременно. Догадаться к кому, могла бы по звонку — зря, что ли, их не меньше десятка вывешено.
Оповестив соседа о визите, старушка громыхнула замком. Предупреждают их, предупреждают о квартирных кражах, грабежах и налетах, рассказывают об уловках жуликов, которые прикидываются то милицией, то слесарем-водопроводчиком, — но в коммуналках народ неистребимо доверчив. Открывают любому умеющему читать — ведь имя жильца открыто написано. Максим терпеливо ждал, пока старушенция боролось с английским замком, явно ее ровесником. Замок со стоном раскрылся. И Максим осознал, что несколько поторопился с выводами. Бабуля держала в руках увесистый ломик. Хотя что такое ломик против слезоточивого газа?
— Добрый день, я человек вполне мирный, журналист. — Максим быстренько достал удостоверение. Вдруг старушке сослепа померещится автомат в кармане его кожаной куртки. Она же, наверное, уже лет десять слушает передаваемые в эфир словесные портреты бандитов, и у каждого как непременный атрибут — куртка кожаная, темная.
Бдительная соседка геолога придирчиво оглядела Максима, потом его краснокожую книжечку и опустила грозное оружие:
— Ну проходите. Комната Алексея — второй поворот направо.
Репортер кивнул и шагнул в темноту. Во мрак, скрывавший длинный коридор, давно облупившиеся стены, — плановый косметический ремонт ЖЭК должен был сделать году в пятидесятом. На стенах неизбежные тазы, велосипеды, вешалки, вдоль стен — скамейки и сундуки. Ничего этого Максим не видел. Но разве искушенному репортеру нужен свет для того, чтобы разглядеть типичную петербургскую коммуналку?
Он дисциплинированно повернул направо, потом отсчитал две двери и постучал. Подождав ответа, постучал еще раз и только тут различил сипящий звук, который при некотором воображении можно было бы счесть за человеческий голос, приглашающий гостя войти.
— Здравствуйте. — Он поздоровался еще до того, как вошел. И правильно — иначе его сочли бы невежей. Потому что обозреватель «Невского голоса» потерял дар речи. Он впервые попал в такую комнату. В такой комнате могло твориться что угодно. И материализация духов, и перевоспитание ангорских крыс.
Комната была огромной, просто колоссальной. Темно-синие стены, такой же потолок. Откровенно причудливая обстановка. В центре — черный сетчатый гамак, не из тех, что вывешивают рачительные дачные хозяева, а настоящий, латиноамериканский. В таком можно спать. Рядом с гамаком вольтеровское кресло, тоже чистых кровей, обитое кожей, с высокой спинкой и подлокотниками. В кресле почти потерялся хозяин жилища, или, что правильнее, логовища. Вдоль стен грубые деревянные стеллажи, в просветах между стеллажами — ковры и коврики, гравюры и папирусы, чучела диковинных птиц, в одной Максим опознал лирохвоста. В центре комнаты — овальный стол, наполовину закрытый тоже синей, словно небо на юге ночью, бархатной скатертью. На столе, для усиления общего чернокнижного впечатления, книжные баррикады. И не какие-нибудь тома из советских собраний сочинений в коленкоровых обложках или современные пластиковые томики, оформленные одинаково броско — с пистолетами, голыми девочками и золотыми россыпями, — не важно, детектив это, роман Солженицына или эзотерические откровения пророков нового и новейшего времени. Нет, стол был завален «настоящими» книгами, в толстых телячьих переплетах, листы с золотым обрезом, некоторые открыты, чтобы любопытствующий неофит сразу мог прочувствовать всю глубину собственного незнания, лишь мельком глянув на высокие готические буквицы.
Свет тоже работал на сто процентов: полуовальные окна, низкие, пропитанные пылью гардины слегка присобраны на толстых плюшевых лямках, специально так, чтобы виднелись длинные резные ящики с вьющимися растениями, одинаково напоминающими корень мандрагоры — углами черных стволов и райские молодильные яблочки, — что-то такое желто-золотое, круглое висело среди густой листвы. Других волшебных трав и деревьев Максим попросту не знал.
— Добрый денечек… — просипел хозяин колдовского великолепия.
Максим по-прежнему молчал, тщетно стараясь сообразить, не вляпался ли он в выдумку очередного сумасшедшего.
— Вы ко мне, юноша? — не сдавался тщедушный человек в кресле.
— Да, к вам, если вас зовут Алексей Афанасьевич Пушник. — Максим аккуратно выбирал слова. Он еще не разобрался, с кем имеет дело. Если с психопатом, то не стоит его волновать.
— Пушник — это я. Чуть буквы переставите и получится Пушкин, но я Пушник просто, не Мусин.
Многоопытный и много повидавший репортер тонко улыбнулся, он не узнал цитату, зато догадался, что здесь кого-то цитируют, — сказывались месяцы женатой жизни.
Старик улыбнулся в ответ — а слегка оправившийся от шока служитель газеты «Невский голос» теперь разглядывал хозяина магической комнаты.
Стариком его можно было назвать с большой натяжкой. Лет пятьдесят пять — шестьдесят. По нынешним временам — мужчина в расцвете сил. Тонкие рыжие волосы накрепко прилеплены к широкому, массивному черепу. Не к голове, а именно к черепу. На лбу глубокомысленная морщина, но почему-то только одна. (При этом не казался уместным анекдот про мозг прапорщика и след от фуражки.) Редкие, жесткие и торчащие, тоже рыжеватые, брови, маленький аккуратный носик, почти девичий, столь же нежные губы, их вполне можно было назвать манерно — губки бантиком. Глаза же просто терялись — хотя при определенном желании можно было заметить, что они серые и очень внимательные.
Фигуру из-за кресла не разглядеть. Видно, что не Илья Муромец и даже не Алеша Попович. Одежда самая обыденная — джинсы и свитер. В этой комнате так одеваться не пристало.
- Правильный пацан - Сергей Донской - Криминальный детектив
- Интим не предлагать - Татьяна Полякова - Криминальный детектив
- И жизнь моя – вечная игра - Владимир Колычев - Криминальный детектив
- Верность и все стороны ее измен - Натали Голд - Детектив / Короткие любовные романы / Криминальный детектив
- Долг Родине, верность присяге. Том 3. Идти до конца - Виктор Иванников - Криминальный детектив
- Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита - Андрей Анисимов - Криминальный детектив
- Игра - Александр Мокроусов - Криминальный детектив / Периодические издания
- MKAD 2008 - Антон Некрасов - Криминальный детектив
- Генералы песчаных карьеров - Владимир Колычев - Криминальный детектив
- Команда: Генералы песчаных карьеров - Владимир Колычев - Криминальный детектив