Верните белых лебедей - Николай Максимович Ольков

Зинаиду отправил, женщина она толковая. Если не возражаете, один домик можно отдать под детсад. Но это опять затраты, Родион Петрович, только они окупаются довольно быстро.

В садике набралось полтора десятка малышей. Столько же работниц вышли на склад, на ферму. Родион разыскал Зину, отвёл в сторонку:

— Ты на кладбище могилку Лиды-утопленницы найдёшь?

— Знаю. Мы же всем классом ходили её провожать. Родя, неужто вспоминается? Правду говорят, святое чувство про первую-то любовь. Я хоть и девкой вышла за Сёмку своего, а целовалась всё летичко с парнишкой, из города приезжал в гости к отцовым родителям, помнишь, Кухоровы были. До обморока доходило, он городской, потолковей, едва не соблазнил, паразит. А Сёмка-то знал, когда свадьбу сыграли, он мне утром и говорит: «Прости, Зинка, так и думал: проверю, если не девка — утром с позором прогоню». Сейчас иногда шутит: «Надо было придраться и выгнать». «Дурак ты, Сёма, говорю ему, кто же с тобой жить-то стал, кроме меня? Ты же шалопай, тобой рулить надо». В общем, Родион Петрович, подъезжай в обед, я покажу Лидочкину могилку.

— Как она утонула? — спросил Родион.

— Ты знаешь, как-то тихо. Пруд тёплый был, мы же Троицу на кладбище отмечаем, и оттуда все пошли купаться, до Троицы-то нельзя. Она нырнула и поплыла первой, все за ней. А потом хватились — нет Лиды. Ныряли, потом мужики с неводом прибежали, вытащили, но об чём уж говорить… — Зина промокнула глаза уголком платка.

— Она плавала хорошо, мы же с ней последнее лето все ночи на пруду проводили.

Зина кивнула:

— Знаю, Родя, мы подглядывали за вами, какие вы красивые были! Да ещё над прудом туман, вы как не от земли будто, встанете и идёте в воду, пока с головой не скроет. Что тосковала она по тебе, это правда. Она и так не шибко общительная была, а тут вовсе замкнулась, учиться стала плохо, вот и случилось. Только ты не казнись, на тебе греха нет.

— Жалко мне её. Как детство своё — жалко.

На памятник любовались всей деревней. Из камня выходит девочка, ну, точно Лида, а выходит как из воды, и струйки стекают по голому телу…

За каждодневными делами и проблемами Родион совсем забыл про Гузель и Алахитдина, давно не был в их чайхане и не ел приготовленный этой славной девушкой плов, не пил чай, заваренный только так, как умеет она. Родя любил Гузель, но это была не плотская любовь, а, скорей всего, страсть к произведению искусства, которое он видел и не мог понять до конца. Всё в ней было само совершенство: круглое скуластое личико, чуть суженные чёрные глаза, большие пушистые ресницы и десятки косичек, которые она укладывала в узел, когда ехала в институт. Гузель всегда была сокрыта под широкими одеждами, но опытный глаз мужчины не мог ошибиться: фигура девочки была идеальной. Она двигалась легко и плавно, словно не шагала, а катилась по полу. Ни одна тарелка на подносе не шелохнётся, и взгляд её не мечется по чайхане, а устремлен вперёд, и можно усомнится, видит ли она, что у неё под ногами. Он любил смотреть на неё, но потом понял, что девочка теряет голову, а это совсем ни к чему. Отказаться от встреч он не мог, надо было проведывать о здоровье старика и знать, как дела в институте, но он уже избегал откровенных взглядов, старался больше говорить с отцом, на время отказался от массажа.

Он знал, что в воскресенье Гузель дома, и только она может взять трубку мобильного телефона. Она ответила очень вежливо, сдержанно поздоровалась с Родионом и сказала, что свежее мясо только что привезли, если Родион Петрович и в этот раз откажется от массажа, она прямо сейчас начнёт готовить баранью ножку. Родион спросил о здоровье отца, Гузель ответила, что — Слава Аллаху! — ата чувствует себя хорошо. Тогда он попросил девушку приготовить всё для массажа и подумать, что она расскажет про учёбу.

Алахитдин встретил его у дверей чайханы, долго жал руки и кланялся, потом проводил к дочери. Гузель уже была в белом халате и шапочке, всё это украшало её и придавало серьёзность. Гость снял пиджак, расстегнул ворот рубашки.

— Гузель, сядь вот тут. Расскажи, как дела в институте?

Он сознательно без предупреждения перешёл на простое обращение, и девушка это заметила, но ответила чётко, как должна отвечать женщина на вопрос мужчины:

— В институте всё нормально, моё старание замечают преподаватели, ко мне хорошо относятся студенты, почти все.

— Гузель, я хочу обрадовать тебя и отца, пришли документы на получение российского гражданства, на следующей неделе вы получите российские паспорта.

Гузель так обрадовалась, что хотела обнять Родю, но его холодный взгляд её остановил. Родион усадил девушку рядом:

— Гузель, милая, ты такая красивая, что ни один мужчина не устоит перед тобой. Но ты юная девушка, а я старый потёртый мужик, к тому же я женат, у меня сын. Случись наша встреча раньше (он хотел сказать: «Когда ты являлась мне во снах», но удержался), я бы считал великим счастьем любить тебя и быть твоим мужем. А сейчас давай останемся друзьями. Ты окончишь институт, твой Остон отслужит в армии, вы поженитесь, и ты будешь счастлива.

Слёзы чистого жемчуга катились из глаз Гузель:

— Я всё понимаю, но ты в моём сердце. С этим ничего нельзя сделать.

Родион встал:

— Гузель, мы будем друзьями. Будем встречаться. Ты должна привыкнуть к мысли, что я чужой, а твой жених — Остон. Ты согласна, милая?

Гузель улыбнулась сквозь слёзы:

— Я согласна. Раздевайтесь, я буду смотреть вашу спину.

Родион чувствовал, что всю досаду, всю свою боль и горечь вкладывает девушка в сильные пассы, разгоняя кровь и шевеля огрубевшие сосуды спины и шеи. Но он терпел, потому что понимал её, он и сам бы порвал сейчас человека, который столько наговорил несчастной девушке о безнадежности её влюбленности. Потом очень долго уже нежные руки Гузель разглаживали, успокаивали его мышцы и нервы. Он помнил только, что она ласково провела пальчиками по шее, и уснул.

Разбудил его Алахитдин:

— Вставай, дорогой Родион Петрович, ещё десять минут, и остывшее мясо едва ли станут кушать собаки с нашего двора. А сейчас баранья ножка исходит жиром и просится в рот.

Родион немного выпил и очень плотно поел. Старик сел к столу и смотрел ему в лицо:

— Дорогой мой, ты говорил с Гузель? Она сильно горюет. Ты ей всё сказал, как должен сделать мужчина?

Родион ответил:

— Да,