Подражание и отражение. Портретная гравюра в России второй половины XVIII века - Залина Валерьевна Тетермазова

Болотов:

Далее достопамятно, что в сей год получила основание свое та большая книга с эстампами, которая и поныне увеселяет многих, особливо занимает собою и увеселяет малых детей, ибо как накопилось у меня множество всяких эстампов и картинок, то вздумалось мне велеть переплетчику нашему переплесть из белой бумаги большую и толстую книгу, в которую потом и вклеил я все тогда бывшия у меня картинки и эстампы[532].

Большая часть гравюр, исполненных Скородумовым в Англии и отпечатанных сангиной, в том числе портрет княгини Екатерины Романовны Дашковой, была переплетена им в альбом и в 1779 году отправлена в Санкт-Петербург в качестве подарка Екатерине II[533].

Гравированию текстов на эстампах в те годы уделяли большое внимание. Подчеркивая важность этой работы, известный гравер, рисовальщик и мастер словорезного дела М. И. Махаев писал: «Много ровное письмо красы делает, а худая подпись все и хорошее дурным представит»[534]. Мастером по вырезанию литер был также ученик Махаева гравер С. А. Панин, преподававший в Академии художеств и подрабатывавший исполнением надписей на гравюрах[535]. Соответственно значимости и характеру представленной в них информации выбирались тип шрифта, его масштаб и тоновая насыщенность. Прежде всего, выделялось имя портретируемого, тогда как подписи гравера и автора оригинала, названия и адреса издательств занимали в портретных эстампах более скромное место.

Надписи на гравюре часто располагались по сторонам от герба, иногда на отдельной планшетке или на постаменте. В императорских портретах часто надпись — это титул, произносимый в особенно торжественных случаях. Здесь же обычно сообщались и сведения о годах жизни изображенного (портрет Б. Е. Ельчанинова работы Д. Г. Герасимова — «Богданъ Егоровичь Ельчаниновъ Полковникъ и Ордена Святого Георгия победоносца Кавалеръ родился 1744 Ноября 20 убитъ под городомъ Брайловымъ 1770 Года Октября 20 дня», ил. 6).

Порой, учитывая определенный круг зрителей-читателей, для которых портрет предназначался, надписи дублировали еще и на другом языке (помимо русского, особенное распространение получили латынь и французский язык), как, например, в портрете Т. Димсдейла работы Д. Г. Герасимова (1769; офорт, резец)[536]: «Томасъ Димсдалъ. Россiйскiй Баронъ, Докторъ Медицины, Статскiй Действительный Советникъ, и Ея Императорскаго Величества Самодержицы все-россiиской Лейбъ Медикъ. Thomas Dimsdale. Baron de ľEmpire de Russie, Docteur en Medicine, Conseiller ďEtat actuel, et Medecin de Corps de Sa Maj. ĽImperatrice de toutes les Russies». Владение иностранными языками было обязательным в интеллектуальной среде:

Младые отрока должны всегда между собой говорить иностранными языками, а особливо, когда им часто тайное говорить случится, чтобы слуги и служанки дознаться не могли и чтоб их от других незнающих болванов распознать[537].

Включение в пространство гравюры текста на латыни предполагало не только ориентацию на высокообразованную аудиторию, но и как бы возносило изображенного на один уровень с великими деятелями античности.

Надпись могла заключать в себе и некое послание к зрителю от лица гравера, как, например, в портрете Ф. Г. Волкова работы Е. П. Чемесова:

Желая сохранить память сего мужа, вырезалъ я сiе лица его изображенiе с врученiемъ онаго Николаю Николаевичу Мотонису и Григорью Васильевичу Козицкому по завещанiю его самого, любезнаго моего и ихъ друга, свидетельствую искренюю мою къ нимъ дружбу[538].

Впрочем, для воссоздания контекста достаточно было уже одного имени, ибо наличие имени создавало иллюзию узнавания. То есть в гравированном портрете образ сразу дается как бы в воспоминании, даже если мы не узнаем и вообще никогда прежде не знали изображенного человека. Как заметил А. О. Большаков,

имя и зрительный образ человека не существуют в нашем сознании друг без друга — их единство неразрывно. Поэтому, когда мы вспоминаем о ком-то, его неизбежно расплывчатый образ сразу же дополняется именем, дающим толчок ассоциациям и высвобождающим массу касающейся данного индивида информации самого разного рода. При этом сам образ отчетливее не становится, но он попадает в некоторый контекст, который делает его достаточным для отождествления с определенным человеком[539].

Словесное сопровождение было более «подвижно», чем портретный образ, так как при неизменности портретного изображения в гравюре надписи могли меняться: они либо стирались и гравировались вновь (в различных «состояниях» эстампа), либо припечатывались затем отдельно, создавая каждый раз «атмосферу», наполненную несколько иными оттенками смысла. Например, известно, что к портрету Екатерины II, помимо находящейся на самой доске оригинальной подписи со стихами княгини Е. Р. Дашковой, Е. П. Чемесовым были изготовлены еще четыре дощечки со стихотворными посвящениями А. П. Сумарокова и М. В. Ломоносова и с текстами на латинском и греческом языках.

В оттисках 1‐го состояния можно было прочесть под изображением стихи княгини:

Природа въ светъ Тебя стараясь произвесть,

Дары свои на Тя одну все истощила,

Что бы на верхъ Тебя величества возвесть;

И награждая всемъ, она насъ наградила.

В последующих же состояниях надписи припечатывались к гравюре с отдельных дощечек.

В оттисках 2‐го состояния стихотворное посвящение А. П. Сумарокова:

Сiя избавила отъ узъ Россiйску славу,

И православiе в империи спасла,

Дала премудрости Россiйскую державу,

И истину на тронъ Россiйскiй вознесла.

В оттисках 3‐го состояния стихи М. В. Ломоносова:

Прекрасной видимъ здесь Екатерины взоръ

Являющий доброт возлюбленный соборъ.

Но какъ изобразить для вечности Геройство,

И ревность Матернюю, чемъ намъ дала спокойство?

Россiйской родъ въ сердцахъ ей образъ начерталъ,

Твердее тьмою кратъ как Мраморъ и Металъ.

М. Л.

В оттисках 4‐го состояния стихи на латинском языке Г. Каржавина:

Faustos ire dies Rossis Fortuna dolebat;

In que manu tortum iam grave fulmen erat.

Actum est, exclamant cives. Catharina furentem

Reppulit. hanc spectans, dic age: Mater, ave.

G. K.

В оттисках 5‐го состояния стихи на греческом языке:

ΑΙΚΑΤΕΡΙΝΗ ΔΕΥΤΕΡΑ ΕΝ ΧΡΙΣΤΩ ΤΩ ΘΕΩ ΠΙΣΤΗ

ΒΑΣΙΛΙΣΣΑ ΚΑΙ ΑΥΤOKPATOPIΣΣA ΠAΣΗΣ THΣ PΩΣΣIAΣ.

Έυρώπη τ΄ Άσίη τε κροτεί Σεο σκήπτρα φιλουσα

Εΐς γάρ Σώτειρα πίστεος ήδέ λεών. N. M.[540]

При этом характерно, что в содержании надписей не учитывали особенности конкретного портрета, который они сопровождали, его художественные качества: по сути, такой словесный портрет мог бытовать в соседстве с любым зримым образом модели. Иначе говоря, слово в эстампе вступало во взаимодействие непосредственно с самой