Вся ваша ненависть - Энджи Томас

от знакомого звука сирен: бип-бип.

О боже.

По улице едет патрульная машина со сверкающими мигалками. Она останавливается рядом с папой и мистером Льюисом. Выходят два полицейских – чернокожий и белый. Их руки медленно тянутся к пистолетам.

Нет, нет, нет.

– У нас тут какие-то проблемы? – спрашивает чернокожий, глядя папе в лицо. Он тоже лысый, как папа, но старше, выше, крупнее.

– Нет, сэр, – отвечает папа.

Он вытащил руки из карманов джинсов и держит их на виду.

– Вы уверены? – спрашивает белый коп. Он выглядит моложе чернокожего. – Нам вот так не показалось.

– Мы просто беседовали, офицеры, – говорит мистер Льюис гораздо тише, чем пару минут назад. Он и сам держит руки на виду. Наверное, в детстве с ним тоже проводили беседы родители.

– А мне показалось, что этот молодой человек вас беспокоил, сэр, – говорит чернокожий, по-прежнему глядя на папу.

До сих пор он даже не взглянул в сторону мистера Льюиса. Может, потому что мистер Льюис не в футболке N.W.A[76], не в широких штанах и не в надетой задом наперед кепке, а может, потому что руки у него не забиты татуировками.

– У вас есть с собой удостоверение? – спрашивает папу чернокожий коп.

– Сэр, я уже собирался вернуться в свой магазин…

– Я спросил: у вас есть удостоверение?

У меня дрожат руки. Завтрак, обед и все остальное бурлят у меня в животе, готовые подскочить к горлу. Копы отнимут у меня папу.

– Что происходит?

Я поворачиваюсь. Тим, племянник мистера Рубена, подходит к нам. По другую сторону улицы начинает подтягиваться народ.

– Я достаю удостоверение, – говорит папа. – Оно в заднем кармане. Хорошо?

– Пап… – зову я.

Папа не сводит глаз с полицейского.

– Так, дети, идите в магазин, ладно? Все в порядке.

Но мы не идем.

Папина рука медленно тянется к заднему карману; я смотрю то на его руки, то на руки копов – слежу, не тянутся ли они к пистолетам.

Папа достает свой бумажник – кожаный, с инициалами, который я подарила ему на День отца, – и показывает его копам.

– Вот… Мое удостоверение внутри.

Его голос еще никогда не звучал так растерянно.

Чернокожий полицейский берет у папы бумажник и открывает его.

– О, – произносит он. – Мэверик Картер.

Они с напарником обмениваются взглядами. Потом оба смотрят на меня. У меня замирает сердце.

Они понимают, что я свидетель.

Должно быть, у них есть мое досье с именами родителей. А может, просто проболтались детективы, и теперь весь участок знает наши имена… Или они как-то узнали их от дяди Карлоса… В общем, я не знаю, как это случилось, но это случилось. И если что-то произойдет с папой…

Чернокожий полицейский переводит на него взгляд.

– На землю, руки за спину.

– Но…

– На землю, лицом вниз! – орет он. – Сейчас же!

Папа смотрит на нас. Он молча извиняется за то, что нам приходится это видеть.

Сначала он садится на колени, а потом ничком опускается на землю. Руки за спиной, пальцы переплетены.

Где сейчас та репортерша? Почему это не показывают по новостям?

– Так, офицер, подождите-ка минутку, – вмешивается мистер Льюис. – Мы с ним просто беседовали.

– Сэр, пройдите в помещение, – велит ему белый коп.

– Но он же ничего не сделал! – возмущается Сэвен.

– Парень, уйди в помещение! – рявкает чернокожий коп.

– Нет! Это мой отец, и…

– Сэвен! – кричит папа.

Пусть он и лежит на бетоне, но голос его звучит так властно, что Сэвен замолкает.

Чернокожий полицейский обыскивает папу, а его напарник осматривает собравшихся людей. Нас уже довольно много. Мисс Иветт и несколько ее клиенток с полотенцами на плечах стоят в дверях салона красоты. Неподалеку остановилась какая-то машина.

– Так, вы все – идите и занимайтесь своими делами! – говорит белый коп.

– Нет, сэр, – отвечает Тим. – Это и есть наше дело.

Обыскивая папу, чернокожий коп упирается коленом ему в спину. Он проверяет его один раз, второй, третий – прямо как Сто-пятнадцать проверял Халиля – и ничего не находит.

– Ларри, – зовет белый коп.

Чернокожий (видимо, Ларри) оборачивается, а потом, оглядев толпу, убирает колено с папиной спины и встает.

– Поднимайтесь, – командует он.

Папа медленно встает на ноги. Ларри смотрит на меня. Во рту у меня становится кисло. Ларри поворачивается к папе и говорит:

– Я за тобой наблюдаю, приятель. Не забывай об этом.

Папины челюсти сжаты, как тиски.

Копы уезжают. А после уезжает и остановившаяся неподалеку машина; народ расходится по своим делам.

– Все путем, Мэверик! – кричит кто-то.

Папа смотрит в небо и моргает (я всегда так делаю, когда пытаюсь не расплакаться), сжимая и разжимая кулаки. Мистер Льюис кладет ладонь ему на спину.

– Идем, сынок. – И ведет папу мимо нас, в магазин, а Тим идет следом.

– За что они так с папой? – тихо спрашивает Секани.

Он смотрит на нас с Сэвеном, и в глазах у него стоят слезы. Сэвен приобнимает его одной рукой.

– Не знаю, приятель.

А я знаю.

Я иду в магазин. Деванте стоит у кассы и опирается на метлу; на нем уродский зеленый фартук, который папа пытается заставить носить и нас с Сэвеном.

У меня сжимается сердце. Такой же носил и Халиль.

Деванте разговаривает с Кенией; у нее в руках корзина с продуктами. Когда звенит колокольчик на двери, они оба поворачиваются ко мне.

– Йоу, что стряслось? – спрашивает Деванте.

– Это были копы? – подхватывает Кения.

Я замечаю мистера Льюиса и Тима в дверях кабинета. Наверное, папа там.

– Ага, – отвечаю я и иду к нему. Кения с Деванте увязываются за мной и осыпают меня миллионом вопросов, но у меня нет времени им отвечать.

По полу разбросаны бумаги. Папа сгорбился над столом, и спина его поднимается и опускается с каждым вздохом. Он ударяет кулаком по столешнице.

– Дерьмо собачье!

Однажды папа сказал мне, что каждому чернокожему по наследству достается ярость, рожденная в тот миг, когда его предки не смогли защитить свои семьи от произвола рабовладельцев. А еще папа сказал, что нет ничего опаснее этой ярости.

– Выпусти пар, сынок, – лопочет мистер Льюис.

– Пошли они нахрен, эти свиньи! – фыркает Тим. – Они сделали это только потому, что знают о Старр.

Стоп.

Что?

Папа оборачивается. Глаза у него мокрые и припухшие, как от слез.

– Ты это, черт побери, о чем, Тим?

– В ту ночь один из наших видел, как ты с Лизой и дочкой выходил из скорой на месте преступления, – продолжает Тим. – По району поползли слухи. Народ считает, что это