Вся ваша ненависть - Энджи Томас

в книжном магазине, а родители у нее адвокаты. Никогда бы не подумала, что она забьет на протесты.

Наверное, я слишком откровенно на нее пялюсь, потому что она произносит:

– Я не использую мертвецов как отмазку для прогулов.

Не будь я гетеросексуалкой, я бы стала с ней встречаться только за одни эти слова. На этот раз я кладу голову ей на плечо.

Она гладит меня по волосам и говорит:

– Иногда белые творят хрен знает что.

Хотя Джесс и сама белая.

К нам присоединяются Сэвен и Лейла; в руках у них подносы. Сэвен протягивает мне кулак. Я даю ответный.

– Сэве-е-ен, – протяжно произносит Джесс, и они тоже стукаются кулаками. Надо же, а я и не знала, что они на короткой ноге. – Похоже, мы протестуем против протеста прогульщиков?

– Ага, – кивает Сэвен. – Протестуем против протеста.

После школы мы с Сэвеном забираем Секани, и он без умолку говорит о репортерах, которых видел из окна своего класса. Секани есть Секани – он словно прибыл в этот мир в поисках камер. На моем телефоне слишком много его селфи с прищуренным взглядом, поднятыми бровями и высунутым языком, как в одном старом меме[74].

– Вас покажут по новостям? – спрашивает он.

– Не-а, – качает головой Сэвен. – Нам это не надо.

Мы можем либо поехать домой, запереть дверь изнутри и, как обычно, воевать за телик, либо поехать помочь папе в магазине. Мы едем в магазин.

Папа стоит в дверях и наблюдает за репортершей и оператором у входа в парикмахерскую мистера Льюиса. Естественно, при виде камеры Секани вопит:

– У-у-у-у, я хочу в телик!

– Молчи, – говорю я ему. – Ничего ты не хочешь.

– Нет, хочу! Ты не знаешь, чего я хочу!

Машина останавливается, и Секани выпрыгивает наружу, толкая мое сиденье вперед, так что я врезаюсь подбородком в щиток.

– Пап, я хочу в телик!

Я потираю подбородок. Однажды шило в его заднице сведет меня в могилу.

Папа хватает Секани за плечи.

– Успокойся, приятель. Тебя в телике не будет.

– Что тут происходит? – спрашивает Сэвен, когда мы выходим.

– На каких-то копов напали, – объясняет папа; он обвил Секани рукой, чтобы тот не убежал.

– Напали? – переспрашиваю я.

– Ага. Серые вытащили их из машины и избили.

Серые. Кодовое название Королей. Черт.

– Я слышал, что творится у вас в школе, – продолжает папа. – У вас все нормально?

– Ага. – Я выбираю ответ попроще. – У нас все окей.

Мистер Льюис поправляет одежду и проводит рукой по афро. Репортерша что-то говорит, и мистер Льюис покатывается со смеху.

– И что этот дурень собирается рассказывать? – хмурится папа.

– Идем в эфир через пять, – объявляет оператор, а я думаю: «Пожалуйста, только не выводите мистера Льюиса в прямой эфир». – Четыре, три, два, один.

– Спасибо, Джо, – говорит репортерша. – Я на месте событий с мистером Седриком Льюисом – младшим, свидетелем сегодняшнего инцидента с полицией. Мистер Льюис, расскажите, пожалуйста, что вы видели.

– Ничего он не видел, – шепчет нам папа. – Он все это время просидел в магазине, а что случилось, сообщил ему я.

– Значится, так, – отвечает тем временем мистер Льюис. – Какие-то оболтусы вытянули полицейских из ихней машины, а те и сделать ничего не сумели. Просто стояли себе и получали по самое не горюй. Позорище! Слышите меня? По-зо-ри-ще!

Кто-нибудь точно превратит мистера Льюиса в мем. Он выставляет себя дураком и даже не подозревает об этом.

– Как считаете, может ли это быть расплатой за дело Халиля Харриса? – спрашивает репортерша.

– Еще как! И это чистой воды идиотизм. Эти бандюганы годами терроризируют Садовый Перевал, так чего они злятся? Что не кокнули его самолично? Президент и все остальные ищут террористов. Ну так я вам назову террориста – приходите и ловите.

– Молчите, мистер Льюис, – умоляет папа. – Просто молчите.

Разумеется, мистер Льюис продолжает:

– Его Кингом зовут. Он тут у нас живет, в Садовом Перевале. Самый крупный барыга в городе. Он заправляет этой бандой Королей. Так что если хотите кого-то поймать – ловите его. Это его молодчики избили копов. И нам уже от них тошно! Вот против кого надо протестовать!

Папа закрывает уши Секани, потому что каждое ругательство, которое он услышит, равняется доллару в его копилке, и шипит:

– Вот дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Этот долбо…

– Настучал, – говорит Сэвен.

– В прямом эфире, – добавляю я.

А папа продолжает повторять:

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо…

– Как вы считаете, объявленный мэром комендантский час поможет предупредить подобные ситуации в будущем? – спрашивает у мистера Льюиса репортерша.

Я смотрю на папу.

– Какой еще комендантский час?

Он убирает руки с ушей Секани.

– Любое предприятие в Садовом Перевале должно закрываться до девяти вечера. А после десяти на улицах не должно быть ни души. Отбой, как в тюрьме.

– Значит, вечером ты будешь дома, пап? – спрашивает Секани.

Папа улыбается и прижимает его к себе.

– Да, приятель. Если сделаешь домашку, покажу тебе пару финтов в «Мэддене»[75].

Репортерша заканчивает интервью. Папа дожидается, пока они с оператором уйдут, и подходит к мистеру Льюису.

– Вы совсем из ума выжили? – спрашивает он.

– Это еще почему? Потому что сказал правду? – возмущается мистер Льюис.

– Нельзя, черт подери, вот так стучать в прямом эфире. Вы же понимаете, что подписали себе смертный приговор?

– А я эту шпану не боюсь! – восклицает мистер Льюис так, чтобы все слышали. – А сам-то что? Боишься?

– Нет, но я знаю правила игры.

– Я слишком стар для ваших игр. И тебе пора повзрослеть.

– Мистер Льюис, послушайте…

– Нет уж, это ты послушай, мальчик. Я воевал, потом вернулся и пережил еще одну войну здесь. Видишь? – Он приподнимает одну штанину – под ней клетчатый носок натянут на протез. – Потерял ее на войне. А это получил здесь. – Он закатывает рубашку до самых подмышек. От его отечного живота к спине тянется тонкий розовый шрам. – Белые пацаны порезали меня, когда я попил из их фонтанчика. – Он опускает рубашку. – Я сталкивался с проблемами и посерьезнее, чем этот Кинг. Ничего он мне не сделает. А если вдруг прикончит и я умру за правду – так тому и быть.

– Вы не понимаете, – вздыхает папа.

– Все я понимаю. И тебя насквозь вижу. Ходишь тут, бродишь, рассказываешь, что больше не бандит, что пытаешься что-то изменить, но до сих пор веришь во все эти бредовые правила вроде «не стучи». И детей своих тому же учишь, да? Кинг до сих пор держит твою жопу в узде, а ты слишком тупой, чтобы это понять.

– Тупой? Вы называете меня тупым, после того как настучали на гангстеров в прямом эфире?

Нас бросает в пот