Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964 - Александр Фурсенко

Вашингтону следовало бы предвидеть реакцию Хрущева на подобные угрозы. Но в Кремле в первые две недели марта произошло еще нечто такое, чего не ожидал Джон Кеннеди. Почти в тот же момент, когда Роберт Кеннеди призвал представителей Кремля к заключению соглашения по контролю над вооружениями, советская военная разведка передала Хрущеву информацию, которая считалась надежной и подтверждала, что Пентагон сделал серьезные приготовления для ядерного нападения на Советский Союз. Согласно двум сообщениям от 9 и 11 марта из надежного источника в службе национальной безопасности США, крупные советские ядерные испытания, проведенные осенью 1961 года, удержали Соединенные Штаты от дальнейшего продвижения их планов нанесения упреждающего ядерного удара по Советскому Союзу. Этот источник, который считался весьма ценным и донесения которого передавались советскому руководству, сообщал, что между 6 и 12 июня 1961 года Соединенные Штаты приняли решение нанести ядерный удар по территории СССР в сентябре 1961 года. И только лишь объявление, сделанное русскими о проведении новой серии ядерных испытаний, заставило Соединенные Штаты отменить свое решение. Согласно сообщению информатора ГРУ, испытания убедили Соединенные Штаты, что советский военный потенциал был более мощным, чем они полагали ранее{19}.

В архивах ГРУ нет указания, кому поступило это сообщение. Однако оно несомненно должно было дойти до Хрущева и укрепить его уверенность в том, что ядерное оружие — это единственный язык, который понимают Соединенные Штаты. В конце июня 1960 года подобный рапорт КГБ относительно планов Пентагона нанести превентивный ядерный удар подтолкнул Хрущева сделать публичное заявление о ядерных гарантиях Гаване. Теперь, два года спустя, неуклюжая ядерная дипломатия Кеннеди и два пугающих сообщения, полученных ГРУ, не могли не усилить озабоченности Хрущева насчет стратегической уязвимости Москвы.

Хрущев реагировал немедленно, отменив обмен телевизионными обращениями между двумя лидерами. Громыко проинструктировал советское посольство в Вашингтоне, чтобы Большаков сказал пресс-секретарю Кеннеди Пьеру Сэлинджеру, который занимался организацией телеобращений с американской стороны, следующее:

«Последние события, в особенности решение Джона ф. Кеннеди возобновить ядерные испытания, делают невозможным обмен телевизионными посланиями»{20}.

Советский руководитель также решил ужесточить свои условия по запрещению испытаний оружия, чтобы убедиться в том, что Кеннеди понял его. Это соглашение должно быть всеобъемлющем или его не должно быть вовсе. В прошлом он был готов на две или три инспекции в качестве «политической уступки» вечно подозрительному Западу. Но теперь позиция Советского Союза состояла в том, что инспекций быть не должно. Хрущев явно нервничал, опасаясь, что американские эксперты могут получить точные сведения о советском ядерном потенциале. Три инспекции могли бы убедить американцев в том, что они располагают достаточным стратегическим превосходством, чтобы воспользоваться таким шансом и нанести превентивный удар. Позднее Хрущев вспоминал: «Мы не могли позволить Соединенным Штатам и их союзникам присылать сюда своих инспекторов, которые шныряли бы по Советскому Союзу. Они бы обнаружили, что наши позиции относительно слабы, а поняв это, они могли бы решиться напасть на нас»{21}.

Хрущев поставил на карту свой престиж на заседании Политбюро, которое было посвящено проблеме урегулирования советско-американских отношений путем заключения соглашений по разоружению. Решение Кеннеди возобновить испытания ядерного оружия более чем что-нибудь другое означало провал попытки договориться с СССР. У Хрущева не оставалось другого выбора, как отказаться вести дела с американским президентом, контролирующим правое крыло своего правительства. Чтобы подстраховаться, Хрущев попросил своего зятя Аджубея распространить содержание его беседы во время встречи с Кеннеди, с акцентом на острый характер диалога[7]. Хрущев чувствовал, что вскоре ему может быть брошен вызов, и, вероятно, это будет связано с Кубой.

Мангуста

Несмотря на большой интерес к внешней политике Джона Кеннеди, весной 1962 года он и не подозревал о тех опасных изменениях, которые происходили в Кремле в отношении оценки баланса сил. Он был бы удивлен, если бы узнал, что Хрущев равно пессимистически оценивал международное положение как Советского Союза, так и США. В связи с антикубинским планом перед Кеннеди постоянно возникала возможность сделать выбор в пользу применения военной силы против Кубы. Каждый раз, когда он рассматривал такую возможность, его беспокоили последствия такого шага для лидерства Америки в свободном мире. Он был убежден, что США превзойдут кубинцев в военном единоборстве, хотя и сомневался, что их можно будет разбить наголову{22}. Но какова будет реакция союзников в Латинской Америке и в Европе? И как отреагирует Советский Союз на применение оружия Соединенными Штатами? Будет ли Хрущев стремиться взять реванш в такой чувствительной для американцев точке как Берлин?

Упрямое нежелание ЦРУ согласиться с оптимистическими предсказаниями Эдварда Лэнсдейла о восстании на Кубе в октябре 1962 года помогало сохранять в качестве альтернативы применение военной силы{23}. Сдерживаемые критикой в адрес Аллена Даллеса и Ричарда Биссела за их неспособность убедительно доказать необходимость американской военной интервенции в апреле 1961 года, новые руководители ЦРУ в начале 1962 года упрямо информировали политиков, что план Лэнсдейла не может быть осуществлен без вмешательства морской пехоты. «Из-за нынешней жесткости коммунистов и полицейского контроля на Кубе, — предупреждало ЦРУ в январе, — маловероятно, что мы сможем сделать группы сопротивления самодостаточными». Поэтому братьям Кеннеди говорили, что «внешняя поддержка необходима для выживания этих групп». «США должны быть „готовы“, — уточняло ЦРУ, — гарантировать успех восстания надлежащей военной помощью»{24}.

Кеннеди хотел, чтобы кубинская проблема была решена без американского вторжения. Под пристальным наблюдением генерального прокурора Особая группа (расширенная) в феврале дала распоряжение об усилении саботажа и разведывательной деятельности на Кубе. Однако поскольку ЦРУ было не одиноко в утверждении необходимости американской военной интервенции для победы над коммунизмом на Кубе, Кеннеди приказал американским военным привести свои планы чрезвычайных действий на Кубе в соответствие с требованиями времени{25}. Президент считал, что в случае, если бы Кастро атаковал американскую базу Гуантанамо или если бы произошло восстание, нуждающееся в американской помощи, он должен быть готов послать на Кубу морскую пехоту. Однако это решение было бы непростым, чтобы не вызвать международного осуждения. Если бы Кеннеди выбрал в конце 1962 года вторжение, он одобрил бы пересмотр планов чрезвычайных действий, дабы сократить время между соответствующим приказом президента и реальным началом операции.

Всю весну Кеннеди играл роль Гамлета в вопросе применения военной силы на Кубе. С одной стороны, он поощрял изучение такой возможности, с другой — отказывался сказать, даст ли он подобный приказ и при каких условиях. 16 марта на встрече с Джоном Маккоуном, Макджорджем Банди, представителями военных и госдепартамента, а также со своим братом Кеннеди «выразил скептицизм относительно того, что могут возникнуть обстоятельства, которые оправдали бы и сделали желательным использование американских вооруженных сил для открытой военной акции»{26}.

Колебания президента относительно характера отношений между американскими вооруженными силами и планом «Мангуста» ослабили эффективность подрывных действий американцев на Кубе. Белый дом запретил ЦРУ использовать американские ВВС и приказал офицерам ЦРУ запретить их кубинским агентам даже намекать на возможность помощи Пентагона в случае восстания на Кубе{27}. В апреле 1962 года ЦРУ жаловалось, что несмотря на решение Белого дома «развернуть концентрированную оперативную программу», нет никакой надежды, что даже к августу Соединенным Штатам удастся организовать какое-нибудь централизованное сопротивление на Кубе. Ричард Хелмс, который сменил Ричарда Биссела на посту заместителя директора ЦРУ по оперативной работе, докладывал Джону Маккоуну: «Мы не в состоянии подготовить, активизировать и поддерживать жизнеспособность больших групп сопротивления». ЦРУ было известно, что ни на Кубе, ни в среде кубинских эмигрантов в США нет «жизнеспособного и перспективного руководства» и что оно вряд ли скоро появится. Хелмс хотел, чтобы Маккоун понял: противоречия между нетерпеливым стремлением Белого дома сместить Кастро и политическим риском, который готов был допустить Кеннеди, приведут к тому, что какое-то время операция «Мангуста» будет реализовываться скорее в сфере планирования, чем реального действия. Только к августу 1962 года, как писали эксперты ЦРУ, «мы сможем… начать подготовку материальной основы для организованного восстания значительного масштаба»{28}.