Каменный убийца - Луиз Пенни

Да, Джулия Мартин была из таких, но этот молодой человек был очень даже заметен. Нет, если у них и было что-то общее, то не это. И тут Гамаш вспомнил.

– У вас и мадам Мартин было кое-что общее, – сказал он.

Элиот молча стоял на пристани.

– Вы оба из Британской Колумбии.

– Правда? Мы об этом не говорили.

Он лгал. И делал это ловко – такое умение появляется только с практикой. Но он не отвел глаза – встретил взгляд Гамаша и выдерживал его слишком долго, слишком непримиримо.

– Спасибо за кофе, – сказал Гамаш, прерывая затянувшееся молчание.

Встревоженное выражение исчезло с лица Элиота, он улыбнулся и ушел. Гамаш смотрел ему вслед, размышляя над тем, что услышал от Элиота. Тот сказал, что мадам Мартин заметила его. И Гамаш подумал, что, вероятно, так оно и было.

Не это ли ее убило? Не что-то скрытое в прошлом, а нечто свежее и молодое. И смертельно опасное. Что-то, что она увидела и услышала здесь, в «Усадьбе».

Устроившись в кресле на пристани, Гамаш пил кофе и созерцал озеро и лесистые горы вокруг. Он держал хрупкую чашку в своей большой руке, отпустив мысли в свободный полет. Он не заставлял себя сосредоточиться на деле, а пытался открыть свой ум, освободить его от всего лишнего. И увидеть то, что придет к нему.

К нему пришла птичка. Безногая птичка. Потом Одиссей, и водоворот, и Сцилла, чудовище. Белый пьедестал.

Он увидел ребенка Марианы, привязанного к земле и заблудившегося на чердаке, набитом головами животных. Это вполне могли быть головы Морроу, которые имели большее значение как трофеи, чем как дети. Одни головы. Глазеющие чучела.

Но главным образом он видел перед собой Морроу, возвышавшегося над всем этим делом.

– Я вас не побеспокою?

Гамаш повернулся в кресле. На берегу у пристани стоял Берт Финни. Гамаш поднялся со своего кресла и, подняв поднос, показал на соседнее. Месье Финни поковылял к нему, руки и ноги у него болтались, как у марионетки под управлением неумелого кукловода. Но спину он держал прямо. Правда, для этого ему явно приходилось прикладывать усилия.

– Прошу. – Гамаш показал на кресло.

– Я лучше постою.

Финни был ниже старшего инспектора, хотя и ненамного, и Гамаш подумал, что прежде старик был выше, пока возраст и сила тяжести не согнули его. Берт Финни расправил плечи и повернулся к Гамашу. Сегодня утром глаза его косили не так сильно, а нос был не столь красен, как прежде. «А может быть, – подумал Гамаш, – я просто привык к нему, как другие привыкают к облупившейся краске или вмятине на кузове машины». Впервые Гамаш увидел, что на костлявой шее Финни, словно якорь, висит бинокль.

– Боюсь, что шокировал вас вчера вечером. Я не хотел этого.

Финни смотрел прямо на Гамаша, по крайней мере, его блуждающие глаза остановились на старшем инспекторе.

– Да, вы меня удивили, это верно.

– Прошу прощения.

Это было сказано с таким достоинством и простотой, что Гамаш на секунду лишился дара речи.

– Я давно уже не слышал, чтобы кто-то говорил о моем отце. Вы знали его лично?

Гамаш снова показал на кресло, и теперь Финни опустился в него.

– Кофе?

– С удовольствием. Черный.

Гамаш налил кофе месье Финни и добавил в свою чашку, затем поставил корзиночку с круассанами на широкий подлокотник кресла и предложил один круассан нежданному гостю.

– Я встретил вашего отца в конце войны.

– Вы были в плену?

Губы Финни скривились – Гамаш решил, что это улыбка. Несколько секунд Финни смотрел на воду, потом закрыл глаза. Гамаш ждал.

– Нет, старший инспектор, я никогда не был в плену. Я бы не допустил этого.

– У некоторых не остается выбора, месье.

– Вы так полагаете?

– Так ка́к вы познакомились с моим отцом?

– Я только что вернулся в Монреаль, а ваш отец произносил речи. Одну из них я слышал. Очень страстная. После его выступления я поговорил с ним, и у нас завязалось знакомство. Я так расстроился, узнав, что он погиб. Кажется, в автомобильной катастрофе.

– Он погиб вместе с моей матерью.

Арман научился говорить об этом нейтральным тоном, словно сообщал обычную новость. Голые факты. Это случилось так давно. Более сорока лет назад. Его отец был мертв уже дольше, чем прожил на этой земле. Как и его мать.

Но правая рука Гамаша чуть поднялась над нагревающимся деревом и выгнулась в запястье, словно легонько ухватив другую, более крупную руку.

– Ужасно, – сказал Финни.

Они замолчали, погруженные каждый в свои мысли. Туман над озером медленно рассеивался, и время от времени над водой проскальзывала птица, ловя насекомых. Гамаш удивлялся тому, насколько легко он чувствовал себя в обществе этого тихого человека, который знал его отца, но так пока и не сказал того, что говорили обычно другие люди. Человека, который был ровесником его отца.

– Ощущение такое, что этот мир принадлежит только нам, правда? – заговорил Финни. – Я люблю это время дня. Так приятно посидеть и подумать.

– Или не думать, – откликнулся Гамаш, и оба улыбнулись. – Вы и вчера вечером сюда приходили. Вам, наверное, есть много о чем подумать?

– Это верно. Я прихожу сюда вести счет. Самое подходящее место для этого.

Гамашу показалось, что для подсчетов это не очень подходящее место. К тому же у Финни не было с собой ни блокнота, ни бухгалтерской книги. Что там вчера сказал Питер? Старый бухгалтер женился на его матери ради денег и Джулию убил тоже ради денег. А теперь старик сидел на берегу озера в квебекской глуши и вел какие-то подсчеты. Гамаш знал, что корысть с годами не уменьшается. Она скорее увеличивается, подогреваемая страхом, что не успеешь получить все, оставишь что-то незаконченным. Умрешь в нищете. Хотя, возможно, он считал не деньги, а, скажем, птиц.

– Вы наблюдаете за птицами?

– Да, – ответил Финни и приложил руку к биноклю. – У меня целый список. Воробьи, конечно, и кардиналы. Чернохохлый бюльбюль и белогорлая дроздовая тимелия. Прекрасные названия. Большинство этих птиц я видел здесь и раньше, но никогда не знаешь, что попадется в следующий раз.

Он пригубил кофе и принялся за круассан, отгоняя голодных мух. Над водой вокруг пристани летали стрекозы, изящные и яркие в солнечных лучах, пронзавших их крылышки и светящиеся тела.

– А вы знаете птицу без ног?

– Без ног… – Финни не рассмеялся, он задумался над вопросом Гамаша. – Почему это птица должна быть без ног?

– И в самом деле, почему? – спросил Гамаш, но предпочел не предлагать своих версий. – Как вы думаете, кто убил вашу падчерицу?

– Если не считать Чарльза?

Гамаш не ответил.

– Это тяжелая семья, старший инспектор. Трудная.

– Вы на днях сказали про них: «семь безумных Морроу в вершере».

– Правда?

– Что вы имели в виду? Или вы просто рассердились, что вам не хватило места?

Как и надеялся Гамаш, его вопрос взволновал старика, который до этого момента казался абсолютно спокойным. Он повернулся в кресле и посмотрел на Гамаша. Но без раздражения. Скорее с удивлением.

– Помнится, я сказал Кларе, что в лодке не всем хватает места, – сказал Финни. – Но я вовсе не говорил, что все хотят усесться в лодку.

– Это же семья. А вас оставили за бортом, месье Финни. Вам не больно?

– Больно – это когда твою дочь раздавят до смерти. Больно – это когда ты теряешь отца. Больно – это много чего. Но уж не тогда, когда ты остаешься на берегу, в особенности на этом берегу.

– О красоте окрестностей мы не говорим, – тихо сказал Гамаш. – Речь о том, что внутри. Ваше тело может находиться в самом великолепном из мест, но если вы подавлены, то место не имеет значения. Если вас исключают, прогоняют, это довольно болезненное событие.

– Не могу не согласиться. – Финни откинулся на спинку кресла.

По другую сторону озера чирикали о чем-то воробьи. Шел восьмой час.

В номере Марианы уже сработали будильники.

– Вы знаете, что Генри Дэвид Торо и Ральф Уолдо Эмерсон дружили?

– Не знал, – ответил Гамаш, глядя перед собой, но внимательно слушая.

– Так вот, они дружили. Торо однажды бросили в тюрьму – он протестовал против какого-то правительственного закона, ущемляющего свободы. Эмерсон пришел к нему в тюрьму и спросил: «Генри, как ты здесь оказался?» И знаете, что ответил Торо?

– Нет, – ответил Гамаш.

– Он сказал: «Ральф, как получилось, что ты остался там?»

Секунду спустя Финни издал сдавленный звук. Гамаш посмотрел на него. Это был смех. Тихое, почти неслышное фырканье.

– Вы назвали их сумасшедшими. Что вы имели в виду?

– Ну, это мое личное мнение, но я видел, как люди сходят с ума, и немало размышлял об этом. Что мы называем безумием?

Гамаш начинал понимать, что Финни изъясняется риторическими вопросами.