В провинции - Элиза Ожешко

В Неменке после позднего в тот день обеда царила воскресная тишина. Двор опустел, прислуга разбрелась, одна Неменская молилась в саду.

Винцуня сидела в своей комнатке у открытого окна и смотрела во двор: ни одной живой души не видно около дома, ни один листок не шевельнется на дереве; люди отдыхали после трудовой недели, а природа, отдохнув от дневной жары, как бы задремывала в предвкушении ночного сна. За рощей садилось солнце в багряные облака, и по зеленой траве, устилавшей двор, скользили красноватые лучи.

Винцуня оперлась головой на руки и… ни о чем не думала. Мелькали какие-то обрывки мыслей, невнятные мечты сплетались с обрывками странных видений, но распутать их она не могла. В ушах звучали аккорды вчерашнего вальса, тоскливо и страстно пел кларнет, а перед глазами упорно вставало лицо юноши в ореоле золотых волос, и голубые, как небо, глаза смотрели на нее так пламенно… так влюбленно. Винцуня даже зажмурилась, чтобы не видеть это лицо, но оно проникало сквозь веки, и еще пронзительнее запел кларнет, еще явственней послышался далекий шум бала, а рука юноши легла на ее руку, увлекая в головокружительный вихрь танца…

Винцуня открыла глаза и вздохнула.

Что-то легонько коснулось ее волос. Подняв голову, девушка увидела одного из своих любимых голубей, который, хлопая крыльями, примащивался на подоконнике около ее руки. Она взяла его, стала гладить птицу по белым перышкам, и слезы потекли у нее из глаз.

Как далеко то время, думала она, когда эти милые невинные создания были чуть не единственной ее утехой в часы досуга, главным предметом ее забот и ласк. Куда делся ее душевный покой? Где былая ясность мыслей и детская беспечность? Почему ей так грустно, ничего не хочется делать, в сердце боль и тревога, в голове туман и все время слезы вскипают на глазах? Почему она не бежит во двор кормить своих голубей, почему не поется ей так, как прежде, не тянет вечером в сад смотреть, как после томительного жаркого дня раскрываются чашечки цветов, оживая под алмазными брызгами росы? Что за смутные бессвязные мысли терзают ее бедную голову, а руки горят, и так щемит в груди, как будто сердце вот-вот разорвется… Что это с ней? Какая сила смутила тихое течение ее жизни? Разве прошлая жизнь ей только приснилась? Что с ней делается и что ждет ее в будущем, которое еще так недавно казалось ясным и простым, а теперь заволоклось непроглядным туманом?

Винцуня выпустила из рук голубя, который весело взвился в воздух, и снова оперлась головой на ладонь.

Постепенно мысли ее стали проясняться, запутанный клубок в голове распутывался, распадался на отдельные нити, пока одна из них не заблистала, как солнечный луч. За нее Винцуня ухватилась, в ней нашла душевную опору, потому что эта нить уводила в прошлое.

И увидела себя Винцуня ребенком, бедной девочкой-сироткой без матери и отца, за которой некому присмотреть, кроме доброй, правда, но немолодой и беспомощной, подавленной заботами женщины; целыми днями девочка носится одна по лугам и полям. Обветшалая кровля отцовского дома прохудилась, и потоки вод небесных, проникая в щель, заливают готовые обрушиться стены. Во дворе тихо, пусто, работников нет, не мычит скотина, хлева опустели, в саду сохнут фруктовые деревья, одни голые ветки торчат, точно призраки надвигающейся унылой нужды. Все кругом приходит в упадок, и каждый день, утром и вечером, тетка с удрученным лицом говорит Винцуне: «Сложи, детка, ручки и моли Бога, чтобы Он спас тебя от нищеты». Эту зловещую картину обнищания заслоняет фигура Болеслава, который с благородной простотой протягивает им руку помощи.

Дальше тянется путеводная нить, и перед мысленным взором Винцуни встает другая картина.

Неменка повеселела, благоустроилась, новый дом блещет светлыми окнами и золотистой стрехой, во дворе людно, работа кипит, в хлевах мычат коровы, блеют овцы, в конюшне бодро ржут сытые лошади. В саду все зеленеет, пестреют цветы, ветки деревьев клонятся к земле под тяжестью плодов, на полях золотится буйная пшеница, васильки синеют в густой ржи; жнецы жнут и поют, и аист, стоя на крыше полного зерном гумна, вторит им громким клекотом. И за всем присматривает Болеслав, верхом на коне разъезжает по полям, загорелый, всегда приветливый, всегда с добрым и веселым словом на устах, и каждый день, утром и вечером, тетка говорит сироте: «Винцуня, сложи руки и помолись за него, это он тебя уберег от нищеты!»

Дальше тянется нить, и Винцуня видит еще одну картину.

Долгий осенний вечер, в комнате горит лампа, в камельке гудит жаркий огонь. За стеной воет ветер, хлопает ставнями, шумит в кустах, дождь барабанит по стеклам, а в комнате мир и покой; тетка, приютившись у камелька, вяжет чулок, время от времени из другой половины дома доносятся разговоры и хихиканье девок, сидящих за прялками. А около лампы — все та же фигура: Болеслав, спокойный, простой, сердечный, сидит за столом и разговаривает с Винцуней. И каким языком! Так с ней еще никогда не разговаривали; это язык разума и знаний, данный людям Богом для того, чтобы приводить в восхищение молодые сердца, которые еще только начинают жить, и отрезвлять, и утешать старые, уже утомленные тяжким путем.

Что она знала до тех пор, кроме утренней и вечерней молитвы, что видела, кроме родных лугов да рощи? Черневший на горизонте лес казался несмышленной девочке краем света. Слова Болеслава открыли ей другой, огромный, далекий мир, перед которым она склонилась в изумлении. Сначала он рассказал ей о Творце вселенной. Прежде она боялась Бога, Бог представлялся ей сердитым седобородым стариком, который держит в руке розгу, чтобы наказывать непослушных детей. В рассказах Болеслава Бог предстал перед ней как Дух непостижимый и беспредельный, всепонимающий, всезнающий, всесильный и всетворящий, а главное — добрый, исполненный любви и бесконечного милосердия. Этот Бог не наказывал, а прощал, в руке у него была не розга, а жезл справедливости. Винцуня перестала бояться и полюбила Бога, увидела Его в каждой звезде на небе, в каждом цветке на земле.

Затем она узнала про разные страны и разные народы, населяющие землю, глазами Болеслава увидела их прошлое; увидела блестящую вереницу великих людей, сердца которых горели огнем самопожертвования, услышала бранный гул сражений, стоны угнетенных и вздохи о свободе. Каждый рассказ заставлял ее обливаться горячими слезами, а сердце ее полнилось любовью к людям. При каждом случае Болеслав читал ей стихи великих польских поэтов, услаждая ее слух гармонией родной речи. С восхищением прислушивалась Винцуня к каждому слову гениальных мастеров, их стихи возвышали ее душу, и она еще жарче полюбила родные поля и это бледное небо, под которым они слагали свои песни, и еще глубже сочувствовала миллионам своих братьев, чьи страдания звучали в этих чудных строках.