Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

Больше того, в докладах А. С. Серебровского и Г. Г. Меллера все еще слышались отзвуки старых, автогенетических тенденций, и это, конечно, подлило масла в огонь.

В свое время, и это было хорошо известно участникам дискуссии, А. С. Серебровский сам называл себя автогенетиком. Так, на одном из собраний в Коммунистической академии в 1927 году он говорил, что "химические элементы могут быть разрушены влиянием очень сильного экспериментального воздействия. Но значит ли это, что и в природе элементы изменяются под влиянием внешних воздействий? Нет, не значит... Если мы научимся воздействовать на гены и вызывать трансгенацию, в чем я не сомневаюсь, то это вовсе не будет служить доказательством, что в природе трансгенации происходят от внешнего воздействия... мы откажемся от нашей автогенетической позиции по отношению к трансгенациям только тогда, когда будет доказано, что в природе эти трансгенации происходят под влиянием внешних условий. В пользу этого фактически пока нет никаких показаний..."

Меллер в своем докладе также высказывал предположение, что в отношении природных мутаций принципы автогенеза сохраняют свое значение. Именно поэтому оба они в проблеме мутаций главный упор в своих выступлениях сделали не на многообразие и не на количественную оценку мутационного процесса в целом. Напротив, они настойчиво обосновывали учение об исключительной устойчивости генов. Такой подход к вопросу методологически искажал проблему наследственной изменчивости, и естественно, что слушатели восприняли эти выступления как защиту старых, ни в чем, собственно, не измененных автогенетических, ненаучных принципов. Г. Г. Меллер, не учитывая, что в генетико-селекционных вопросах основным служит суммарная изменчивость по всей массе генов, считал необходимым подчеркивать, что "ген настолько устойчив, что период между двумя последовательными его мутациями определяется порядком нескольких сотен или даже тысяч лет".

Забывая, что мутационная изменчивость - это массовый процесс, Г. Г. Меллер и А. С. Серебровский рисовали картину неправдоподобного консерватизма наследственности. Вполне понятно, что эта автогенетическая концепция вызвала на себя яростные атаки. В частности, защита учения об устойчивости наследственного материала истолковывалась как обезоруженность перед задачами активной переделки природы животных и растений в практических целях.

Н. В. Цицин, критикуя А. С. Серебровского, сказал, что все "слышали сказанные с пафосом академиком Серебровским слова, что недалеко то время, когда все величайшие открытия генетики дадут возможность разрешить много вопросов, поставленных социалистической практикой. Правда, это "недалеко" определяется, по Серебровскому, промежутком времени всего лишь в 50 лет. А ведь в этом гвоздь спора, так как Т. Д. Лысенко доказывает, что генетика в современном состоянии своего развития отстает на несколько лет от быстро растущей, социалистической действительности".

В речах Г. Б. Ермакова, И. И. Презента, Г. К. Мейстера и других резкой критике были подвергнуты также евгенические ошибки А. С. Серебровского и Н. К. Кольцова.

Итак, доклады Н. И. Вавилова, А. С. Серебровского и Г. Г. Меллера на дискуссии не содержали новых идей ни в теории, ни в практике, не указывали путей прямого, быстрого внедрения науки в производство. Выступления этих лидеров опирались на прошлое генетики.

Другой характер имел доклад Т. Д. Лысенко "За дарвинизм в агробиологической науке". Он атаковал своих противников с новых позиций, выдвинул несколько принципиальных идей в свете своей теории стадийного развития растений, указал на необходимость пересмотра научных основ селекции, развернуто ставил вопрос о связи науки с производством.

Очевидно, что в этих условиях общественное звучание позиции Т. Д. Лысенко было предпочтительным. Надежды на успех от применения науки в сельском хозяйстве начали связываться с его предложениями. Дискуссия значительно ослабила позиции Н. И. Вавилова и А. С. Серебровского.

Н. К. Кольцов выступил с призывом учиться, за которым также крылся упрек оппонентам в их малограмотности. Он посчитал вместе с тем возможным обратиться к Н. И. Вавилову, сказав, что и ему надо учиться... генетике. "Я обращаюсь к Николаю Ивановичу Вавилову,- говорил Кольцов,- знаете ли вы генетику, как следует? Нет, не знаете... Наш "Биологический журнал" вы читаете, конечно, плохо. Вы мало занимались дрозофилой, и если вам дать обычную студенческую зачетную задачу, определить тот пункт хромосомы, где лежит определенная мутация, то этой задачи вы, пожалуй, сразу не решите, так как студенческого курса генетики в свое время не проходили".

Такое заявление одного из лидеров генетики конечно же не укрепляло авторитет Н. И. Вавилова.

Атака научных позиций А. С. Серебровского в вопросах роли генетики для животноводства была так сильна на дискуссии, что он, как бы стесняясь присутствующих в зале многочисленных генетиков-растениеводов, начал свою заключительную речь такими словами: "В прениях... преимущественно выступали мои противники, и у растениеводов... может создаться впечатление, что Серебровский одинок, что все зоотехники против него и что его учение потерпело крах".

Сложилось трудное положение. Было очевидно, что то направление дискуссии по основным теоретическим вопросам, которое придали ей Т. Д. Лысенко и И. И. Презент, в дальнейшем могло привести к отказу от основных принципов генетики. Но лидеры генетики игнорировали эту опасность. В заключительной части речи А. С. Серебровский сказал: "Истина неделима и не допускает прорыва фронта даже на маленьком участке. Истина не может не победить, особенно в нашей стране - самой передовой стране мира, живущей и строящейся под знаменем научного социализма. Истина не может не победить в стране, руководимой Коммунистической партией..."

Эти слова были правильными, если их рассматривать в свете общей перспективы. Однако, когда они произносились, необходимым был также анализ тенденций наступающего этапа нашего развития, то есть ближайших конкретных перспектив. В этом отношении А. С. Серебровский высоко оценил роль Т. Д. Лысенко. "Социалистическое сельское хозяйство,- говорил он,- с его совершенно новыми формами и исключительными возможностями требует коренной перестройки науки, новых форм организации исследований, тесной связи с колхозным активом, образцы чего мы имеем в ряде работ акад. Т. Д. Лысенко".

В этой сложной обстановке дискуссии надо было кому-то сказать в полный голос о том, что будет с генетикой, если наметившиеся опасные тенденции на ее разгром разовьются в дальнейшем в полную силу. Я постарался сделать это в своем выступлении.

Подвести итог дискуссии было поручено академику Г. К. Мейстеру, который в то время был руководителем Саратовского селекционного центра. Г. К. Мейстер занял эклектическую позицию, в которой стремился обосновать как бы особую от спорящих сторон третью линию. Он хотел, видимо, раздать "всем сестрам по серьгам". Резко критикуя Серебровского, Мейстер призывал Вавилова к тому, чтобы он исправил свои ошибки. Ряд замечаний был сделан и в адрес Лысенко и Презента. Мою позицию Мейстер охарактеризовал как проявление паники. Он сказал: "В защиту генетики выступил здесь молодой наш советский ученый, успевший стяжать себе славу за границей, Н. П. Дубинин, но под влиянием охватившей его паники он совершенно неожиданно начал доказывать нам, что генетика свободна от формализма и строго материалистична. Я хотел бы указать Н. П. Дубинину, что паника его ни на чем не основана. На генетику как науку в Союзе ССР академия с. х. наук им. В. И. Ленина отнюдь не покушается..."

Однако будущее показало, что занятая мной тогда позиция была далека от проявления паники. Мое заявление о том, что "не нужно играть в прятки, нужно прямо сказать, что если в области теоретической генетики восторжествует теория, душой которой, по заявлению акад. Т. Д. Лысенко, является И. И. Презент, то в этом случае современная генетика будет уничтожена полностью". Это заявление правильно определяло тенденции Лысенко в его борьбе против хромосомной теории и теории гена. В трудной обстановке в первой же дискуссии я занял ясную и твердо выраженную позицию, ибо был глубоко уверен, что эта позиция отвечает задачам страны.

Н. И. Вавилов, по существу, уклонился от дискуссии, однако протянул дружескую руку своим противникам. Какую большую выдержку имел этот замечательный человек, который все еще находился в зените славы и был официальным лидером науки! Николай Иванович смог встать выше всех нападок и унижений, которым он подвергся на этой сессии. Он заявил в своем заключительном слове: "Необходимо побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения к работе друг друга... Мы будем работать, вероятно, разными методами в ближайшие годы, будем заимствовать все лучшее друг у друга, но основной цели во что бы то ни стало мы добьемся".