Вечное движение (О жизни и о себе) - Николай Дубинин

На всех дискуссиях по генетике А. Р. Жебрак занимал одно из центральных мест. Крепкий, глубокодумающий, несгибаемый, уверенный в правоте классической генетики, он был выдающимся деятелем нашей генетики. Его высоко ценил Н. И. Вавилов и неоднократно советовался с ним о положении дел. Когда А. Р. Жебрак выходил на кафедру и посмеивался в ответ на яростные реплики противников, было очевидно, что этот человек словно кремень, что это настоящий коммунист, он без околичностей идет прямо к цели, и его невозможно свернуть с пути, который он считает правильным.

Наше знакомство состоялось в связи с его докторской диссертацией. В течение трех лет А. Р. Жебрак работал в США, в знаменитой лаборатории Т. Моргана, под его непосредственным руководством. Он привез оттуда большой материал и теперь защищал его на степень доктора биологических наук. Его диссертация попала ко мне на отзыв, и я ее поддержал. После этого долгая, прочная дружба связала нас на всю жизнь, вплоть до его смерти в 1965 году. После того как А. Р. Жебрак серьезно поставил работу на кафедре генетики растений Тимирязевской академии, стал профессором, заведующим этой кафедрой, напечатал ряд ценных научных работ, сделал ряд ответственных выступлений на дискуссиях, он был выдвинут президентом Белорусской академии наук. В составе белорусской делегации в Нью-Йорке в 1945 году он подписывал в качестве одного из учредителей создание Организации Объединенных Наций.

В 1948 году, уже будучи освобожден от обязанностей президента Академии наук Белоруссии, А. Р. Жебрак испытал на себе страшное давление, когда от него требовали признания его мнимых ошибок. Но он не отступил, хотя знал, что ему придется уйти из горячо любимой им Тимирязевки. Так это и произошло. А. Р. Жебрак перешел на кафедру ботаники Московского фармацевтического института. Он пригласил сюда затем В. В. Сахарова, и они оба в самое тяжелое для генетики время пробуждали у студентов интерес к ней.

Но подробно об этом времени будет рассказано ниже. А сейчас вернемся к концу бурных, особенно для генетики, 30-х годов.

Вспоминается моя работа в Воронежском университете.

Получилось так. В 1938 году Е. Д. Постникова, закончив аспирантуру, стала работать в Воронежском университете и уговорила меня взять на себя обязанности заведующего кафедрой генетики в этом университете. Я согласился и 10 лет был связан с этой кафедрой. Ездил в Воронеж читать лекции и руководил там аспирантами. Сюда пришел работать Д. Ф. Петров, ныне заведующий лабораторией в Новосибирске. Здесь выросла в известного ученого-генетика животных моя бывшая аспирантка Г. А. Стакан, ныне заведующая лабораторией в Институте цитологии и генетики Сибирского отделения АН СССР. Много учеников было у меня на этой кафедре. Я до сих пор встречаюсь с ними, иногда получаю письма. Встречи бывают подчас совершенно неожиданными. Так, в апреле 1970 года я знакомился с работами Института виноделия и виноградарства "Магарач" в Ялте. В отделе микробиологии мне рассказали об интересных планах по созданию ценных рас винных дрожжей с помощью современных генетических методов, и в первую очередь при использовании радиации и химических мутагенов. В конце нашей беседы заведующая этим отделом Надежда Ивановна Бурьян вдруг обратилась ко мне с такими словами:

"А знаете ли вы, Николай Петрович, что я ваша ученица?"

Выяснилось, что Н. И. Бурьян училась в Воронежском государственном университете и слушала мои лекции по генетике.

В 1939 году Институт экспериментальной биологии пережил тяжелое событие: Н. К. Кольцов был освобожден от обязанностей директора института, а на его место назначали Г. К. Хрущова. Произошло это при следующих обстоятельствах. В том году были объявлены вакансии для выборов в действительные члены Академии наук СССР. Институт экспериментальной биологии выдвинул кандидатом в академики Н. К. Кольцова. Большую роль в этом сыграл Н. М. Кулагин, знаменитый энтомолог, профессор Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Он выступал в нашем институте и в академии, высоко оценивая деятельность Н. К. Кольцова, который к тому времени был членом-корреспондентом АН СССР и академиком ВАСХНИЛ.

Однако кандидатура была отклонена. Препятствием были евгенические ошибки Н. К. Кольцова.

Сторонники Т. Д. Лысенко подняли большой шум. Им очень хотелось евгенические ошибки Н. К. Кольцова инкриминировать всему Институту экспериментальной биологии. Мы должны были внести ясность в этот вопрос. Для этой цели проводилось общее собрание института, на котором мне пришлось выступать с докладом. Не буду останавливаться на этом собрании, о нем подробно рассказано выше, в четвертой главе книги - "Учителя", приведу лишь резолюцию собрания, осуждающую евгеническую деятельность Н. К. Кольцова. Мы принимали ее с тяжелым чувством. Вот эта резолюция:

"Коллектив научных сотрудников Института экспериментальной биологии считает евгенические высказывания Н. К. Кольцова глубоко неправильными, объективно сближающимися с лженаучными высказываниями фашистских "теоретиков". Коллектив подчеркивает, что евгенические высказывания Н. К. Кольцова не стоят ни в какой связи с теми генетическими концепциями, которые занимает Н. К. Кольцов, и решительно отметает всякие попытки их связать между собою... вся система биологических взглядов Н. К. Кольцова не связана с его евгеническими ошибками... В последние 10 лет в институте уже не ведется никакой евгенической работы, и большая часть коллектива пришла к институт после прекращения евгенической работы..."

Мне пришлось доводить эту резолюцию общего собрания до президиума Академии наук СССР. Президент В. Л. Комаров выразил большое удовлетворение резолюцией. О. Ю. Шмидт, бывший тогда первым вице-президентом, расспрашивал о деталях собрания и также подчеркнул важность того положения, что евгенические взгляды Н. К. Кольцова не нашли в институте ни одного защитника.

Да, мы были единодушны в оценке того, что евгенические взгляды Н. К. Кольцова - это серьезная ошибка, наложившая печать на развитие генетики в нашей стране.

Н. К. Кольцов очень любил А. С. Пушкина и среди его стихов особенно часто и с чувством повторял:

Ты, солнце святое, гори!

Как эта лампада бледнеет

Пред ясным восходом зари,

Так ложная мудрость мерцает и тлеет

Пред солнцем бессмертным ума.

Да здравствует солнце, да скроется тьма!

Увы, этот завет А. С. Пушкина относился и к взглядам самого Н. К. Кольцова. Его генетические исследования и мысли и сейчас сверкают алмазами, а евгенические взгляды оказались ложной мудростью, побледневшей перед ясным восходом наших истинных знаний о соотношении генетического и социального в прогрессе человечества.

Так вот, спустя некоторое время после того, как кандидатуру Н. К. Кольцова отклонили от выборов в академики, он был снят с поста директора института. Секретарь партийной организации института В. А. Шолохов и заместитель директора А. Т. Арутюнов представили от коллектива института в Отделение биологии АН СССР на пост директора мою кандидатуру. Однако наши противники встретили это представление в штыки, и вскоре исполняющим обязанности директора института был назначен Григорий Константинович Хрущов. Это был вежливый, образованный человек, очень мягкий, но в дальнейшем ставший на путь борьбы с генетикой и рядом других прогрессивных направлений в биологии. В институте началось смутное время. Он был переименован в Институт гистологии, цитологии и эмбриологии.

Н. К. Кольцов остался в институте. На некоторое время он вместе со своей женой Марией Полуевктовной замкнулся в квартире на втором этаже и в примыкавших к ней комнатах его личной лаборатории. Потом его отношения с генетическим отделом вновь стали хорошими, и он со свойственной ему страстью стал разрабатывать новые вопросы.

На выборах 1939 года в состав действительных членов Академии наук СССР были избраны Т. Д. Лысенко и Н. В. Цицин.

На этих же выборах Институт экспериментальной биологии и целый ряд других учреждений и организаций выдвинули мою кандидатуру для избрания в члены-корреспонденты АН СССР. К этому выдвижению благожелательно отнесся В. Л. Комаров, президент Академии наук СССР.

Как-то В. Л. Комаров пригласил меня зайти к нему домой. Он жил на Пятницкой в доме-особняке. Я пришел к нему и часа два говорил о генетике и о Н. К. Кольцове. Его большой кабинет не производил особо уютного впечатления. В. Л. Комаров был очень добр, он хорошо говорил о Н. К. Кольцове, беспокоился о судьбах генетики и выражал надежду, что я буду избран в состав академии. Его беспокоила судьба Института генетики. К Т. Д. Лысенко он относился отрицательно. Однако выборы прошли, я не был избран; В. Л. Комаров при встрече говорил мне об этом с огорчением.

* * *

В. И. Ленин в труднейшие годы Советского государства поддерживал проекты Н. И. Вавилова, потому что они имели первостепенное значение для развития производительных сил сельского хозяйства советской России. В стране, разрушенной голодом и интервенцией, Советское правительство нашло средства и ассигновало золото на многочисленные экспедиции Вавилова в разные континенты, где он обнаружил пять центров происхождения культурных растений. Здесь, в этих центрах, среди полудиких форм скрывался кладезь ценнейших генов устойчивости к болезням, повышенной белковости, неполегаемости и т. д. Н. И. Вавилов понимал, что селекционер, если он использует это разнообразие, получит неоценимый исходный материал для создания новых сортов. Он обещал прямые, практические выгоды от сбора мировой коллекции культурных и дикорастущих форм, но, к сожалению, несколько ошибся в сроках. До второй мировой войны его коллекция использована далеко не значительно, но Вавилов создал для страны неоценимое сокровище, с которым связано будущее селекции основных сельскохозяйственных культур.