Литературная Газета 6268 ( № 13 2010) - Литературка Литературная Газета

– Рой…

– Коней на переправе не меняют. Слы, малыш, твоя коляска… она складывается? Влезет в багажник?

– Рой…

– Давай, иди ко мне на ручки, я перенесу тебя на заднее сиденье.

– Рой, где у нас «скорость»? Я только что согласился сделать убийцу из двенадцатилетнего калеки. Мне надо подкрепиться.

– В бардачке.

Разнюхавшись, Джек характерным движением вытер лицо. Шмыгнул обожжённым, саднящим от порошка носом. Посмотрел на Терри, сидевшего на заднем сиденье с угрюмым, заострившимся лицом. Вся его детская игривость, всё любопытство и дурашливость ушли, уступив место чему-то новому. Чему-то страшному.

– Да из него ублюдок вырастет похлеще нас с тобой. Эй, малыш, я буду держать ствол! Я буду держать его, а ты нажмёшь на курок, мститель малолетний. Иначе тебе руку отдачей сломает. Идёт?

– Идёт, – Терри ответил с таким равнодушием, будто они обсуждали, какой молочный коктейль взять в закусочной.

– Сраное безумие! Сраное безумие! Этого просто не может быть! Я сплю! – шептал под нос Джек, сжимая в руках холодный, пахнущий порохом «Магнум».

Рыкнув, машина сорвалась с места и исчезла в облаке тяжёлой вечерней пыли. Это облако увидела припозднившаяся мать Терри. Завизжав от ужаса, женщина со всех ног рванула назад на ферму, куда месяц назад провели телефон.

– А вы… вы правда убиваете за деньги? – освоившись на заднем сиденье и насмотревшись в тёмные поля, проносившиеся за окном, Терри заскучал и начал задавать вопросы. Джек ничего не ответил – он сидел и сжимал пистолет, подрагивая от трескучего нервного напряжения. Рой, наоборот, перед делом обычно расслаблялся и был не прочь поболтать.

– Да, убиваем.

– Но… но это же плохо?

– Плохо. Мы вообще плохие люди, пацан. После смерти мы попадём в ад.

– Но вы помогаете мне… почему?

– Надеемся, что ты попадёшь в рай, и мы будем слать тебе наверх записочки с просьбами спустить стакан воды. Обещаешь нам помочь, если попадёшь в рай?

– Обещаю, – серьёзно ответил Терри.

– Ну, тогда я спокоен, – засмеялся уже почти трезвый, собранный, свежий Рой. – А что там впереди маячит? Это и есть твой Сильверкрик, убежище злодея Такера?

– Да. Он живёт на Сентрал-стрит, владение восемнадцать. Поезжайте вперёд, потом чуть направо.

– Алло, алло, шериф! – орала в красную телефонную трубку обезумевшая от страха мать Терри.

– Вот и приехали.

Прошуршав шинами по асфальту, машина остановилась у двухэтажного деревянного дома, выкрашенного в зелёный цвет. Ни одно окно не горело, городок спал, спал и мистер Такер в своей большой двуспальной кровати с прохладными шёлковыми простынями. Первым вылез из машины Рой и тут же бросился к багажнику, доставать инвалидную коляску. Пересадив в неё Терри, Рой посмотрел на Джека. «Скорость» начинала действовать, зубы его стучали, челюсть ходила ходуном, плечи подрагивали. Напряжение отпустило, и Джек дёргался от приливов эйфории, непроизвольно размахивая пистолетом. Рой приуныл – ему никогда не нравился Джек под кайфом, но делать было нечего, он это затеял, ему и расхлёбывать.

– Значит так, пацаны, – он подмигнул Терри, Терри подмигнул в ответ, – сейчас я поднимаюсь наверх, вынимаю этого гада Такера из постели и спускаюсь с ним вниз. Затем Джеки наставляет на него пистолет, а Терри нажимает на курок. Бам! Мы тут же заскакиваем в тачку и сматываемся прочь, оставив Терри на улице. Когда приедет полиция – а она приедет быстро, ты даже замёрзнуть не успеешь – ничего не говори, мычи, как будто ты до смерти напуган и ничего не соображаешь. Ясно, напарник?

– Ясно, напарник! – Терри улыбнулся так, будто это был самый счастливый миг в его жизни.

– Мычишь сутки, потом можешь говорить что угодно, нас здесь уже не будет. Ты инвалид, тебе двенадцать лет, закати истерику и ори как сумасшедший, легавые тебе ничего не сделают. Так, по местам! Я вернусь через пару минут с Такером!

Рой побежал к входной двери. Джек подошёл к Терри и положил руку с пистолетом ему на плечо:

– Что за волшебная ночь! Ночь, я бы сказал, откровений… Терри, ты понимаешь, что если ты сейчас и в самом деле убьёшь человека, то будешь вечно гореть в аду? Я не верю в ад, чтобы ты знал, но я и не верю, что можно стать убийцей в двенадцать лет и остаться безнаказанным. На тебя нет людского закона, но… Но, кажется, я начинаю верить в Закон Божий, как наш друг Рой. Это всё «скорость». Чёртова «скорость».

– Ты не понимаешь, не понимаешь, не понимаешь! Ты никогда не был мной! Ты всегда был на ногах! Всегда сильный! Как Такер! А я не как Такер и не как ты! Я… я…

– Заткнись, – Джек приложил холодное дуло пистолета к разгорячённой щеке мальчика, – там что-то происходит.

В доме Такера зажёгся и сразу погас свет, что-то разбилось, бамкнуло и вылетело в окно. Сдавленно вскрикнул мужчина. Через минуту на пороге дома показался торжествующий Рой, держащий за шкирку ошеломлённого, помятого Такера.

– Не стой там, тащи его ближе, в свет фар!

В свете фар Такер оказался пожилым чернявым мужчиной с устало обвисшим носом. Можно было предположить, что на этом грузном, отёкшем лице вечно блуждала гримаса недовольства, но сейчас Такер был удивлён и напуган одновременно. Он не мог представить, какая сила позволила себе вытащить его из постели. Неужели эти люди не понимают, что с ними будет? Неужели они не знают, с кем они связались?

– Ну, Терри, давай! Вот твой рождественский подарок, хоть и до Рождества ещё полгода. Куда будешь стрелять? – спросил Джек. «Скорость» вошла в полную силу, ситуация начинала ему нравиться.

– В сердце, – еле слышно, почти не дыша ответил мальчик. Такер, привыкнув к свету фар, смог разглядеть Терри в темноте. Сверхъестественный ужас охватил его, он дёрнулся, засучил ногами, захрапел, получил в челюсть от Роя и затих.

– Хочешь что-нибудь сказать ему напоследок, Терри?

– Нет.

– Тогда я скажу. Нельзя казнить человека, не объяснив, за что ты его, – Джек левой рукой вытер лицо, поправил воротник рубашки, пригладил волосы. Он чувствовал себя превосходно. Он чувствовал себя председателем трибунала.

– Господин Такер! Мне не хотелось брать эту обязанность на себя, но наш клиент, господин Терри, отказывается говорить с вами. Итак, господин Такер, вы обвиняетесь в унижении человеческого достоинства, попрании первейших прав ребёнка и попытке изнасилования его матери. Кроме того, нам стало известно, что вы используете своё денежное состояние для издевательств над бедными беззащитными людьми. Исходя из всего вышеперечисленного, усугублённого несовершеннолетием и инвалидностью нашего клиента, мы склоняемся к назначению вам высшей меры социальной защиты, – чмокнув губами, Джек сделал паузу, – расстрелу. Вам есть что сказать в своё оправдание?

– Я… Я… Вы же… Вы же… – на лице Такера боролись два состояния: с одной стороны, он не мог до конца поверить, что всё это правда, не розыгрыш и не кошмарный сон, с другой – что-то в развязном тоне Джека, гадкой, нахальной улыбке Роя и напряжённом лице Терри говорило ему, что это правда. Невероятная, безумная, сокрушающая правда. Сломавшись, Такер заплакал: не надо!

– Надо. Терри, может быть, ты всё-таки хочешь что-то сказать господину Такеру перед приведением приговора в исполнение?

– Пистолет, – прошипел сквозь побелевшие губы Терри, – дай мне пистолет!

Рой вздрогнул от голоса Терри, такая в нём слышалась нечеловеческая, запредельная злоба, злоба существа другого вида, из другого мира, существа, одинаково ненавидящего и Такера, и Джека, и Роя, и всех двуногих. На секунду Рой заколебался, не отпустить ли Такера и не отправить ли его восвояси. Джек, разрываемый изнутри «скоростью», протянул пистолет Терри, забыв про уговор.

Рой не успел крикнуть «нет!», Такер не успел дёрнуться, Джек так и не успел прийти в себя, как Терри, маленький несчастный Терри, забитый инвалид, затравленный ребёнок, бедная сиротка, проводящая дни напролёт у обочины пыльной дороги, жертва несправедливости, обиженная и оскорблённая, нажал на курок.

Пистолет дёрнулся, прогремел выстрел, и голова Роя разорвалась на куски, обдав липкой кровью ошалевшего Такера.

Через мгновение тот опомнился и бросился наутёк.

Терри, завопив от нестерпимой боли в сломанной отдачей руке, выронил «Магнум».

Джек, ещё не поняв, что случилось, стоял и смотрел на кровавый пудинг, оставшийся от его лучшего друга.