Ангел из прошлого 1 - Лусия Эстрелла

всегда боялась. Хотя ни этой ночью, ни предыдущей она никого не разбудила и не напугала.

– Нет, я здорова, – тихо возражает она.

– Ты так идешь, как будто у тебя что-то болит, – замечает Валерий Романович.

– Но у меня ничего не болит, – повторяет Сима в надежде, что Валерий Романович оставит ее в покое. Странно слышать в его голосе плохо скрытое беспокойство, ведь отец Назария совсем не добр к ней, он просто терпит ее взамен на то, что она помогает наводить чистоту в доме. Этот светловолосый мужчина с нахмуренными бровями и строгим взглядом – настоящая загадка. Он появился в ее жизни незапланированно, будто случился какой-то сбой. Симу сковывает его пристальное внимание.

– Вам не стоит так беспокоиться, – добавляет она и делает шаг, давая понять, что хочет пройти.

Валерий Романович не двигается с места.

– Я хочу знать, – говорит он, не спуская с нее взгляда. – Эта твоя бледность и то, что ты ужасно худая – случайно не последствия той аварии, которая произошла давно?

Сима пожимает плечами.

– Думаю, что нет, – говорит она, роясь в догадках, о какой аварии идет речь. – Я всегда была такой. Сколько себя помню.

– А сколько ты себя помнишь? – не отстает Валерий Романович. – Свое детство ты хорошо помнишь?

– Обрывками, – отвечает Сима, проводя пальцами по перилам. – Память ко мне вернулась, но не полностью.

– Значит, ты помнишь не все?

– Нет, только кое-что, смутно, как в тумане, – Сима все еще в недоумении, почему Валерий Романович так интересуется ее детством.

– А как ты оказалась в больнице? – задает он не слишком тактичный вопрос.

– Я… не знаю точно, – с трудом выдавливает Сима. – Помню белые стены, белые потолки, белые халаты – все белое. У меня еще вот здесь, – она проводит рукой по виску, – была ссадина. Вот теперь даже шрама нет. Может из-за этого я и попала в больницу. Скорее всего, я ударилась головой, и у меня пропала память. Я уже потом начала вспоминать многое, когда оказалась в приюте.

– Подумать только, – бормочет Валерий Романович, внимательно слушая ее рассказ. – Все это время ты жила в приюте!

– Я все ждала, что папа придет за мной, – говорит Сима. – Но он так и не пришел.

Валерий Романович смотрит куда-то в сторону.

– Я хочу кое-что тебе показать, – говорит он и, осторожно взяв ее за руку, подводит к креслу, над которым висит большая деревянная рама. Сима поднимает голову. Там, на портрете, написанном маслом, изображена женщина, худощавая, болезненная с виду. Черные вьющиеся волосы струятся по плечам и делают ее еще более миниатюрной. Большие голубые глаза смотрят вдаль, а на губах едва видна печальная улыбка. Тонкие пальцы прикасаются к многочисленным струнам арфы.

Не настолько хорошо нарисован портрет, насколько точно переданы чувства. А мелодия арфы словно оживает, струится, прорезает время, проникает в сердце и будто бы заставляет поверить в невозможное.

– Узнаешь ее? – слышит Сима как будто бы издали.

– Нет, – говорит она, зажмурившись и открыв глаза. – Я никогда ее раньше не видела. Красивый портрет.

– Это моя работа, – замечает Валерий Романович как бы вскользь. Сима широко раскрывает глаза.

– Это вы нарисовали? – выдыхает она, теперь уже во все глаза глядя на человека, который неожиданно оказался художником. – И ту картину, которая в кабинете, с ангелом – тоже?

– Раньше я немного увлекался живописью, – говорит Валерий Романович, снова отведя взгляд. – Но теперь у меня нет на это времени – бизнес отнимает много сил.

Он смотрит на портрет с отсутствующим видом. Наверняка он забыл о том, что он не один.

– Скажи, как на твой взгляд, твой отец был хорошим человеком? – спрашивает он, спустя минуту.

– Конечно, – подтверждает Сима. – Он был очень хорошим. Он любил меня. А еще рисовал картины.

– Картины, – повторяет за ней Валерий Романович с неопределенной интонацией. – Значит, он был художником. А ты помнишь, какие картины он рисовал, ну хоть что-нибудь?

– Он рисовал людей, – медленно проговаривает она. – И еще природу.

Тот лихорадочно срывается с места.

– Это невозможно, – бормочет он, хватаясь обеими руками за голову. Сима с удивлением наблюдает за резкой переменой в его настроении, и ее тянет поскорее уйти отсюда, спрятаться в своей холодной комнате и не говорить больше с этим человеком, рядом с которым ей так неуютно.

– Как ты думаешь, – спрашивает Валерий Романович, когда, наконец, успокоился и присел в кресло с измученным видом. – Ты смогла бы узнать его картины, если б увидела?

– Конечно! – еще больше удивляется Сима. – Я узнаю его картины, я их почувствую… а почему вы спрашиваете?

– Я хочу помочь тебе найти отца, – говорит сидящий. Это звучит для нее, как набат. Чего-чего, но таких слов она от него не ожидала.

– Почему? – Сима смотрит ему прямо в лицо. – Почему вы хотите мне помочь? Я не понимаю.

– А я не понимаю, что тебя так смущает, – говорит он.

– Вы для меня – чужой человек… – Сима плохо видит его из-за слез, которые невольно набежали на глаза. – Поначалу вы так сердились… а вот теперь хотите найти моего папу.

Тот вместо ответа беспокойно шевелится в кресле, потом решительно встает.

– Пойдем, – он идет в кабинет и увлекает ее за собой. – У меня для тебя есть еще кое-что.

В кабинете он подходит к одному из шкафов и открывает нижний ящик. Достает объемный пакет.

– Посмотри вот, – Валерий Романович отдает его Симе. Та с не меньшим удивлением берет его в руки. Это прозрачный пакет, который застегивается на клейкую полоску. Внутри – декоративные свечи разной величины. Видно, что раньше ими пользовались.

Сначала Сима недоуменно разглядывает их сквозь целлофан, потом достает одну маленькую свечу в жестяной подставке.

– Пахнет, – говорит она.

– Да, это ароматические свечи, – подтверждает Валерий Романович. – Моя дочь очень их любила.

Сима переводит взгляд со свечи на него.

– Ваша дочь, – повторяет она. – Я не знала, что у вас есть дочь.

– Была, – поправляет он ее, и в его голосе слышится что-то теплое, человечное. – Ее у меня отняли. А потом… Сара так любила играть ими, – он кивает на свечи, резко меняя тему. – Она расставляла их повсюду вот здесь, в этом кабинете, и зажигала их, под моим присмотром, конечно. Она играла во дворец, где была принцессой, а вокруг нее – свечи и царское убранство, – он усмехается, но как-то невесело. – Моя дочь считала меня королем в ее дворце. Как бы хотелось вернуть прежние времена… А тебе нравятся свечи? Может, ты в детстве тоже любила их зажигать?

Сима молчит. Она поспешно прячет свечку, немного скомкав шелестящую поверхность, и кладет пакет на стол,