Падение Левиафана - Джеймс С. А. Кори

ответ, а показывая, что услышал вопрос.

– Повреждения значительные, но я уверен, что можно безопасно продолжать путь. Мой старший механик советует вернуться на дозаправку к Лаконии.

– Чего-то не хватает?

– Питающие обшивку композитные вещества по понятным причинам израсходованы.

– То есть функция самовосстановления отсутств ует?

– Цельность корпуса в пределах допуска, – сказал Мугабо.

Ей понравилось, как он изворачивался. Это не он хочет вернуться на Лаконию, а старший механик. Его корабль цел, пока Танака не разрешит признать его подбитым. От этой ниточки ковер лаконской культуры никогда не избавится: каждый готов признать за истину то, что прикажет старший по званию. Она задумалась о внутренней жизни Мугабо. Оставляет ли он свободу и свои извращения внутри себя, как она, или у него и душа такая же пустая?

Она устроилась на переднем сиденье рядом с водителем и окинула школу взглядом. Поле боя. Здесь она проиграла – проиграла свою ударную группу, цель операции, собственную кровь и плоть. И отчасти репутацию. А все потому, что медлила прибегнуть к силе. Тереза Дуарте – сокровище, источник сокровищ. Она незаменима. Холден готов был ею рискнуть, а Танака нет. Она запомнила урок.

У нее руки чесались уронить с орбиты торпеду, стереть с лица земли школу и школьную территорию. Она могла бы себе это позволить – обойдется в несколько жизней, считая долбаного медика, и никто не предъявит ей обвинений. Только вот людям станет известно, как она поступила. И они догадаются, что толкнул ее на это стыд.

Так что хрен с ними, пусть живут.

Группа Мугабо закончила с погрузкой и заняла места в каре. Какие-то особенности атмосферы здесь преломляли солнечные лучи на шесть полос – получалась звезда, как на детском рисунке. Танаке вспомнилось слышанное где-то: «Я готов разить даже солнце, если оно оскорбит меня»[3]. Она не помнила, откуда цитата.

Да и не важно. Ей надо было довести охоту до конца.

– Можно ехать, – сказала она.

– Слушаюсь, – отозвался Мугабо, и кар дернулся, развернулся, рванул к месту посадки.

Встречный ветер забивал рот вкусом грязи. Танака утешалась сознанием, что можно прожить полную, насыщенную жизнь, навсегда забыв об этой сортирной планете. От этой мысли ей стало легче – правда, ненамного.

Когда принявший их на борт «Ястреб» стал разгоняться в сторону кольца, она отдалась в руки медицинской команды. Добровольно вошла в лазарет и, не дрогнув, перенесла осмотр, вызвавший болезненные воспоминания о первом в жизни ранении. К тому времени, как медики обследовали рану на голове, очистили щеку от местного варианта заживляющего геля и вшили матрицу, наложив на нее свой гель, ей стало лучше. Болело сильно, зато успокаивала возможность показать себе и им, что боль для нее обычное дело. Умерщвление плоти издавна и с блеском применялось артистами и религиозными фанатиками. Она не причисляла себя ни к тем, ни к другим, но, может, что-то общее было.

Несколько нервных окончаний зудели; в голове, если слишком быстро подняться на ноги, бился пульс. В остальном Танака была снова готова к работе и начала ее с итогового отчета. Села за небольшой стол в своем кабинете и под гул вентиляции и вибрацию двигателей подробно и тщательно описала неудавшуюся операцию. Для морального состояния это было вроде удаления геля. Она доказала себе, что и эту боль перетерпит. Отчет она отослала Трехо – как исповедь атеиста. Ритуал очищения, приносящий разве что слабое, рудиментарное ощущение чистоты. Теперь можно было заняться делом.

Пока она приводила в порядок себя и корабль, «Росинант» дьявольски далеко ушел – разминулся с входящим в систему торговцем, миновал газовый гигант и выскочил за врата так стремительно, что уже не стоило наращивать скорость в надежде его перехватить. В какую бы систему ни направлялись, они окажутся там раньше, чем «Ястреб» выйдет в пространство колец. А вот свет они не обгонят. Она послала вперед сведения о подписи двигателя и маскировочном силуэте корабля, уведомила все системы, где не вышибли за последнее время лаконские трансляторы. Куда бы Холден ни утащил девчонку, люди Танаки будут его высматривать.

Вдруг да повезет.

Или не повезет.

Долгие дни она коротала за просмотром отчетов по другим своим распоряжениям. Отчет научного директората по яйцевидным объектам с Лаконии сводился к представлению о внеинерционном средстве передвижения. Сейчас там искали способ к нему подступиться. Одна из гипотез предполагала, что корабль-«яйцо» может оставлять за собой след из свободных нейтронов. Танака отвлекла директорат разведки территорий от всех прочих дел, затребовав описания всех известных объектов чужаков во всех системах. Дуарте, если покинул планету, почти наверняка объявится на каком-то из них. Активизация одного из объектов подсказала бы, с чего начать. Но пока что радоваться было нечему. Директорат разведки, которому она приказала проверить ближайших сотрудников и бывших любовниц верховного консула – не посещал ли и их, как Трехо, призрак беглеца, – напоролся на хитросплетения бюрократии и множество тупиков.

Ее это все злило. Хорошо. Гнев успокаивал. Был привычен. Это она понимала.

Она в точности помнила минуту, когда в последний раз жалела себя. В одиннадцать лет, они тогда жили в Иннис-Дип. В тот год умерли родители. Мать узнала о муже что-то такое, чего не смогла пережить, и, испортив домашнюю систему подачи воздуха, покончила во сне с собой и с ним. Танаку на ту ночь отправили к тете Акари. Если тетя и знала, что привело мать в самоубийственную ярость, она никогда об этом не говорила.

Танаке пришлось сменить школу, и в сочетании с необъяснимым уходом обоих родителей перемена давалась ей тяжело. Однажды тетя застала ее сидящей на кровати и плачущей. И стала допытываться о причинах. Танака призналась, что одна девочка в школе дала ей пощечину, унизила.

Тетя Акари опустилась перед ней на колени. Она была в чине капитана флота Марсианской республики и, как все женщины Танака, высока ростом. Алиане тетя в безупречном флотском мундире представлялась богинейвоительницей. Девочка ждала, что та прижмет ее к себе и, пообещает все уладить, как делала раньше мать.

Вместо этого тетя Акари спросила, по какой щеке ее ударили. Когда Алиана показала, тетя ударила ее по той же щеке с такой силой, что из глаз снова брызнули слезы.

– Ты грустишь или сердишься? – мягко, но настойчиво спросила тетя Акари.

– Не понимаю… – начала она и получила еще одну пощечину.

– Грустишь или сердишься?

– Зачем?.. – Третья пощечина не дала ей договорить.

– Грустишь или сердишься?

Она утирала мокрые глаза и боялась слово сказать в страхе перед новым ударом. Она уставилась в прекрасное, но суровое лицо тети и не нашла в нем ни жалости, ни