Аббатиса - Грофф Лорен

Они начинают. Из стен каменоломни вырубают глыбы, везут на телегах на место, деревья срубают, корчуют пни, на болотистой почве сооружают помост, дабы вести работы. Первые глыбы засасывает грязь. Дюжины самых крепких монахинь молчаливо снуют, точно муравьи, и дело спорится. Вряд ли королевские шпионы увидят, чем заняты монахини, для этого им пришлось бы вторгнуться в лабиринт или острым ястребиным глазом взглянуть на каменную чашу сверху, с крошечного клочка тропы, по которой почти никто не ходит: шаг вперед, шаг назад – и плотину заслоняют деревья. Но все-таки кто-нибудь может ее увидеть и донести, негромко говорит Вульфхильда, и хотя обитель в здешних краях любят больше, чем короля, наверняка и тут найдутся его сторонники.

Первым делом возводят стены по краям от чаши: здесь будет дамба, а в обители плотничиха и кузнечиха, наклонившись, рассматривают лежащие на земле чертежи, звенит наковальня, молоты стучат весь день, эхо наполняет холодный воздух. С неба сыплется снег и тает на телах работающих монахинь, пропитывает их хабиты. Мари каждый день ездит на стройку, возит горячую пищу, подбадривает монахинь. Она молится вместе с ними и порой, напрягая силы, остается таскать камни для внешней лестницы, ведущей на верх шлюза: Мари крепка, несмотря на годы, и тело ее жаждет физического труда. После службы первого часа монахини собираются на работу, Вульфхильда их подгоняет, морщась, греет руки под теплой рубахой, говорит: надо успеть до зимы. Воды в пруду по колено, потом по пояс, потом она доходит почти до верхнего края временной стенки, заменяющей створы шлюза; а сколько всего поглотила земля – травы, гнезда редких болотных птиц, змеиные норы, бобровые плотины. Последний живой экземпляр редкого красного тритона – он водится только в этом сыром месте – потревоженный, очнулся от спячки, и его кишки расклевала птица. Кривые деревья, низкорослые, вековые, повидавшие римлян и викингов, наблюдают, как вода смыкается над их вершинами. По краям нового пруда мерцает лед. Чтобы доставить створы шлюза туда, где их установят, нужна четверка тягловых лошадей, но монахиням повезло, земля замерзла и тянуть груз не так затруднительно, как было бы месяцем ранее. Метель прерывает работу, монахини возвращаются в темную уединенную обитель – сперва с облегчением, как усталые лошади в уютное стойло, но вскоре уют кажется им неволей, хочется на воздух. Они смотрят на сосульки, свисающие с крыши, и думают о весне.

Наконец, к приятному облегчению, погода меняется, сверкающий морозный день, снег покрыт такой прочной ледяной коркой, что по ней можно ходить. Монахини завершают лестницу, работают быстро, чтобы не замерзнуть, устанавливают створы шлюза, благодаря хитроумному изобретению Асты ворота поднимаются и опускаются легко и бесшумно. Аста велит привязать лошадей к временной стенке, удерживавшей воду, кричит: но! – и лошади рвут с места, ломают стену, из шлюза с великим ревом бьет бурый поток, Аста опускает створ, и течение успокаивается. Даже в разгар зимы вода весело бежит по руслу, бурная, точно в паводок, после весеннего таяния и дождя, течет под дорогами и полями.

А вдали, на монастырском пастбище, монахини, заслышав рокот воды, поднимут глаза, увидят, как по сухому руслу мчится пенный поток с таким грохотом, точно скачет галопом табун лошадей, и закричат от радости.

Вульфхильда стоит на вершине дамбы рядом с Мари и глядит на огромный серый матовый пруд.

Мари окидывает взором окрестности. У нее получилось. Она выстроила плотину, она перекрыла чашу и наполнила ее водой. Мари ощущает сияние в руках, ногах, животе.

Она чувствует себя королевой. Папессой римской.

Вульфхильда тяжело дышит. Последнее время она часто кашляет, и чем дальше, тем хуже, теперь вот хрипит. Мари смотрит на свою управляющую, берет ее за руку, замечает, как бледно ее загорелое лицо, как исхудало крепкое тело. Ты здорова ли, с тревогой спрашивает Мари и чувствует, что Вульфхильда пышет жаром.

Приболела немного, со слабой улыбкой отвечает Вульфхильда. Дышать больно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Ты так много работаешь, отвечает Мари. Езжай-ка домой, отдохни хорошенько. Мари посылает за Нест, наказав лекарке явиться домой к Вульфхильде, иначе управляющая лечиться не станет и непременно уедет куда-нибудь по делам обители.

Монахини удаляются, по пути, как могут, латают дыры, прорубленные в лабиринте: весной они вернутся, посадят здесь кусты и деревья; в обитель они идут вдоль ручья. Монахини помоложе, вдохновленные бурлящей белой водой своих трудов, поют и танцуют, монахини постарше смеются и хлопают в ладоши.

Келарша Мамилла, зная, что в этот день завершатся работы, сговорилась с кухарками, и вместе они зарезали и зажарили упитанную свинью, напекли маслянистых пирогов с луком-пореем, и самое вкусное – сварили молочный суп с пряностями.

Два дня Нест отправляет осторожные известия: Вульфхильда серьезно больна, но болезнь держится в ее легких, дальше не идет.

На третий день Мари едет к Вульфхильде, на двор выбегает Нест, постаревшая от усталости. Плечи ее напряженно застыли подле ушей: без Беатрикс некому ее успокоить. Ох, Мари, произносит она, мне очень жаль, но к Вульфхильде нельзя, больше всего ей сейчас нужен отдых.

Ягнятся первые овцы, Года с помощницами ночует на пастбище в хитроумных домиках на колесах. Не так уж тут неудобно, говорит Года, когда Мари приходит ее навестить, по крайней мере, не пахнет ногами и ветрами, как в дортуаре. Субприоресса привязывает еще мокрую, еще окровавленную шкуру, снятую с мертворожденного ягненка, к ягненку осиротевшему, и дрожащий малыш тычется носом в новую мать, а та, обнюхав его, испускает вопль, похожий на плач страдающей женщины.

Висящая во влажном воздухе изморось сгущается в колкий дождь со снегом. Мари бредет по грязи обратно в обитель, думает о ягненке в шкуре мертвого ягненка, гадает, в чем смысл этого предзнаменования.

В уборной она вытирается насухо, но потом, поразмыслив, велит приготовить ванну, Мари вспоминает Вульфхильду, как приятно было бы той опустить измученное тело в горячую воду, Мари понимает, что бессильна подать утешение Вульфхильде через собственное тело, но все же надеется, что чары ее прародительницы Мелюзины передадутся вот так, по воздуху, ведь фея тоже любила принимать ванну. Кто знает, какими невидимыми путями странствует волшебство.

Из-за дождя темнеет рано, не успели отслужить вечерню, как уже начался комплеторий. Мари ложится, хотя еще не устала. Темная мгла сочится, окутывает землю, что-то сумрачное и большое крадется, невидимое Мари. Дождь хлещет в окна.

Мари лежит без сна и наконец слышит топот бегущих ног, отчаянный звон колокола; она поднимается, догадавшись, что случилось то, чего она так боялась. Мари накидывает древний котиковый плащ – она надевает его, разъезжая по делам аббатства, – выбегает из дома и через сад мчится на двор. В темноте суматоха, кто-то вопит: ручей вышел из берегов, вилланки кричат на своем трудном английском, одна подходит к Мари – лицо ее мрачно под капюшоном плаща – и говорит: ох, инда ягняти загинут в экую сырь. Мари вспоминает о Годе и монахинях, что ночуют на пастбище, и ледяная рука стискивает ее сердце. Она велит Асте и трем крепким вилланкам тотчас скакать к плотине, берет поспешно зажженный факел и со всех ног под темным косым дождем мчится на пастбище. Она бежит, бежит, кажется, не добежит никогда, ноги ее вязнут в земле.

Наконец она замечает на холме сгусток тьмы; приблизившись, Мари видит, что это спасенные овцы, монахини по пояс в воде мечутся по затопленному полю, спасают оставшихся. Во мраке плывет что-то белое: захлебнувшаяся овца. Мари заходит в студеную воду по пояс, по грудь. Холод пронизывает ее, мокрый хабит липнет к ногам. Мари находит овцу, та стоит на мертвой сестре, испуганно перебирает передними ногами; овца в два раза крупнее ребенка и неистово мечется, но Мари хватает ее и относит на холм. В полумраке все кажется темным, вдалеке зажигают факел, мерцает бледная шерсть, на холме маячит облако овец, они жмутся друг к другу. Загораются новые факелы, и Мари видит: вода поднялась чересчур высоко, большинство монахинь накроет с головой, не выбраться, они с плачем цепляются друг за друга. Силы у Мари уже не те, что раньше. Но она все равно возвращается к овцам – вода ей по грудь, – берет по одной под мышку и уносит на холм. Снова, снова, снова и снова, уже по шею в воде, Мари держит над головой ягненка, он обмяк, но дышит.