Король на краю света - Артур Филлипс

благодеяние Елизаветы. Но если католик придет, чтобы править нами, Лондон истечет кровью, как истекал кровью Париж. Они опять будут сжигать людей заживо так, что останется лишь пепел, или вскрывать, чтобы отыскать в дымящихся внутренностях Господню любовь. Если это не принесет вред здоровью народа, то я даже не знаю, что принесет. И человек, который посвятил себя исцелению, доктор, может предотвратить все это, поставив своевременный диагноз.

Леверет откинулся на спинку стула, перевел дух и посмотрел на своего собеседника, проверяя, что из сказанного до него дошло.

Тэтчер кивнул.

— Какие у них отличительные знаки? Как их можно узнать?

— Кого узнать, дружище?

— Католиков.

— Это облегчило бы мою работу, доктор. Они выглядят совсем как мы. Возможно, это различие не имеет для вас смысла, — сказал великан более спокойным голосом. — Возможно, в вашей религии нет ничего подобного.

— В моей религии? Я для вас по-прежнему мусульманин? Я так долго пытался быть одним из вас, боясь, что стану никем, если не смогу, по крайней мере, быть вами. Но никто мне так и не поверил по-настоящему. Это… досадно. Вы хотите, чтобы я ненавидел католиков? Что ж, ладно — я их ненавижу.

8

По крайней мере, когда состоялась их следующая встреча, запах был терпимым. Карлик Гидеон велел Тэтчеру побродить часок, а затем как бы случайно оказаться за пекарней и подняться по еще одной задней лестнице в еще одну комнату без окон, где Дэвид Леверет снова ждал, теперь уже с теплым хлебом и мясом.

— Сегодня я проясню последние важные моменты. Джордж Николсон, английский эмиссар при дворе Якова, вам не друг. Как и агенты французов, испанцев, папы римского, которые наверняка тоже будут там и сделают все возможное, чтобы подольститься. Сначала все будут наблюдать, чтобы понять, тот ли вы, за кого себя выдаете. Считайте, что на вас смотрят. Постоянно. Вы актер на сцене: простодушный, славный доктор. Вы когда-нибудь ходили в театр? Хорошо. Так или иначе, внутри дворцовых стен у вас нет друзей. Никого нет. Вы просто врач, с любовью подаренный бароном Морсби. Вы рассчитываете провести остаток своих дней, делая все, о чем бы ни попросил вас король Яков. По правде говоря, ваш единственный друг — я, потому что только мне по силам сделать для вас все то хорошее, чего бы вы ни пожелали в этой жизни.

Беллок ждал чего-то — сопротивления, благодарности, негодования, торга, ярости — чего угодно, только не этого кроткого смирения.

— Все, что вы напишете — даже на турецком, даже зашифрованное, — будет открыто и прочитано до того, как оно покинет Эдинбург, кто бы ни утверждал, что доставит ваше письмо. Печати на письмах ненастоящие; их можно сломать и заменить, и никто об этом не узнает. Не пишите того, что не должен прочитать король Шотландии или папа римский. Есть определенные фразы, пароли, я хочу, чтобы вы запомнили их сейчас, и если они будут произнесены в вашем присутствии, то знайте, что говорите с одним из моих надежных друзей.

— Сколько фраз?

Беллок наблюдал, как доктор потягивает вино, ест свежий хлеб и закрывает глаза, но не от усталости, а в каком-то выжидательном покое, который казался самым чуждым во всем его облике. Он мог просто замереть и ждать, не тратя силы на любопытство или чувства.

— Я понимаю, что прошу вас выполнять странные и сложные задачи, — продолжил Леверет. — И, возможно, не все инструкции пригодятся. Наши решения будут зависеть от того, как все пойдет. Мы поговорим, вы и я, прежде чем сделать какой-либо окончательный выбор.

Доктор долго не отвечал, а затем сказал:

— Я проверю убеждения короля, насколько смогу. Но если не смогу, то… Разве то, о чем вы попросите, не противоречит заповедям любого Бога?

— Любой поступок справедлив, если его цель справедлива.

— Но разве вы не слышите голос совести, возражающий против этого утверждения?

— Да, конечно, я слышу. Он громкий. Но такова самая большая жертва, которую мы можем принести во имя справедливости: даже наша совесть должна страдать. Мы готовы причинить себе подобную боль, поскольку поступаем справедливо.

— Разве Бог не накажет нас за это?

— Нет. Если моя вера сильна, Он не будет судить меня, кроме как за мою веру. И какой более сильный знак моей веры я сумею продемонстрировать, чем готовность страдать от мук совести ради служения Ему? Если я не смогу уснуть из-за воплей моей совести, то я преподнес великий дар моему Богу.

Англичанин, казалось, ждал, что Тэтчер одобрит его логику, и поэтому доктор слегка кивнул и снова замолчал.

Снова тихое смирение. Этого было недостаточно. Беллок поручил Гидеону следить за комнатой доктора каждую ночь, но турок не покидал гостиницу, не пробирался в конюшню, чтобы поискать лошадь и удрать поскорей. Он, казалось, был готов исполнить волю Беллока из чувства долга, потому что ощущал себя обязанным, подчинялся или не видел других вариантов. Но этого мало: Джефф хотел на случай крайней необходимости завоевать сердце турка по-настоящему, и он не сомневался, что сможет заставить доктора желать того, что мог дать ему только Беллок.

Леверет предложил:

— Давайте это отложим и обратимся к чему-то более приятному: к вопросу о вашей награде. У меня есть друзья при дворе в Лондоне, которые меня очень любят. Они были бы рады оказать мне или моим друзьям любезность. Вы человек, обладающий великими знаниями, ценный человек. Хотите вернуться в Лондон, чтобы жить там? После того, как эта задача будет выполнена? В богатстве и комфорте при дворе? Или в собственном доме? С жалованьем.

— Мне это не нужно.

— Богатства земные не впечатляют ваш языческий разум, Мэтт?

— Я не желаю больше того, в чем нуждаюсь. И мне мало что нужно.

— Сдается мне, вы страдаете от невозможности утолить вечную жажду знаний. Хотите комнату корней? Отряд людей, которые будут приносить вам образцы из теплиц королевы?

— Мне не нужна взятка, мистер Леверет, я выполню вашу просьбу, потому что так требует долг. — Турок только пожал плечами, как будто этот вопрос его совершенно не интересовал.

И поэтому Беллок предложил главный приз, который держал в резерве до этого последнего момента.

— А если я смогу устроить так, что вы уедете гораздо дальше?

Сначала Тэтчер, казалось, не понял, о чем речь.

— Я знаю нашего посла в тех краях, Генри Лелло{57}.— Тишина. Тишина. — Вы же хотите вернуться, не так ли?

Беллок понял, что чем-то разозлил его, хотя ответ доктора прозвучал мягко:

— Я умру в Англии, мистер Леверет. Или