Огниво Рассвета - Алексей Будников

Рухнувший потолок лег внушительным, пестрящим трещинами, сколами, прорехами и острыми каменными обломками взгорком, ведущим точно на поверхность. Однако похоронить под собой бесновавшуюся сферу ему не удалось. Магический кристалл чудом избежал гибели, оказавший в паре ярдов от обвала.

Больше медлить было нельзя. Я, призывая на помощь все оставшиеся силы, рванул вверх по разрушенным каменным плитам, то и дело припадая на четвереньки и спотыкаясь на неровностях. С рвущим воздух треском, у самой головы пронеслась золотая молния, ухнув в многострадальный, полуразвалившийся потолок и отхватив от него очередной кусок камня.

Глядя лишь вперед, на столь желанное ночное небо, я несся, не разбирая собственного шага. Помогавшие при подъеме руки сбились в кровь о выступавшие осколки породы, напрягаемое раненое плечо буквально кипело от рези, но это меня мало волновало. Я еле держался в сознании. Бедра начинали отекать, щиколотки сводило, а глаза так и норовили захлопнуться под тяготой боли и истомы. И единственным, что водворилось сейчас в моей голове, была мольба всем предкам — сохранить разум. Не впасть на полпути в пучину беспамятства, когда свобода и спасение оказались так близки. Это было бы слишком жестокой насмешкой Судьбы.

Страдальческие крики стражников затихли — вероятно, сфера пожрала всех до единого. Теперь в этом смертоубийственном оркестре звучали лишь громогласные раскаты треска, грохот, взвизги молний и доносившееся из недр кристалла неистовое шипение. Правда, для меня сею какофонию приглушал стоявший в ушах звон, шум собственного дыхания и буйное биение сердца. И как оно только не разорвалось от виденных мной сегодня картин?

Наконец, преодолев бесовски долгий подъем, я коснулся мерзлой, чуть влажной, но такой дорогой и родной земли. Блиставица, напоследок, ударила мне под самую пятку, оседая на ней россыпью вскоре померкших золотистых искр. Вытянув наверх скорченные от мышечного утомления ноги, я оступился и, раскинув руки, упал навзничь на расстеленное одеяло зеленого луга. Грудь вздымалась в частых и жадных вздохах, по расслабленным мускулам забегали колючие змейки. Студеный воздух бережно ласкал покрытый липким прахом и испариной лоб, по животу разливался приятный жар. Все мое тело буквально утопало в охватившем его изнеможении.

И здесь я был уже не в силах сдержаться. Наполненные сталью веки захлопнулись, и, под приглушенные звуки свирепствовавшего в пещере кристалла, мой разум погас.

Глава пятая

— Тати, милорд, подчистую слямзили последнюю капусту, — нервно тараторил, глотая окончания и заливаясь тремя потами, одетый в мешковину крестьянин лет сорока.

Он находился в обширной тронной зале герцога Дориана Ласа, располагаясь в паре десятков шагов от самого восседавшего на высоком белокаменном троне, устало подперев кулаком висок, виланвельского набольшего. По обе руки от него, на креслах поменьше, находились два советника: справа — колдун Фарес эль'Массарон, слева — Хардваль Керсин, крупный вельможа, городской казначей и знатный кутила.

Крестьянин стоял, покорно преклонив голову и теребя в ладонях снятую при входе потрепанную шерстяную шапку. Он боялся даже глаз оторвать от выложенного ровной плиткой снежного пола, теснимый под гнетом упавшего на него взора правителя севера и приближенных сановников, а также обступавших залу по краям гвардейцев.

Переминаясь с ноги на ногу перед невысокой, о пяти ступенях, ведшей к трону лестницей, мужик тяжело сглотнул и продолжил:

— И это не в первый раз, милорд. Давеча они и свеклу, и картошку заграбастали. Всякий раз амбар запираю, и всякий же раз он взломанным оказывается. Я уже и так, и этак, и собаку на охранение оставлял, и сам глаз не смыкал, и замочищу вот такенную вешал. Все без толку. Коль эти вредители продолжат у меня таскать, так я детей да скотину вовсе без еды оставлю. А своеручно ворюг прогнать мне не в подъем…

— В какой час они обычно заявляются? — обрывая вергасившего поселенца, спросил его Лас.

— Точно не скажу, милорд. Верно, ночной порой, милорд, — живо ответствовал крестьянин, мелко кивая.

— Ожидай мой отряд к заходу солнца.

— … Благодарю, милорд, — спустя несколько секунд неловкого молчания еще чаще закивал головой мужик, начав пятиться, однако глаз по-прежнему не поднимал. — Я вам непомерно признателен. Покорнейше благодарю вас, милорд.

Едва крестьянин, ударяя челом чуть ли не о пол, скрылся за приоткрытыми дверьми залы, как Дориан Лас позволил себе, измученно выдохнув, откинуться на жесткую тронную спинку.

— Как же мне опостылели все эти слушания, — проводя ладонью по лицу, высказался северный владыка. — Всечасно одно и тоже: разбойники, паразиты, заморозки, дряхлые клячи, искореженные плуга…

— У селян не так много проблем, — вполголоса подметил советник-вельможа. — И носят они не столь глубокий характер. Ваша задача — лишь выслушивать и принимать решение…

— Я знаю, в чем состоит моя задача, Хардваль, — сердито прервал его Лас. — Не тебе меня учить.

— Прекрасно это осознаю, милорд, — так же не повышая тона, сказал казначей. — Я клоню лишь к тому, что работа хоть и рутинна, но пустякова. Все же, это ваши люди, подданные, и их нужно выслушивать, как бы вы к этому не относились. Всего-то раз в сезон можно уделить внимание вопросам толпы.

— В Омут их вопросы. Это была абсолютно полоумная идея, давать крестьянам возможность вести диалог с правителем. Домашняя скотина не курсирует к своим хозяевам по темам недокорма или излишне морящей пахоты. Я смыслю трудности того селянина. Если дело заходит о грабеже, то, безусловно, в моих интересах все разрешить, но вспомни, дорогой Хардваль, как много таких «достойных» проблем нам доводится слышать за весь процесс? Одну? Две? Не более. Достаточно просто грамоту с прошением принести, коли помощь занадобится, но устраивать эти хлеборобские разбирательства, да к тому же тратить на них целый день, самое малое, неразумно.

— Будь оно настолько неразумно, как вы глаголете, то разве ваш мудрый дедушка, да озарит его путь свет Пятерых, принял бы решение о введении слушаний?

— Проблемы у подданных появляются лишь тогда, когда власть припускает тугие узды самовластия, — ушел от ответа Лас. Впрочем, упрекнуть его в этом, само собой, никто не осмелился. — Если не давать им возможности преступать порог дворца и сбрасывать на чужие плечи свои житейские трудности, то никаких трудностей и не возникнет. Народ ленив, Хардваль. Хотя лень, как известно, способна торить самые короткие тропы — это может произойти лишь в умелых руках и при дельной голове. А у наших недалеких деревенских невеж, лень даже не тщится выйти за грани банального алырства. И выходит, что мы только поощряем это алырство, позволяя людям жаловаться мне по всяким пустякам. Большую часть из всего высказанного здесь они сильны решить самостоятельно. Однако, раз дана возможность стряхнуть этот донимающий комок своих прозаичных проблем на чужие плечи, то почему бы не воспользоваться таким шансом?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});