Возроди во мне жизнь - Анхелес Мастретта

Я отвела детей в детскую. Когда они уснули, погасила свет и прилегла рядом с Веранией. Я лежала лицом вниз, обхватив себя за плечи, а по щекам потоком лились слезы.

«Пусть хотя бы не причинят ему страданий, — сказала я себе. — Пусть его убьют сразу, без мучений. Надеюсь, ему не разобьют лицо и не сломают руки. Молюсь, что кто-нибудь окажет милость и просто его застрелит».

— Сеньора, — окликнула меня Лусина, входя в комнату. — Сеньор желает ужинать.

— Так накрывай, — ответила я хрипло.

— Он хочет, чтобы вы тоже спустились. Велел передать, что пришел губернатор.

— А сеньор Карлос? — спросила я.

— Нет, сеньора, его нет, — ответила она, присаживаясь на край постели. — Мне очень жаль, сеньора, вы же знаете, как я вас люблю, я так радовалась, видя вас счастливой, вы же знаете...

— Его убили? — перебила я. — Это Хуан тебе сказал?

— Не знаю, сеньора. Хуан выглядел просто больным, когда ему сообщили... Машину вел Бенито. Мы хотели сразу вам сказать, но что мы могли сделать, если генерал вас запер...

Я вновь закрыла лицо руками. Плакать уже не было сил.

— А Бенито? — спросила я наконец.

— Он еще не вернулся.

Я встала.

— Передай генералу, что я сейчас спущусь, и попроси Хуана подняться.

Я надела черное, а также серьги и медальон, которые подарил мне Карлос — итальянские, медальон был украшен голубым цветком, на одной стороне было выгравировано слово «mamma», а на другой — дата, 13 февраля.

Я вошла в столовую как раз в ту минуту, когда Андрес рассаживал гостей.

— Мое почтение, сеньора, — сказал Бенитес.

— Она этого не заслужила, губернатор, раз опоздала к ужину, — заявил Андрес.

— Простите, — ответила я. — Я укладывала детей и тоже задремала. 

В столовой оказалось гораздо больше людей, чем я ждала.

— Ты знакома с генеральным прокурором штата? — спросил Андрес.

— Конечно, и рада видеть его в нашем доме, — ответила я, не подавая руки.

— А с начальником полиции?

— Нет, но рада познакомиться, — ответила я. Чтоб он провалился.

— Сеньор губернатор любезно почтил нас визитом, едва я известил его об исчезновении нашего друга Карлоса Вивеса, — пояснил Андрес.

— Не лучше ли было бы заняться его поисками? — спросила я.

— Думаю, они хотели бы собрать побольше информации, — высказал свое мнение депутат Пуэнте.

— Как случилось, что ваши дети остались на улице одни? — спросила у меня Суси Диас де Пуэнте. — Полагаю, дона Карлоса похитила какая-нибудь его поклонница.

— Будем надеяться, что это так, — ответила я.

— Дамы, это серьезно, — сказал Андрес. — Карлос был другом Медины, а Медину сегодня утром убили. Губернатор, вы уже в курсе, что случилось с Мединой?

— Более или менее. Вроде как убили его же люди. В профсоюзе немало радикалов, а Медина сумел убедить большинство своих сторонников, что им стоит объединиться с Конфедерацией рабочих. И теперь какой-то сумасшедший решил отомстить ему за здравомыслие, которое посчитал изменой.

— Что-то мне не верится, что Медина действительно собирался объединиться с Конфедерацией рабочих, — сказала я.

— Это почему же? — поинтересовался Андрес.

— Потому что я знаю Медину. Карлос его очень любил.

— Надеюсь, не настолько сильно, и не бросился его защищать, — сказал Андрес. — Он всегда был безответственным. Вот, например, сегодня за обедом я просил его посвятить себя музыке и не лезть во всякие сомнительные делишки. Но разве он меня послушает? Он же настоящий провокатор!

— А мне он кажется хорошим парнем, — сказал прокурор. — И музыкант великолепный.

— Будем надеяться, что с ним ничего не случилось, — выразил надежду начальник полиции.

Когда Андрес был губернатором, он служил заместителем начальника полиции. Омерзительный тип, его даже прозвали Залежалым Сыром, до того был никчемным. Но о том, что произошло, он точно знал все подробности.

Подали ужин. Андрес громко восхвалял мои кулинарные таланты, а разговор шел о каких-то пустяках, словно ничего и не случилось. За столом прислуживала Лусина.

— Еще фасоли, сеньора? — спросила она, остановившись возле меня. И, наклонившись, прошептала на ухо: — Хуан говорит, что его держат в доме номер девяносто.

— Да, еще немножечко, — ответила я, стараясь скрыть волнение.

— Ваша стряпня поистине великолепна, сеньора, — сказал Бенитес. — Что правда, то правда.

— Благодарю вас, сеньор губернатор, — ответила я, глядя ему в глаза. 

Неожиданно я встретилась взглядом с прокурором Тирсо, сидевшим рядом с ним. Это был уважаемый всеми юрист, который никогда не хотел прислуживать Андресу.

Я удивлялась, что мой муж подружился с Бенитесом. Это был странный человек. Когда он смотрел на меня, в его взгляде сквозил несомненный интерес.

— Вы чем-то обеспокоены, не так ли? — спросил он.

— Я волнуюсь за Карлоса, — ответила я.

— Обещаю, что сделаю для него все возможное, — заверил он.

— Спасибо на добром слове, — сказала я и обратилась ко всем остальным:

— Пойдемте в гостиную пить кофе?

— Пойдемте, — согласился мой муж, вставая из-за стола. 

Вслед за ним поднялись остальные, повторяя каждое его движение, как мартышки. Все прошли в гостиную, и я тут же воспользовалась случаем, чтобы обратиться к Тирсо Сантильяне.

— Вы ведь доверяете губернатору, правда?

— Разумеется, сеньора, — ответил он.

Я любезно улыбнулась, как если бы речь шла о каких-нибудь пустяках.

— Карлоса держат в доме номер девяносто. Умоляю, спасите его!

— О чем это вы?

— Дом номер девяносто — это тюрьма для политзаключенных. Она появилась в те времена, когда мой муж был губернатором, и существует до сих пор. Карлос там.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

— Какая разница? Так вы туда поедете? Велите его выпустить, пусть просто бросят на улице. Скажите, что у вам об этом сообщили в конторе. Умоляю вас, поторопитесь!

После этих слов я рассмеялась с притворной беспечностью, и он рассмеялся в ответ.

— Сеньор губернатор, я ухожу, — сказал он. — Хочу узнать в конторе, есть ли какие-нибудь новости.

— Этот Сантильяна — непревзойденный работник, — сказал Андрес. — Я всегда хотел, чтобы он работал на меня, но не уговорил его. Как тебе-то удалось его привлечь, Фелипе?

— Повезло, — ответил Бенитес. — Идите, сеньор прокурор.

Начальник полиции Пельико чувствовал себя не в своей тарелке. Если прокурор уедет, ему тоже придется откланяться, а он не имел ни малейшего желания это делать. Он так уютно устроился в кресле, с кофе и бренди.

— А вы ведь останетесь, сеньор Пельико? — спросила я.

— Если вы просите, сеньора, у меня просто нет выбора, — сказал он, поудобнее устраиваясь в кресле и принимаясь за мяту в шоколаде.

— Я провожу вас, прокурор Сантильяна, — сказала я, взяв под руку прокурора и направляясь к дверям. Андрес украсил стены прихожей геральдическими щитами. За дверью прятался Хуан.

— Хуан, что случилось? — спросила я.

— Бенито отвез их в дом номер девяносто, больше я ничего не знаю.

— Отвезите меня туда, — попросил Тирсо.

— Я поеду с вами, — сказала я.

— Хотите всё испортить? — спросил он.

Я проводила их и вернулась в гостиную, вся дрожа.

— Ты что, говоришь сама с собой, Каталина? — спросил Андрес, когда я вошла.

— Повторяю таблицу умножения, чтобы не опозориться перед Чеко, когда буду проверять, как он ее выучил, — ответила я.

— Была бы ты мужчиной, стала бы политиком, ты упрямее всех нас вместе взятых.

— У вас просто изумительная жена, генерал, — сказал Бенитес.

— Попрошу, чтобы принесли дров для камина, — пробормотала я. — Здесь ужасно холодно.

Чарро Белый — так звали певца, которого Андрес пригласил в этот вечер играть для нас на гитаре, альбиноса с печальным голосом, звучавшим одинаково тоскливо, что бы он ни пел; казалось, ему было совершенно все равно, слушают его или нет; впрочем, а слушатели спокойно обсуждали под его аккомпанемент свои дела.

Он сел возле камина, рядом со мной, и запел:

— «По далеким горам скачет всадник, он блуждает, один в этом мире, он ищет смерти».

— Чарро, сыграй лучше «Молнию», — потребовал Андрес. — Ты что, не видишь,что нам и так невесело?

Чарро сменил мелодию и начал другую песню:

— «Я отдал бы всё, чтоб ее любить, мне страшно, что сильнее любить невозможно. О молния, ярость неба, прими же мою тоску...»

— Это же надо — так испоганить песню! — поморщился Андрес. — Еще раз, с самого начала!

И запел сам, гости сидели молча, потому что все знали: когда поет Андрес, никто не смеет проронить ни звука. Чарро вернулся в центр круга. Андрес вскоре стал называть его братом, уговаривая сыграть одну песню за другой.

— Спой, Каталина, — попросил он под конец. — Только не стой против света, так тебя плохо видно. Спой «Вдали от тебя».