Возроди во мне жизнь - Анхелес Мастретта

— Ну мама, — заныла Верания. — Когда она еще начнется...

— Андрес, я им обещала, — сказала я.

— Очень хорошо, но тебе и не придется нарушать свое обещание. Тебе же приходилось слышать, что я говорю в таких случаях? Скажи им, что пойдете в шесть. А сейчас ты не можешь.

— Мы подождем здесь, сеньора, — сказал Карлос.

— Ты расскажешь нам о своем папе? — спросил Чеко.

— Конечно, расскажу, когда вам захочется.

— Не задерживайся, мам.

— Не буду, моя жизнь, — ответила я.

Андрес вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Он сел на край кровати и попросил меня сесть рядом.

— Где вы были? — спросил он.

— Можно подумать, ты не знаешь! — ответила я. — Сам же приставил к нам соглядатая, и еще спрашиваешь.

— Я велел этому придурку Бенито присмотреть за вами, а он потерял вас на выходе из церкви. Что у вас, кстати, вышло с этой старой жабой?

Я рассмеялась.

— Она сказала, что намерена изгнать из нас бесов, и обрызгала святой водой.

— А также передала весточку от Медины.

— Нет, никакой весточки от Медины она не передавала.

— Бенито говорит, речь шла о какой-то конюшне.

— Я этого не слышала.

— А про души в чистилище ты тоже не слышала?

— Об этом слышала. Она упоминала их в своей молитве.

— И о чем же еще она упоминала в молитве?

— Я уже не помню, Андрес. Думаю, она просто сумасшедшая. Несла что-то о том, что мы сбились с пути, покинув лоно Божьей матери, и тому подобные глупости.

— А ты вспомни.

— Нет, не помню, — ответила я. — Так я могу идти? Какие у нас планы на сегодняшний вечер?

— Сегодняшний вечер ты проведешь в этой постели, с мужем, — ответил он. — Потому что как шпионка ты никуда не годишься, а роль невесты тебе слишком пришлась по душе.

Я сбросила туфли. Затем взобралась с ногами на кровать и свернулась калачиком у него под боком. Вздохнула.

— Зачем ты хочешь, чтобы я осталась? Почему ты вдруг решил меня облагодетельствовать? Ты прекрасно обходился без меня все эти месяцы.

— В разлуке ты мне стала еще желаннее, — ответил он. — Ты такая красивая.

— А Кончита? — спросила я.

— Не задавай неприличных вопросов, Каталина, — ответил он.

— Да ради Бога! Я всего лишь интересуюсь здоровьем женщин, с которыми ты спишь.

— Какой ты стала вульгарной, — поморщился он.

— С каких это пор мы стали такими утонченными? Ты успел этого набраться, пока охмурял племянницу Хосе Ибарры? Они все такие аристократы! Кстати, она по-прежнему живет на ранчо «Мартинес-де-ла-Торре»? Я слышала, ты заказал для этого дома бархатные портьеры и мебель эпохи Людовика XIV, чтобы она не чувствовала себя такой потерянной среди индейской дикости. И чем же она, бедняжка, занимается, когда ты в отъезде? Ей не скучно? Боюсь, ей только и остается, что вышивать подушечки. Представляю, как она расхаживает в соломенной шляпке с вуалью среди батраков и быков.

— У нас есть дочь.

— Ее ты тоже приведешь к нам?

— Она не хочет ее отдавать.

— Другие тоже не очень-то хотели.

— Сказать по правде, другие были не слишком хорошими матерями, — признался он. — А она — хорошая. Она действительно любит девочку и просила меня не забирать ее, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой.

— Ради всего святого, сделай одолжение! Вокруг меня и так хватает детей, не говоря уже о подростках.

— Ну-ну, не стоит жаловаться. Скоро я избавлю тебя от моей Лилии.

— От твоей Лилии? Ну, конечно, теперь ты так сладенько поешь: «Моя Лилия!» Наверное, уже забыл, как кричал на нее в те дни, когда нас познакомил. Тебе не дает покоя, что она любит меня больше, чем тебя, хотя ты ей родной отец, а я — всего лишь мачеха.

— Если она тебе не хамит, это еще не значит, что она тебя любит, — ответил он.

— Можешь говорить все, что угодно. Когда ты привел ее, ей было десять. Сейчас ей шестнадцать.

— Ты считаешь, что это твоя заслуга?

— Я ничего не считаю. Я кормлю ее, одеваю, выслушиваю, а все остальное зависит от нее самой. Здесь все предоставлены себе: и твои дети, и наши общие. Ты считаешь, что я и Чеко ничему не научила?

— Да уж конечно, ничему хорошему. Ну ладно, хватит философствовать, — сказал он и притянул меня к себе. — Лучше сними свитер и ложись рядом. Я гляжу, в талии ты похудела. Как тебе это удалось?

— Мне помогла любовь, — ответила я.

— Ах ты, плутовка, хочешь меня рассердить? Не выйдет: уж я-то знаю, что ты вернее моей любимой кобылы. Ну, иди сюда! Сколько мы не были вместе — с самого сентября, если не ошибаюсь?

— Не помню.

— Раньше ты считала дни до нашей встречи.

Я зевнула и потянулась, потом заворочалась, поудобнее устраиваясь рядом с ним. На мне были вельветовые брюки, и я не стала возражать, когда он решил погладить меня по ноге.

— Просто удивительно, как же ты все еще хороша, — сказал он. — Вполне понятно, что Карлос потерял голову.

— Карлос — мой друг.

— Кончита, Пилар и Виктория — тоже мои подруги.

— А также матери твоих детей.

— Да, потому что они женщины, а женщины не могут быть счастливы без детей. Но ты ведь не собираешься заводить детей от Карлоса?

— Мне вполне хватает твоих. И я не сплю с Карлосом.

— Иди сюда, бесстыдница, и повтори это еще раз, — потребовал он, взяв меня за подбородок, так, чтобы я не могла отвернуться, и глядя мне прямо в глаза.

— Я не сплю с Карлосом, — повторила я, не сводя с него глаз.

— Хорошо, если так, — ответил он и потянулся, чтобы меня поцеловать. — Раздевайся. Неужели это так трудно — снять одежду? — спросил он, пытаясь стянуть с меня брюки.

Я позволила ему это сделать. При этом я вспомнила давние слова Пепы: «В браке бывают минуты, когда нужно закрыть глаза и читать про себя «Богородице, дево». Вот и сейчас я закрыла глаза и стала вспоминать залитое солнцем поле.

— Так значит, ты не спишь с Карлосом? — спросил он через полчаса. — А чем же ты тогда занималась, если вернулась домой вся в желтых пятнах?

— Валялась на цветочной поляне.

— И больше ничего?

— И больше ничего, — ответила я, не открывая глаз.

Он вошел в меня. Я лежала под ним с закрытыми глазами, то представляя солнечный пляж, то думая о том, что приготовить завтра на обед, вспоминая, какие продукты остались в холодильнике.

— Ты — моя жена. Помни об этом, — сказал он чуть позже, лежа рядом и поглаживая меня по животу. Я приподнялась на локте, глядя на его обмякшее тело, и сказала:

— Я уже не боюсь.

— Чего ты не боишься?

— Тебя. Хотя иногда ты все же меня пугаешь. Я не знаю, чего от тебя ждать. Ты смотришь на меня и молчишь, а на рассвете уходишь вместе со своим кнутом и пистолетом, и никуда меня не приглашаешь. Я уже начинаю думать, что ты собираешься убить меня, как тех, других.

— Убить тебя? Как тебе такое в голову пришло? Я не убиваю тех, кого люблю.

— Тогда зачем ты всегда носишь с собой пистолет?

— Чтобы его видели те, кто хочет убить меня. Я никого не убиваю, я уже не в том возрасте.

— Но приказываешь другим убивать.

— По-разному.

— И от чего это зависит?

— От многого. Не спрашивай, ты все равно не поймешь. Я не собираюсь тебя убивать, и никто другой тебя тоже пальцем не тронет.

— А Карлоса?

— Кому нужно убивать Карлоса? С тобой он не спал, с Мединой не встречался, а кроме того, он мой друг, почти младший братишка. Если кто-то посмеет тронуть Карлоса — будет иметь дело со мной. Клянусь жизнью Чеко, это именно так.

Потом он уснул, сложив на животе руки и приоткрыв рот, в одном ботинке, без штанов и в расстегнутой рубашке. Я какое-то время посидела рядом, глядя на него. В эти минуты он казался просто замухрышкой. Я припомнила список его любовниц. Как они могли в него влюбиться? Что они в нем нашли? Его шуточки? А ведь я и сама в нем что-то находила, ведь я любила его, и когда-то даже считала, что нет никого красивее, умнее, храбрее и лучше. Ведь бывали ночи, когда я не могла уснуть, не чувствуя рядом его тела, долгие месяцы тосковала в разлуке с ним и несчетное количество одиноких вечеров ломала голову, где он и чем занимается. Теперь этому пришел конец. Теперь я мечтала удрать с Карлосом — хоть в Нью-Йорк, хоть на бульвар Хуареса. Тридцатилетняя идиотка, имеющая двоих детей и мужчину, которого любит большем, чем их, больше самой себя, сейчас и он ждет снаружи, чтобы отправиться на рынок.

Я вскочила с постели. Потом оделась — за считанные секунды. Ведь там, снаружи, ждет Карлос, а я тут теряю время, таращась на этого сонного медведя.

— Прощай, — шепнула я, представив, как выхватываю из-за пояса кинжал и перерезаю нить, связывающую меня с прошлым.

Я вышла во двор и громко крикнула:

— Дети, Карлос, пойдемте! Я уже готова.

Уже начало смеркаться. В главном дворе никого не оказалось. Я бросилась в сад. Поднялась по лестнице, позвала их, но никто не появился. Свет в их комнатах был потушен, лишь в спальне Лилии светилось окно. Я толкнула дверь в ее комнату.