Занавес опускается - Найо Марш

– Эти господа приехали нам помочь, Баркер, – закончила она. – И мы в свою очередь должны помочь им. Ты ведь им поможешь?

– Несомненно, мисс. Пожалуйста, пройдите за мной, сэр.

До чего точно Агата описала и широкую лестницу, и картинную галерею, и бесконечные мертвые пейзажи в тяжелых рамах! И этот запах. Викторианский букет, составленный из запахов лака, ковров, воска и, непонятно почему, макарон. Как она тогда сказала – желтый запах. Вот и первый длинный коридор, а вон там ответвляющийся от него проход в башню, где она жила. Как раз здесь она заблудилась в первый вечер, а вот и те комнаты с нелепыми названиями. Справа от него были «Банкрофт» и «Бернар», слева – «Терри» и «Брейсгердл»; а дальше шкаф для постельного белья и ванные. Баркер шел впереди, фалды его фрака мерно покачивались. Он шагал наклонив голову, сзади была видна только тонкая полоска седых волос и крапинки перхоти на черном воротнике. А это коридор, параллельный Галерее, – и они остановились перед закрытой дверью: на табличке готическим шрифтом было написано «Ирвинг».

– Здесь, сэр, – устало сказал запыхавшийся Баркер.

– С вашего разрешения мы войдем.

Дверь открылась в пахнущую карболкой темноту. Легкий щелчок – стоящая у кровати лампа залила светом ночной столик и малиновое покрывало. Раздвинув клацающие кольцами шторы, Баркер поднял жалюзи.

Больше всего Родерика поразило несметное число фотографий. Они были развешаны по стенам в таком изобилии, что почти скрывали под собой красные, в бледных звездочках обои. Обстановка комнаты дышала солидностью и богатством: гигантское зеркало, парча, бархат, массивная мрачная мебель.

Над кроватью висел длинный шнур. Там, где полагалось быть наконечнику с кнопкой, из шнура торчали концы голой проволоки.

– Я вам больше не нужен, сэр? – раздался за спиной голос Баркера.

– Пожалуйста, задержитесь на минутку, – попросил Родерик. – Я хочу, чтобы вы нам помогли.

II

Баркер действительно был очень стар. Глаза его были подернуты влажной пленкой и ничего не выражали, разве что в самой их глубине затаилась грусть. Усохшие руки мелко тряслись, словно напуганные собственными багровыми венами. Но выработанная за долгую жизнь привычка с вниманием относиться к чужим прихотям отчасти маскировала эти приметы старости. Движения Баркера еще хранили следы былой расторопности.

– Мне кажется, мисс Анкред толком не объяснила, зачем мы приехали, – сказал Родерик. – Нас попросил мистер Томас Анкред. Он хочет, чтобы мы точнее установили причину смерти сэра Генри.

– Вот оно что, сэр.

– В семье считают, что диагноз был поставлен слишком поспешно.

– Именно так, сэр.

– Лично у вас тоже были какие-то сомнения?

Баркер сжал и тотчас разжал пальцы.

– Да нет, сэр. Сперва не было.

– Сперва?

– Если вспомнить, что он ел и пил за ужином, сэр, и как потом разнервничался, и сколько раз все это уже случалось раньше… Ведь доктор Уитерс давно его предупреждал, сэр.

– Ну а потом сомнения появились? После похорон? В последние дни?

– Даже не могу сказать, сэр. У нас тут пропала одна вещь, так меня уже столько расспрашивали – и миссис Полина, и миссис Миллеман, и мисс Дездемона, – да и вся прислуга у нас разволновалась… Голова кругом идет, сэр, не знаю, что и сказать.

– Вы говорите про банку с крысиным ядом? Это она пропала?

– Да, сэр. Но, как я понял, уже нашли.

– И теперь хотят разобраться, открывали ее до того, как она пропала, или нет? Правильно?

– Да, сэр, я так понимаю. Правда, мы с крысами воюем уже лет десять, а то и больше. У нас две банки было, мы их в кладовке держали, сэр, в той, куда с улицы вход. Одну банку открывали, всю полностью потратили и выкинули. Это я точно знаю. А про ту, что нашлась, ничего сказать не могу. Миссис Миллеман помнит, что видела ее в кладовке год назад и что она была не начатая, а миссис Буливент, наша кухарка, говорит, что вроде с тех пор ее пару раз открывали и, значит, она должна быть неполная, но миссис Миллеман так не думает – вот все, что могу сказать, сэр.

– А вы не помните, в комнате у мисс Оринкорт когда-нибудь травили крыс?

Баркер неприязненно нахохлился.

– Насколько мне известно, сэр, никогда.

– Там что, крыс нет?

– Почему же, есть. Дама, о которой вы говорите, жаловалась горничной, та поставила там мышеловки и нескольких поймала. Как я слышал, эта дама не хотела, чтобы в комнате сыпали отраву, и потому ядом там не пользовались.

– Понятно. А сейчас, Баркер, если можете, расскажите подробно, как выглядела эта комната, когда вы вошли сюда утром в день смерти сэра Генри.

Старческая рука поползла ко рту и прикрыла задрожавшие губы. Тусклые глаза заволоклись слезами.

– Я знаю, вам это тяжело, – сказал Родерик. – Вы уж меня простите. Сядьте. Нет-нет, пожалуйста, сядьте.

Наклонившись вперед, Баркер сел в единственное в комнате кресло.

– Я уверен, вы сами хотели бы устранить любые опасные заблуждения.

Казалось, Баркер борется с собой: профессиональная сдержанность не позволяла ему поделиться личным горем. Но наконец с неожиданной словоохотливостью он выдал классический ответ:

– Уж больно не хочется, сэр, чтобы такую семью в какой-нибудь скандал впутали. В этом доме еще мой отец дворецким служил, у прежнего баронета, у троюродного брата сэра Генри – его сэр Уильям Анкред звали, – да я и сам при нем начинал: сперва на кухне ножи чистил, а потом меня в лакеи поставили. Сэр Уильям, он был джентльмен, он с актерами не знался, сэр. Для него это был бы тяжелый удар.

– Вы имеете в виду то, как умер сэр Генри?

– Я имею в виду, – Баркер поджал дрожавшие губы, – я имею в виду то, как в последнее время все в доме изменилось.

– Вы говорите о мисс Оринкорт?

– Тю! – произнес Баркер, убедительно доказав, что служит Анкредам всю жизнь.

– Послушайте, – неожиданно сказал Родерик, – а вам известно, что подозревают ваши хозяева?

Старик долго молчал.

– Не хочу я об этом думать, сэр, – прошептал он. – Прислуга много о чем сплетничает, но я сплетни не одобряю и сам в них не участвую.

– Хорошо. Тогда, может быть, расскажете про комнату?

Но из его рассказа Родерик почерпнул мало нового. Да, было темно, сэр Генри лежал на кровати скрючившись, «будто пытался сползти на пол», – боязливо добавил Баркер; в комнате отвратительно пахло, вещи валялись в беспорядке, шнур звонка был оборван.

– А где была кнопка? – спросил Родерик. – Сам наконечник?

– У него в руке, сэр. Он сжимал его в кулаке. Мы сперва не нашли.

– Вы его сохранили?

– Лежит здесь в туалетном столике, сэр. Я сам его туда положил, собирался потом починить.

– Вы его не развинчивали, не осматривали?

– Нет, сэр. Просто убрал в стол, а звонок отключил от сети.

– Прекрасно. Теперь поговорим о том, что было вечером, когда сэр Генри ложился спать. Вы его тогда видели?

– Да, сэр, конечно. Как обычно. Он вызвал меня звонком уже в первом часу ночи, и я сразу сюда поднялся. Я ведь был у него заместо камердинера. Прежний камердинер давно уволился.

– Он вызвал вас тем звонком, который в комнате?

– Нет, сэр, он всегда звонил из коридора, по дороге к себе. Пока он дошел до спальни, я уже поднялся по черной лестнице и ждал его.

– В каком он был состоянии?

– В ужасном. Очень был сердитый, кричал, ругался.

– Он был сердит на свою родню?

– Да, сэр. Обозлился на них невозможно.

– Продолжайте.

– Я помог ему надеть пижаму, потом халат, а он все не унимался, все бушевал, и еще его желудок мучил. Я достал ему из аптечки лекарство. Но он сказал, что примет его позже, и я поставил пузырек и стакан возле кровати. Потом, значит, предлагаю уложить его в постель, а он вдруг говорит, что, мол, позови ко мне мистера Ретисбона. Это их семейный поверенный, сэр, он всегда приезжает на день рождения. Я пробовал его отговорить: я видел, что он устал, нервничает, но он и слушать меня не хотел. Помню, я взял его за локоть, и он совсем разъярился. Мне даже страшно стало. Я пытался его удержать, но он вырвался.

Родерик вдруг отчетливо представил себе, как в этой роскошной спальне борются два старика.

– Я понял, что его не утихомирить, – продолжал Баркер, – и, как он велел, привел к нему мистера Ретисбона. Потом он снова меня позвал и приказал пригласить двух слуг, которых мы каждый год берем в этот день себе в помощь. Они муж и жена, мистер и миссис Кенди; раньше работали у нас постоянно, а теперь у них свой магазин в деревне. Как я понял из разговора, сэр Генри хотел, чтобы они засвидетельствовали его подпись на новом завещании. Я привел их сюда, и сэр Генри велел мне передать мисс Оринкорт, чтобы питье она принесла через полчаса. Потом он сказал, что я могу быть свободен. Ну, я и ушел.

– Вы пошли предупредить мисс Оринкорт?

– Сначала я переключил его звонок, сэр, чтобы, если ночью ему что-нибудь понадобится, звонок звонил не у меня, а в коридоре, возле комнаты миссис Миллеман. У нас специально так устроено на случай, если что-то очень срочное. Должно быть, наконечник оторвался прямо у него в руке, когда он еще не успел нажать кнопку, потому что, даже если бы миссис Миллеман спала и не расслышала, мисс Дези услышала бы обязательно – она ведь ночевала в той же комнате. А у мисс Дези сон очень чуткий.