Занавес опускается - Найо Марш

– Инспектор Фокс, – представил его Родерик.

С видом трагической героини Дездемона милостиво кивнула.

Они собрались подняться наверх. Панталоша издала угрожающий вопль.

– А ты лучше беги скорей домой, – посоветовала ей Дездемона. – Мисс Эйбл давно тебя ищет. Господи, Панталоша, что ты делала? Ты же вся в земле.

Панталоша немедленно закатила новую сцену. Повторяя прежний репертуар, она выкрикивала странные угрозы в адрес своих родственников, оплакивала кота Карабаса и протестующе орала, что ничем его не заразила.

– Право же, это более чем нелепо, – пожаловалась Дездемона Родерику, применив так называемый «громкий шепот в сторону». – Мы ведь все переживаем не меньше. Бедняжка Карабас! Отец был тоже очень к нему привязан. Но, в конце концов, не могли же мы рисковать собственным здоровьем. Стригущий лишай – вне всякого сомнения. Шерсть лезла клочьями. Очевидно, дети от него и заразились. И мы совершенно правильно сделали, что его усыпили. Панталоша, прекрати!

Они поднялись на верхнюю террасу, Панталоша с горестным воем плелась следом. У дома их встретила мисс Каролина Эйбл.

– Боже, что за крики! – весело сказала она и, взглянув ясными умными глазами на Родерика и Фокса, увела свою подопечную.

– Умоляю, простите нас за такой прием! – пылко извинилась Дездемона. – Я просто удручена. Наша малютка Панталоша – это что-то невозможное. Я детей обожаю, поверьте, но у нее о-о-чень трудный характер. А когда в доме трагедия, когда нервы и чувства истерзаны…

Она заглянула Родерику в глаза, беспомощно всплеснула руками и наконец провела их с Фоксом в Большой зал. Родерик украдкой скосил глаза – отведенное портрету место под Галереей все еще пустовало.

– Я сейчас позову сестру и невестку, – начала Дездемона, но Родерик перебил ее.

– Если позволите, сначала мы побеседуем с вами, – сказал он и по тому, как торжественно и с каким достоинством она кивнула, понял, что это предложение ей даже польстило.

Они прошли в Большой будуар, где Агата застала Седрика и мисс Оринкорт, когда те хихикали там на софе. Сейчас на софу поместила себя Дездемона. Родерик не мог не заметить, как красиво она это проделала: даже не посмотрев, туда ли она садится, Дездемона одним движением опустилась на подушки, а затем элегантно расправила плечи и локти.

– Полагаю, ваш брат объяснил, как полиция относится к подобным ситуациям, – начал он. – Прежде чем предпринять дальнейшие шаги, мы обязаны очень многое уточнить.

– Понимаю, – тупо глядя на него, кивнула Дездемона. – Да, понимаю. Продолжайте.

– Давайте говорить без обиняков: как вы сами думаете, в анонимке есть хоть капля правды?

Дездемона медленно закрыла лицо руками.

– О, если бы я могла отбросить сомнения! – вскричала она. – О, если бы!

– И вы, конечно, не знаете, кто написал эти письма?

Она отрицательно покачала головой.

Родерику показалось, что она все-таки поглядывает сквозь пальцы.

– Кто-нибудь из вас после похорон ездил в Лондон?

– Какой кошмар! – Она уронила руки и уставилась на него не мигая. – Этого я и боялась. Какой кошмар!

– Что именно?

– Вы думаете, письма написал один из нас? Кто-то из нашей семьи?

– Согласитесь, что это не такая уж абсурдная гипотеза, – сказал Родерик, с трудом подавляя раздражение.

– Да-да. Наверно. Но какая страшная мысль!

– Так все же, ездил кто-нибудь из вас в Лондон?

– Дайте подумать, дайте подумать, – забормотала Дездемона и снова закрыла лицо руками. – В тот вечер… После того как мы… после папочкиных похорон и после того, как мистер Ретисбон… – она беспомощно подняла плечи.

– …огласил завещание?

– Да. В тот вечер Томас и Дженетта (моя невестка), и еще Фенелла (это ее дочь), и Поль (мой племянник, Поль Кентиш) – все уехали одним поездом, в девятнадцать тридцать.

– И потом вернулись? Когда?

– Нет, не вернулись. Дженетта здесь только гостила, а Фенелла и Поль из-за того, что… Короче говоря, Фенелла переехала к матери, и Поль, по-моему, тоже сейчас там. Томас, как вы знаете, живет в Лондоне.

– И никто больше из Анкретона не уезжал?

Выяснилось, что на следующий день в Лондон уехали утренним поездом Миллеман, Седрик и сама Дездемона. У каждого были там дела. В Анкретон они вернулись вечером. Именно в тот день, в среду, в Скотленд-Ярд пришло с вечерней почтой анонимное письмо. С помощью осторожных вопросов Родерик установил, что в Лондоне Дездемона, Миллеман и Седрик разъехались в разные стороны и встретились только вечером на вокзале.

– А мисс Оринкорт? – спросил он.

– За передвижениями мисс Оринкорт я, знаете ли, не слежу, – надменно ответила Дездемона. – Вчера ее не было весь день – думаю, ездила в Лондон.

– Она все еще живет здесь?

– Прекрасно понимаю, почему у вас такое изумленное лицо, – сказала Дездемона, хотя Родерик был уверен, что лицо у него в ту минуту не выражало ничего. – Ах, мистер Аллен! После всего, что было!.. Она же втянула папочку в заговор. Она унизила и оскорбила нас, как только можно. Я бы даже сказала, надругалась над чувствами целой семьи. И после всего этого она продолжает здесь жить. Тю!

– А сэр Седрик, он?..

– Седрик теперь глава семьи, – перебила Дездемона, – но я не собираюсь скрывать, что его поведение меня во многом поражает и возмущает. Особенно во всем, что касается Сони Оринкорт (кстати, никто меня не убедит, что это ее настоящая фамилия). То, что он задумал, то, что они оба задумали… Ах, не стоит об этом!

Родерик не стал допытываться, чем ее так поражает поведение Седрика. Он зачарованно наблюдал за поведением самой Дездемоны. Напротив софы висело зеркало в старинной раме. Родерик видел, что Дездемона постоянно себя в нем проверяет. Даже когда она трагическим жестом отнимала руки от лица, ее пальцы успевали поправить прическу, а затем она чуть поворачивала голову и рассеянно, но в то же время очень зорко оценивала результат. И всякий раз, едва она бросала на Родерика очередной проникновенный взгляд, ее глаза тут же устремлялись к зеркалу и с плохо скрытым удовлетворением отмечали достигнутую степень томности. У Родерика было ощущение, что он разговаривает с манекеном.

– Как я понял, это вы нашли в чемодане мисс Оринкорт банку с крысиным ядом?

– Ужас, правда? Вообще-то мы нашли все вместе: моя сестра, Полина (миссис Кентиш), Милли, Седрик и я. В ее гардеробной. Чемоданчик такой, знаете, дешевенький, весь в наклейках – она ездила на гастроли с какой-то там опереточной труппой. Я же Томасу сто раз говорила, что она совершенно убогая, бездарная актриса. Вернее, даже не актриса. Смазливая мордашка, а больше ничего – максимум третья линия кордебалета, и то, если повезет.

– Сами вы трогали банку?

– Ой, да мы все ее трогали. Седрик, естественно, попробовал ее открыть, но у него не получилось. Тогда он по ней постучал и сказал, что, судя по звуку, она не полная. – Дездемона понизила голос. – Он сказал: «Пуста наполовину!» А Милли (это моя невестка, миссис Миллеман Анкред) сказала… – Дездемона вдруг замолчала.

– Да? – поторопил Родерик, устав от бесконечных генеалогических примечаний. – Миссис Миллеман сказала?..

– Она сказала, что, насколько ей известно, этой банкой ни разу не пользовались. – Дездемона чуть изменила позу. – Я Милли не понимаю. Она такая не тонкая. Конечно, очень толковая, в этом ей не откажешь, но… впрочем, она не из Анкредов и не чувствует все так глубоко, как мы. Она… между нами говоря, в ней есть что-то плебейское, вы меня понимаете?

Родерик никак не откликнулся на этот призыв аристократа к аристократу.

– Чемодан был заперт?

– Мы бы никогда не стали взламывать замок, мистер Аллен.

– Вот как? – неопределенно сказал он.

Дездемона посмотрелась в зеркало.

– Разве что… Полина вообще могла бы, – после паузы признала она.

Родерик помолчал, перехватил взгляд Фокса и встал.

– Хорошо, мисс Анкред. Вы позволите нам заглянуть в комнату вашего отца?

– В папочкину спальню?

– Если вы не возражаете.

– Мне это было бы слишком… Разрешите, я не… Лучше я попрошу Баркера…

– Пусть он только объяснит, как пройти, а найдем мы сами.

Дездемона взволнованно протянула ему обе руки.

– О-о, вы все понимаете! – воскликнула она. – Как прекрасно, когда тебя понимают! Спасибо.

Неопределенно хмыкнув, Родерик увернулся от простертых к нему рук и пошел к двери.

– Так, может быть, Баркер нас проводит? – напомнил он.

Дездемона проплыла в угол, нажала звонок, и минуты через две вошел Баркер. Держась с неописуемой важностью, она объяснила, что от него требуется. Ее манеры и речь заставляли поверить, что Баркер воплощает собой образец преданного короне вассала. В Большом будуаре повеяло средневековьем.

– Эти господа приехали нам помочь, Баркер, – закончила она. – И мы в свою очередь должны помочь им. Ты ведь им поможешь?