Наркомэр - Николай Аникин

Из заявления явствовало: собственник автомобиля джип «Чероки» не имеет отношения к описываемым событиям. То есть он не имеет отношения ни к пятнам, похожим на кровь, найденным в автомашине, ни к покойникам, обнаруженным в лесу. Несмотря на то что группы крови из машины и у трупов совпадают. В его машине ехали те самые, истекающие кровью люди. Возможно, их везли уже мертвыми. Не имеет Рябоконь к этому факту отношения, потому что у него угнали машину. И это несмотря на то, что следователь имеет в своем распоряжении копию доверенности, выданную на имя Белова. Однако в заявлении предусмотрительно сделана запись: «Ранее выданная доверенность на автомашину на имя Белова мной была у того изъята, и автомашина поставлена на хранение в гараж при овощной базе». Однако Белов почему-то оказался среди потерпевших. Его кровь обнаружена также и в автомобиле. Странно все это. Тем не менее картина ясна в главном: потерпевшие находились в автомашине, к которой имели отношение на вполне законных основаниях. Они ею перед этим управляли. У следствия нет данных, что в тот день они на ней не ездили. Ясно и то, для чего понадобилось направлять автомашину в стену. В ней находилось послание. Записка. Вот она. Интересный, между прочим, экземпляр. Тот, кто ее туда положил, хотел, чтобы она досталась именно адресату. Для того и наезд организован. Чтобы обратить внимание. В записке всего четыре слова: «При чем здесь я?» — печатными буквами. Получается, человек недоумевает. Он не знает причины.

Не нравится Синицыну начальник управления. Возможно, он еще кому-то не нравится. Он и не обязан нравится. Но кто он на самом деле? Чем он дышит? На кого на самом деле работает? Кажется, ему безразличны погоны. Прошел целый год, как его назначили на должность, но представление о присвоении звания до сих пор бродит в министерских кабинетах. Вероятно, там знают о нем больше и только ждут, чтобы снять с должности и отдать под суд. Но чтобы осудить, нужны веские доказательства. Значит, их нет. А если их найти? Если следователь Синицын начнет искать? И найдет? В структуре органов внутренних дел существует служба собственной безопасности. Она обязана наблюдать не только за рядовыми, сержантами и офицерами. Она обязана присматривать и за кандидатами в генералы. Однако служба погрязла в бюрократических околичностях. Здесь можно, но мешает то. Там можно, однако не позволяет это… А ведь существует масса способов заставить заговорить того же начальника. Например, выкрасть из квартиры, привязать к столбу и дать срок. Три минуты, чтобы не рассчитывал на длительность и особый подход к персоне. Старший оперативник Шилов, на связи у которого находится Чекист, работает в службе собственной безопасности. Если подъехать к нему, завести разговор на эту тему, как он отреагирует? Пошлет, может, не так далеко. Или постучит по лбу и скажет: «Одеревенел у вас мозг, товарищ следователь. Пылью пропитались бумажной, оттого и несете бредятину».

Между тем палец у Синицына набирал именно его номер телефона.

— Алло, Сеня? А кто это? Мне бы Семен Семеныча. Какой теперь номер?

Записал новый номер телефона, снова набрал и услышал его голос.

— Привет. Переехал, что ли? Недавно? Поговорить надо. Сейчас…

И тут же положил трубку. Здание службы помещалось по другому адресу. Вышел из кабинета, закрыв на оба замка, и отправился пешком. Для чего ему машина, если идти один квартал. Каких-то полтора километра всего.

Через пятнадцать минут они сидели в кабинете старшего онера и пили кофе.

— Как здоровье Чекиста?

— Жив пока. Немного отошел. На женский пол теперь заглядывается.

— Значит, в силе? Ну и замечательно. Пусть живет. Еще пригодится его талант. Я что к тебе пришел… Вопрос у меня к тебе. Знаю, что работаете против таких, как я. Но скажи мне: а как ты поступишь, если подозрения заслуживает не кто-нибудь, а начальник управления? Тогда как?

— Ну и задал ты вопрос. Натурально и просто. Отношение как ко всякому. Одних обвинений, конечно, недостаточно. Нужны, ты же знаешь, доказательства. Но и этого мало. Требуется еще и политическая воля, чтобы что-то решать. Зря ты критиковать его вздумал. Теперь жизни не будет тебе. За больное место задел…

Действительно, было такое дело. Недавно состоялось совместное заседание следственных работников и оперативных уполномоченных уголовного розыска и службы борьбы с экономическими преступлениями. Рассматривался вопрос взаимодействия. Его рассматривают всякий раз, как только жареный петух начинает клевать в седалище. Ругают друг друга за плохую помощь. Однако в последующем все остается на прежних местах. Вот и на этот раз. Заместитель начальника УВД, он же начальник криминальной милиции, непроизвольно «поехал» в сторону следственных подразделений. Хреново работают, одним словом. Оперативники тащат им на блюдечке, а «следаки» отпускают за недоказанностью. Отпускают на свободу тех, по ком не то что камеры, стволы рыдают.

Обыкновенный подлый выпад. Но попробуйте докажите, что это не так.

Синицына всегда бесил подобный подход. Какие могут быть вообще дела, если доказательств никаких. Возьмут пацана, стукнут ему по почкам, он колется. А потом отказывается от ранее данных показаний. Беспредел. Это никому не нужно. Тем более следствию. Поэтому и отпускают задержанных. Это всем известно. Об этом Синицын и сказал. Сказал, встав с места, но его вдруг притянули за уши. Иди на трибуну и говори оттуда, чего с места глотку драть.

Синицын вышел, но сказать, что он думал, ему не дали, устроив перекрестный допрос. Ему задавали вопросы и требовали быстрого ответа. Однако он не руководитель подразделения и не может отвечать за всех. Экзекуция продолжалась минут пять, пока майор вдруг не понял, что из него делают дурачка. И он решился.

— Уважаемые члены коллегии, — начал он сухим голосом. — Все, что вы мне пытались здесь внушить, не имеет для меня принципиального значения. Все принципы, какие требуются следственному работнику, изложены в Уголовно-процессуальном кодексе Российской Федерации. На мой взгляд, я в полной мере этим принципам следую. Было бы хорошо, если бы им следовал каждый сотрудник милиции. Не инструкции, изданной в министерстве, а именно закону. Не буду многословен, потому что понимаю: мне не дадут сказать. Скажу лишь одно, что этим принципам не следуют даже наши высокопоставленные работники управления, вы сами, члены коллегии. Разве не так? Недавно меня предупредили о неполном служебном соответствии. Но за что, собственно? За утерю якобы, как сказано в приказе начальника УВД, вещественного доказательства, а также предвзятое отношение к ведению следствия по факту обнаружения трупов. Следствие коснулось лишь имени одного крутого директора, который заведует овощной базой. И мне сразу попытались заклеить рот…

— Кто конкретно?! — крикнул с места начальник управления.

— Это очевидно. — Синицын смотрел в потолок.

— Назовите фамилию!

— Вы, товарищ полковник. И вообще я не понимаю вашего поведения. Вы словно бы заинтересованы в том, чтобы следствие по факту обнаружения фрагментов скелета зашло в тупик. То же относится и к делу по факту наезда джипа на стену нашего здания. Но это не так важно. Подобных дел хоть пруд пруди. Наиболее важным, считаю, является факт появления в нашем регионе нового вида «товара» — это психотропные лекарственные препараты, продаваемые через аптеки, а также ликероводочная продукция, прикрытая под аптечные этикетки. Кто обязан организовать работу в этом направлении, уважаемые члены коллегии? Уверен, что это обязанность первого руководителя управления. Но тем ли он занят делом?

Президиум молчал, повесив носы и нюхая воздух. Казалось, кто-то его неожиданно испортил. Только что дышалось легко, и вдруг откуда-то потянуло…

После заседания прошло несколько дней, но еще чувствовался накал страстей…

— Значит, говоришь, за больное место задел всех? — следователь Синицын глядел в глаза Шилову. — А ведь твой брат, депутат Шилов, о том же говорит в городской думе. Ты разве с ним не согласен? Ты же видишь, что творится у нас.

— А что? Не хуже, чем у других. Тебе надо, чтобы война с нашим участием началась? Мне лично не надо. Не те времена, когда действовали такие, как мой Чекист. Тогда по-другому жили. О другом мечтали. Теперь каждый о себе, родном, грезит. Деньги еще никому не повредили. Вот и братец мой. Кричать-то он кричит, но крик этот дальше Ушайска не слышен. Да он и не стремится, чтобы его слышали. Ему не хочется, чтобы единственного ребенка по пути из школы подсадили к себе в машину вежливые дяди и чтобы он потом бегал по городу с вытаращенными глазами… В поисках долларов на выкуп.

— Вот ты о чем. А я думал, ты мыслишь иначе. У вас ведь служба специально для этого создана. Не верю я Тюменцеву. Гребет под себя.

— Да ладно тебе. Это оттого, что наказание на тебя наложил. Но это же сущий бред. Пройдет срок, и наказание автоматически снимется.