В тени большого взрыва 1977 (СИ) - Арх Максим

— Что? — не понял мидовец.

— Я говорю, что предлагаю вам отменить моё выступление на концерте. Пусть «Берёзка» и «Импульс» пляшут. А я пас.

— Да ты что… Обалдел что ль?! А ну отставить упаднические мысли!

— Нечего тут отставлять, — отмахнулся я. — Я изначально не хотел ехать в это грёбанное турне. Я сразу сказал, что на чужбине петь не могу и не хочу!

— Но ты же поехал! А раз поехал так и пой! На завтра концерт в Лейпциге отменили. Послезавтра отсюда поедем сразу в Берлин. Так что у тебя есть завтра целый день, чтобы наверстать упущенное и, учтя ошибки, выступить в столице ГДР как полагается советскому певцу.

— А я говорю: отмените!

— А я говорю: молчать! — неожиданно выкрикнул Лебедев. — Что ты о себе возомнил?! Буду выступать, не буду выступать… Хочу не хочу… Мы не в школе! Тебе выпала честь представлять нашу страну, и ты обязан спеть! Так что отставить сопли и нытьё! Завтра целый день тренируйся и пой, тебя никто трогать не будет. Учти, — он тыкнул в меня пальцем, — мы все надеемся на результат! Разбейся в лепёшку, но выступи достойно, как и подобает советскому человеку. Всё понял?!

— Не понял, — выразил я акт неповиновения, который мог объясниться подростковым характером, что проявляется при взрослении у некоторых человеческих особей. И дабы собеседник более полно понял пояснил: — Мне на*** ваши концерты не упёрлись!!

— Да ты… Да ты что?! — аж задохнулся визави и заорал: — А ну встать!

Я нехотя поднялся с кровати, сморщил морду лица и произнёс фразу из романа «Собачье сердце» Булгакова:

— Бить будете, папаша?

Кравцов хохотнул, а Лебедев повернулся к Минаеву:

— Проследи, чтобы из гостиницы никто из группы не выходил, а мы пойдём прогуляемся до магазина. Васину нужно ремень купить, — посмотрел на меня и, мотнув головой в сторону выхода, произнёс: — Пошли пройдёмся, свежим воздухом подышим. Глядишь ты и успокоишься, — и комитетчику: — Кравцов с нами.

Я не стал особо ерепениться и двинулся следом.

Вышли на улицу и пошли по тротуару.

— Ну в чём дело? — заложив руки за спину, вполне доброжелательно произнёс мидовец.

— Не в чём… Петь не хочу! И не могу!

— Васин — надо!

— Да по *** мне уже… — пооткровенничал пионер.

— Почему ты так себя ведёшь? — взял меня под локоть Лебедев и отвёл к стене здания, чтобы не мешать пешеходам.

Кравцов встал рядом и, делая вид, что ему не интересно, стал разглядывать витрину ателье.

— Да потому, что ты буквально з*** меня уже в корень. Мне голоса постоянно говорят, чтобы я тебя на *** послал! Ты сам-то понимаешь, что по кромке ходишь?! А я тебя не трогаю, хотя и могу! Встречусь с Брежневым и нажалуюсь на тебя! — заорал я.

— Что ты всё время про это говоришь, словно бы за мамкину юбку спрятаться собираешься?! Сам бедокуришь и правду, высказанную в глаза, выслушать не хочешь! — цыкнул Лебедев.

— Какую правду?! Я, блин, не покладая сил рублю для страны бабло! Валюту! Которая стране нужна! А вы всё мне палки в колёса ставите! То врага во мне ищите, то обвиняете не пойми в чём, то рассказываете, как и где мне петь! Нахрена вы это делаете? Я сам всё знаю!

— Знаешь?! Всё знаешь?!! — не сдержался мидовец и тоже заорал. — А знаешь ли ты, что люди Суслова вплотную занимаются тобой!?!

На его крик две проходящие рядом девушки остановились и в удивлении посмотрели на картину маслом — пятидесятилетний бюргер высказывает своему сыну своё «фи» на русском.

— «Данке шон, юнге фрау», — улыбнувшись им, произнёс я монументальную фразу из песенки группы «Агата Кристи», а потом чуть подумал и выдал всё что знаю на языке принимающей стороны: — «Я-я… дас ист фантастиш»!

Девушки переглянулись и, постоянно оглядываясь, быстрым шагом утопали по своим делам, а, вероятно, корящий себя за несдержанность, мидовец перешёл на шёпот.

— Да пойми ты! Копают не только под тебя, но и под нас всех?! Знаешь кто это такой? Знаешь, чем для нас это может закончиться!? Не знаешь? А я знаю! П**** это может закончиться! И закончится так обязательно, если ты не прекратишь вести себя как дурак!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я дурак? Да почему?!

— А потому, что тебе надо было всё согласовывать с Главлит и только потом уже выдвигать это на всеобщее обозрение. Тогда бы всё согласовывалось с Сусловым и только после этого согласования принималось бы решение. А ты его обошёл и получилось, как будто бы он вообще никто! Понял, чем это тебе теперь грозит? — он вздохнул и промокнул уголки рта платком. — Да и нам всем.

— И что ты предлагаешь делать?

— Не знаю, — вновь тяжело вздохнул тот. — Но по крайней мере не делать глупостей. Вести себя аккуратно. С иностранцами не болтать. И выступить не как вчера, а в два раза лучше. Возможно, хорошее и безупречное выступление сможет нас хоть как-то защитить.

— Гм… фигня какая-то…

— Ещё какая фигня. Ты знаешь, что Тейлор договорился о записи концерта телевидением ГДР?

— Нет, — пожал я плечами. — Но что тут такого?

— Как что? А если вы выступите плохо? А если будет не так как надо?

— С чего бы это? Вчера же нормально выступили. Да и потом… если что не так, то подотрём запись как надо и всего делов.

— Подотрём… всего делов… — передразнил меня мидовец. — Как ты подотрёшь, если это будут показывать в прямом эфире?

— Да?

— Вот так вот.

— Гм, — хмыкнул я. — Интересно, зачем это Тейлор сделал…

— Не знаю я, зачем он это всё делает. Он с министерством напрямую договаривается, а нас ставят в известность только потом. Теперь ты понимаешь, что может быть и что будет?

— Ну так…

— А я знаю! Если вы выступите плохо, то будет нам всем конец. А вот если выступление будет хорошим, то это пойдёт нам в плюс, когда наши персональные дела начнут разбирать, — скрипнул зубами и ухмыльнувшись добавил: — И зря ты так к этому халатно относишься. Если ты думаешь, что всё спишется на твой возраст, то не обольщайся. В персональном деле всё будет записано, что ты, как ты, и где ты. И когда будет нужно, об этом обязательно вспомнят.

— Мрачновато, — поёжился пионер.

— Да потому что это реальность, а не фантазии, которые ты себе придумал в голове. Тут всё без мишуры — только холодный расчёт.

— Ладно, с этим ясно, — махнул я рукой. — Я вот о чём хотел Вас попросить…

— Говори.

— Если вы действительно хотите, чтобы сегодняшний концерт был запоминающийся, то разрешите одеться ребятам в косухи, а девчатам в короткие чёрные юбки.

— Да ты чего, Васин?! Меня под монастырь хочешь подвести?! Какие ещё короткие юбки?! Ты хочешь, чтоб наши комсомолки выглядели как какие-то путаны? — произнёс он, закашлявшись от негодования: — Как девицы лёгкого поведения? Это не допустимо!

— А парни? Чем Вам косухи-то не нравятся?

— Ну… Насчёт этого ещё можно подумать. А насчёт девушек — категорически нет.

— Хорошо. А можно тогда им хотя бы какие-нибудь платья повеселее подобрать? А то уж очень не очень те, в которых они выходят на сцену.

— Какие платья? — спросил Лебедев и я стал пояснять в каких именно нарядах я вижу наших красавиц.

Через десять минут сошлись на том, что он выделит валюту на приобретение необходимого реквизита, но с условием — юбки или платья обязательно должны быть длинные — ниже колен, пусть и различных тонов, и расцветок.

Я хоть и не полностью был удовлетворён результатом, но всё же смирился и перед тем, как расстаться, невзначай сказал: — Товарищ Лебедев, выдели мне пожалуйста пару сотен на мороженное.

Кравцов аж закашлялся, услышав такое от меня.

— Зачем тебе, — чуть отойдя от ожидаемого шока спросил мидовец.

— Я ж сказал — на мороженное, — вновь пояснил пионер и потом в течении пяти минут строил разнообразные версии для чего мне вообще нужны деньги. Там была и версия с покупкой подарков маме и бабушке, версия с покупкой жвачек и конфет, версия с желанием покататься по городу, версия сходить в зоопарк и полуправдоподобная версия с покупкой магнитофона и кассет.