В тени большого взрыва 1977 (СИ) - Арх Максим

— Ну то есть средний, — продолжил вилять Тейлор переминаясь с ноги на ногу.

— А конкретней, — поторопил я.

— На пятьсот мест, — кашлянул тот и, посмотрев на мои широко открытые глаза, пояснил: — Ну нет там площадке больше. Строительство большого концертного зала было заложено только в этом году.

— Вы чего тут с ума что ль сошли? Ясно же что всех желающих этот кинотеатр не вместит. Зачем так сделали?

— В том-то и дело, что ничего я не делал и не мог сделать. Всё согласования проводил ваш Госконцерт.

— Ясно. А в Берлине как?

— Получше. Там зал на две тысячи мест.

— Этого тоже мало, — резонно заметил я.

— Я тоже так думаю, — согласился американец.

— И что ты думаешь теперь делать?

— А что тут можно сделать? На мой взгляд только одно. Убедить устроителей, что нам нужны площадки больших размеров. Поможешь?

— Помогу, — сказал я и, видя, как обрадовался Тейлор собираясь действовать прямо сейчас, остудил его пыл: — Только давай сделаем это чуть позже — после концерта.

— Почему не сейчас?

— Сейчас что-то доказать будет сложно, а вот после… Когда перед их глазами будут видны примеры их тупости и настанет наш черёд указать на их непростительные ошибки, которые дискредитируют как советскую, так и американскую сторону в глазах мировой общественности.

От моего спича Тейлор впал в прострацию, поэтому я не стал его грузить дальше, а пошёл на сцену, дабы там проверить работоспособность уже смонтированной электроаппаратуры.

Что ж, как и предвиделось концерт прошёл так-себе. И, естественно, виной тому был я.

Нет, конечно, были и другие нюансы, которые способствовали моему отрицательному восприятию прошедшего действа, такие как отказ комиссии разрешить ребятам выступать в косухах, отказ надеть девчатам чёрные юбки и джинсовки, огромный шум за стенами здания тех, кто не смог попасть на концерт, ну и, естественно, моё полупровальное выступление.

Как и ожидалось, дворцовая площадь была переполнена. Люди буквально висели друг на друге. Также зрителей можно было увидеть почти во всех окнах дворца и даже на крышах зданий. Первыми на сцену вышли ребята. Сначала отделение с мужским голосом, затем с женским. Ребята держались уверенно и, как и предполагалось, зрители их программу сопровождали громкими овациями. Это, естественно, радовало не только их, но и меня, который обречённо ждал своей очереди.

Вообще-то я хотел выступать первым, потому что знал — спою я плохо. Размышлял же я так: моё отделение концерта будет мягко говоря — не очень. Зрителям оно, возможно, или даже скорее всего не понравится, но программа следующих коллективов эти чувства погасят, и пришедшие на концерт уйдут довольными.

Но устроители настояли, чтобы последним пел я. Дабы хоть как-то попробовать исправить будущий провал, я настоял, чтобы, как только я спою последнюю композицию вышла группа «Импульс» и вместе со мной исполнила песню, на немецком языке, которую поёт Антон.

В конце концов кое-как мне всё же удалось на этом настоять и лишь моя настойчивость спасла всех нас, а точнее сказать — меня, от полного позора.

После ребят на сцену вышел ансамбль «Берёзка», и протанцевали они там около получаса. До предела разогретые группой «Импульс» зрители очень доброжелательно встретили песнопения этого коллектива и мне стало очевидным, что именно на это Минаев делал ставку. Люди после услышанных ими суперхитов, что называется — катились по инерции и на «Ура!» воспринимали всё то, что в другой раз восприняли бы намного сдержанней.

А потом вышел я… И, как и ожидалось, начал лажать… Конечно же, мне помогал шум, творившийся в сквере и перед сценой, ибо зрителей было много и все они пели, но для профессионала со стороны и для себя самого — пел я ужасно. И понимание того, что творю фигню, сковывало тело, тем самым провоцируя ещё большую дисгармонию.

Я стоял как столб посреди сцены и, не обращая внимания на зал, был погружен глубоко в себя, пытаясь вытянуть нужные ноты и не забыть при этом текст. Нужно сказать, что удавалось это мне далеко не всегда. На четвёртой песне моя лажа стала настолько очевидной, что мне даже стал подпевать не только Антон, но и Кеша, причём не только в припевах, но и в куплетах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я же, поняв, что ребята пришли на выручку, воспользовался этим, и чтобы не позориться ещё больше, отодвинулся от микрофона на полтора метра, чтобы в колонки мой голос вообще не попадал.

Зрители в ближе к концу выступления осознали, что оно происходит, что называется — «рублёво», но всё же решили не обижать музыканта, а по окончанию песнопений всё-таки поаплодировали в ладоши.

И в точности по моему плану, без пауз, как только я закончил лажать в последней песни, группа сразу же заиграла финальную композицию на немецком языке, которую к радости всей дойчен общественности, запел не я, а Антон.

По окончании композиции зрители впали в полный восторг и немедленно стала требовать песню на бис! А я… а я побыстрее реши ретироваться в гостиницу спасаясь от позора.

Глава 25

12 декабря. Понедельник.

ГДР. Дрезден.

«Ну, а что тут скажешь, конечно, я облажался. Чуда не произошло… Да этого, собственно, и следовало ожидать. Что так и будет, было понятно с самого начала концерта и даже раньше — ещё на репетиции. Я не могу петь, когда на меня смотрит столько народа, и не быть в определённой кондиции. Точнее сказать — не могу качественно исполнять композиции на трезвую голову. Для того, чтобы хорошо петь и качать аудиторию, нужна энергия, нужен праздник, нужно вдохновение и угар. Как веселиться и угорать, и при этом не быть навеселе или идиотом, я не знаю. Во всяком случае такое точно не в моих силах. Так чего же тогда я напрягаюсь и из кожи пытаюсь вылезти. Зачем себя терзаю муками, если ясно одно — так петь, как они хотят, на трезвую голову я однозначно не могу. Баста!» — корил я себя, глядя на покрасневшего от ора Лебедева, который придя к нам в номер устроил мне головомойку.

— Вот! — махнул он в очередной раз газетой. — Видал, как отзывается о тебе местная пресса. Всеми довольны. Кроме тебя. Один ты, понимаешь, и тут выделился. Как тут написано-то, — он открыл газету и стал искать: — Так, где это… Ага… вот… «Пел так, что у зрителей сложилось стойкое представление, что не этот мальчик поёт на пластинках исполнителя «Васиина» и что он является лишь блеклой копией того исполнителя», — смял газету в трубку. — И как это понимать? Это что навет или ты действительно пел: — вновь открыл газету и найдя подходящую строчку: — «Словно бы этот певец никогда не занимался музыкой и не только не знает, что такое ноты, но и что такое гармония».

— Чего, прям настолько плохо? — посмотрел я на представителя Госконцерта.

— Ну может и не настолько, но всё равно плохо, — безжалостно вбил гвоздь в крышку тот. — Это ещё хорошо, что площадка была на улице и зрителей было много.

— Что ж тут хорошего? Много зрителей — много позора, — казалось бы резонно заметил Лебедев, но оказался не прав.

— Не в нашем случае, — мотнул головой Минаев. — У нас именно размытость звука на большой объём площади, в купе с шумом танцующей и подпевающей толпы сыграло нам на руку. В противном случае результат мог быть катастрофическим.

— Ты слышишь, Васин?! Слышишь?! Катастрофическим! Вот до чего довело твоё разгильдяйство! — сделал акцент мидовец, погрозив пальцем, попыхтел и, чуть успокоившись, продолжил: — Скажу честно — я ничего такого о чём говорит товарищ Минаев и пишет пресса не заметил. На мой взгляд всё было вполне себе нормально. Но я, Васин, — он потряс газетой, — не профессионал. Поэтому не могу судить. А они, — вновь потряс, — сам видишь, чего пишут. И это, — свернул и убрал наконец газету в карман, — это ещё вполне дружелюбный отзыв, потому что наши германские друзья смогли внести кое-какие изменения в уже набранную статью.

— «Зер гуд», — кивнул пионер и, посмотрев на встревоженных членов комиссии, внёс рацпредложение: — Предлагаю для пользы дела снять меня с дистанции.