Яд для Наполеона - Эдмундо Конде

Гран-Перл в два прыжка подскочила к нему, схватила за руку и стала внимательно разглядывать запястье.

— Дамбалла! — молвила она.

— Кто это — Дамбалла? — спросил Жюльен.

— Бог-Змей. Лишь избранные пользуются его покровительством. Твоя мать мертва. Так же, как был мертв мальчик, на похороны которого ты приходил. Гран-Перл не знала твою мать живой. Как и не знала мальчика до того, как он умер.

— Мертвые не воскресают.

— Откуда тебе знать! — произнесла она резко, затем, после секундной паузы добавила: — Смерть бывает разной, — и направилась к двери.

— Прошу, научи меня своей магии! — шагнув за ней, быстро проговорил он.

— Прежде всего прогони свои страхи. Когда зло — необходимость, страх ничего не дает. Ты можешь безбоязненно препоручить себя злу? Ты желаешь именно такой власти? Ты хочешь этой власти? Хочешь ее на самом деле?

— Да.

— Прежде подумай хорошенько о своем выборе, потом может быть поздно. Когда будешь готов, Гран-Перл вернется, чтобы научить тебя.

В то лето дни и ночи летели, сменяя друг друга, будто видения горячечного бреда. Или безумного сна, того кошмара со змеями, что преследовал его в детстве — всегда одинакового, мучительного, влажно-скользкого и удушающего. Решение помогать Огюсту в ведении хозяйства он не реализовал, взявшись за иные дела и даже приобретя известность.

Поначалу к нему приходили вольноотпущенники с жалобами на судьбу. Они утверждали, что жизнь стала невыносимой из-за травли со стороны какого-нибудь белого или притеснений надсмотрщика. Затем обращаться стали не только чернокожие. Однако все, кто мог рассчитывать на его помощь, принадлежали к двум разным категориям: либо обиженные, обездоленные, которым он сострадал, либо предлагавшие щедрое вознаграждение. Первое время, чтобы убедиться в правдивости клиентов, Жульен сам изучал обстоятельства и выяснял подробности, но затем решил довериться интуиции и положиться на первое впечатление. Поруганная девственность, месть за преданную любовь, сведение счетов за измену, неоплаченный карточный долг, домогательства патрона, злоупотребления супруга… Проблем, предполагавших его вмешательство, существовав сотни. И столько же было ядов для их решения.

О да! Это были яды в виде вытяжек, настоев, отваров, капель, мазей, порошков, помад, сиропов, соков, примочек… Он не всегда доводил отравление до конца и не каждый раз давал жертве противоядие. Но всегда исправно получал вознаграждение. В иных случаях одна угроза расправы, высказанная, правда, не от его лица, действовала ничуть не хуже. Тем не менее до того дня, пока в крайне затруднительном положении не оказался Огюст, от этой своей власти Жюльен удовольствия не получал.

Огюст увлекся, и не безответно, юным адонисом — обладателем нежной молочно-белой кожи, золотисто-медовых вьющихся волос и утонченных манер. Прелестный юноша был отпрыском богатого работорговца, который, по сведениям Жюльена, гнусно измывался над неграми. И вот однажды, уже после ужина, в час, для визитов неурочный, этот человек неожиданно нагрянул на плантацию, полагая, что его сынок находится у Огюста. Так оно и было, но по воле случая в тот момент нежные друзья совершали вечернюю прогулку по окрестностям.

Работорговец с порога в резком тоне принялся высказывать оскорбительные предположения и сыпать угрозами. Жюльен в ответ пригласил его пройти в салон, где им, возможно, будет удобнее продолжить разговор. Собеседники разместились в креслах друг напротив друга. Гость, разумеется, не догадывался, что в предложенный ему крепкий кофе подмешана настойка дигиталиса — растения, содержащего яд, который замедляет деятельность сердечной мышцы. Ничего не подозревавший отец, чьи хамство и беспардонность и впрямь превышали все допустимые нормы, прихлебывая горячий напиток, излагал все новые претензии внимательно наблюдавшему за ним Жюльену. После третьей чашки гостеприимный хозяин предложил гостю совершенно новую тему для разговора.

Что именно он сказал, в каких красках нарисовал картину последующих событий, — полной потери сил и фатальной остановки сердца, — и на каких условиях предложил посетителю воспользоваться своими знаниями о противоядиях, — ничего этого Жюльен Огюсту не сообщил. Работорговец тоже крепко держал язык за зубами. Жюльен не признался другу и в том, что впоследствии два раза в неделю к ним в дом являлся чернокожий слуга с серым от страха лицом, который получал для своего хозяина пузырек с бесцветной жидкостью — верным средством от сердечного недуга.

И уж тем более Жюльен не поставил Огюста в известность о том, что несколько недель спустя рабовладелец полностью оправился от болезни сердца. Это случилось вскоре после того, как его сын и Огюст перестали встречаться, по им одним известным причинам.

Тем не менее Огюст, который, конечно, знал о тайных делах Жюльена, путем умозаключений, связывая концы с концами, восстановил — в основных чертах — ход событий. И спросил Жюльена, зачем он это сделал. Жюльен ответил, что обязан был спасти друга. У Огюста на глаза навернулись слезы, и, то ли от стыда, то ли просто не найдя подходящих слов, он поклонился Жюльену и покинул помещение.

С этого момента они стали почти братьями, и некоторые из ревностно хранимых тайн Огюст открыл для Жюльена.

Шли месяцы. Они пережили осень и зиму, и вот, когда наступила весна, однажды вечером в дверь позвонила Гран-Перл. Он вышел ее встретить.

— Ты уже сделал выбор? — спросила Гран-Перл.

Жюльен, вежливо поклонившись, сказал:

— Я ждал тебя.

Они спустились вдвоем в лабораторию. Гран-Перл помолчала, рассматривая привлекшие ее внимание медные весы на одном из столов.

— Слухи летают. Люди шепчутся. Новый Орлеан полон страха. Ты много преуспел? — Гран-Перл не сводила пристального взгляда с весов, а поскольку Жюльен безмолвствовал, мулатка вдруг с размаху смела их со стола, да с такой силой, что они врезались в стену и распались на части. — Уж не при помощи ли этого ты вознамерился овладеть мастерством в приготовлении снадобий? — гневно воскликнула она.

— Отмеривать вещества невозможно без весов, — Жюльен старался держать себя в руках. — Даже обладая лучшим в мире чувством веса.

— А если твои враги ослепят тебя? А вдруг тебе придется делать это в темноте? Что если твоя жизнь будет зависеть от умения определять вес на ощупь?

— В химии, которая есть наука точных мер…

— В химии!.. Пустая болтовня! Ты несешь несусветную чушь! Да будет тебе известно, что для меня твои весы и все твои жалкие французские выдумки — вздор и чепуха! — неистовствовала Гран-Перл. — Чувства, еще раз чувства и ничего кроме чувств! Только они имеют значение. Инстинкт — вот что есть наука, инстинкт дает меру истинной власти. Ты согласен забыть то немногое, что знаешь? И помни, что недостаточно быть только смелым; надо, чтобы сердце было открыто вере. Что говорит твое сердце? У человека, который видит невидимое, сердце должно быть вместилищем веры, сердцем воителя. И если ты не уверен, скажи сейчас, пока мы не начали и у тебя есть возможность вернуться. Так ты готов или нет? — Жюльен, изображая холодную невозмутимость, до которой в действительности ему было очень далеко, скрестил руки на груди и в знак готовности идти до конца утвердительно кивнул. — Ежедневно ты будешь начинать с чистого листа, и тебе каждую минуту будет казаться, что ты самый несчастный из всех людей на свете. Так будет сначала, потому что потом ты воистину станешь самым несчастным человеком. А в конце… в конце, возможно, все окажется напрасным. Но если я ошибусь и ребенок, которым ты являешься, перестанет жалеть себя и избавится от глупых мыслей, что жизнь бьет его несправедливо, тогда и только тогда твое сердце станет сердцем мужчины, сердцем воителя, ты обретешь безграничное могущество и увидишь то, что не дано видеть другим, — на едином дыхании сказала Гран-Перл.