Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

никак не реагировал на едкие замечания и издевки, доносившиеся с трибун:

«Возьми себе еще парочку колесниц! Одной тебя с места не сдвинешь!»

«Пускай он лучше впряжет табун лошадей!»

«Лошади его не потянут, ему только на волах ездить!»

И только некоторые из зрителей увидели в нем участника, способного поспорить с Аракелом: принцесса Шаммурат, чьей руки добивался наместник, — потому что желала его победы всем сердцем, да еще Саси, который прекрасно разбирался не только в людях, но и в лошадях. Еще до старта, увидев, как Зерибни, наместник Руцапу, отправляет своего слугу с мешочком золота к одному из тамкаров, принимавших ставки, министр заметил:

— Нет, нет… Аракел сегодня не победит…

— Нет? Тогда кто же? — не поверил Зерибни. — И почему?

— Он до смерти напуган исчезновением Нимрода… К тому же, — Саси посмотрел на мрачное лицо царя, — Сегодня боги не благоволят к нему… Ставь все золото на Аби-Раму. Его лошади превосходны, и где он их только взял…

— Ты шутишь? Это безумие! Уж лучше я поставлю на колесничего Шульмубэла…

После первого круга Саси вынужден был признать, что у Зерибни есть чутье: первым шел именно колесничий царского глашатая, немного отставал от него колесничий первого министра. Повозки Аракела и Аби-Рамы шли вровень, сохраняя третью позицию.

Син-аххе-риб, большой ценитель колесничных гонок, к этому времени стал все чаще поглядывать на ипподром, на скулах заиграли желваки, что нередко бывало с ним в минуты сильного волнения, глаза заблестели. Теперь он больше всего хотел, чтобы в этих состязаниях победил кто угодно, только не колесничий Закуту. В царе заговорило чувство противоречия: если не Нимрод, тогда и не Аракел…

О Мар-Зайе царь уже позабыл, и писец смиренно отступил в сторону. К нему тут же подошел Табшар-Ашшур, стал что-то нашептывать, в чем-то пытался убеждать.

Царица наконец заняла место подле своего супруга и пригласила Ашариду присесть у ее ног.

Ашшур-дур-пания подал сигнал виночерпиям: амфора почти пуста. Царь и нервничал, и злился, входил в азарт, а это означало, что он будет требовать все больше и больше вина.

За спиной кравчего встал Бальтазар, произнес:

— Ты меня искал.

— Да, — едва слышно ответил тот. — Подозрения могут пасть на моего племянника, этого надо избежать.

— Поздно, — так же тихо ответил Бальтазар. — Все указывает против него. Да и царь уверен в его виновности. А он жаждет отмщения за своего колесничего…

Ашшур-дур-пания задумался. Аракел был родной кровью — старшим сыном его единственной сестры, его любила Закуту, он мог принести пользу…

— Что ты еще выяснил?

Что мог сказать Бальтазар? Что, вероятнее всего, их подслушивал Мар-Зайя, а не Нимрод, поскольку второй не мог быть одновременно и во дворце, и на улице Бродячих псов; что эти двое, возможно, сообщники; или о том, что все это ошибка, ведь Дрек тоже мог солгать, разве можно кому верить; но стражник точно знал одно: все то время, когда он смотрел на царскую ложу, рядом с Син-аххе-рибом постоянно находился его писец, и поэтому сказал:

— Конюший Нимрода видел, как его господин пытался спастись бегством из дворца, когда за ним гналась стража.

— Мы можем обвинить в убийстве Мар-Зайю?

— Не уверен. Если я начну расследование, всплывут наши имена. Как мы объясним, почему гнались за Нимродом? К тому же перед смертью он успел упомянуть твое имя. А если Аракел не сознается под пытками, Арад-бел-ит, вернувшись в Ниневию, начнет копать глубже…

— Ты хочешь принести моего племянника в жертву? — нисколько не смутившись своей догадки, спокойно спросил Ашшур-дур-пания. — Тогда тень падет и на меня.

— Нет, если произойдет несчастный случай. Ведь боги сами в состоянии отомстить за коварное убийство…

— Как-то мне не очень верится в справедливость бога Ашшура. Будет куда лучше, если ты возьмешь правосудие в свои руки, — Ашшур-дур-пания внимательно посмотрел на Бальтазара, на чьем лице блуждала спокойная улыбка. — Постой-ка, что ты знаешь такого, о чем мне неизвестно?

— Нимрод подстроил так, чтобы Аракел не доехал до финиша…

— В любом случае проследи за этим.

— Непременно…

Колесницы пошли на второй круг. Возничий Шульмубэла еще более увеличил свой отрыв от ближайшего преследователя, только теперь им стал Аракел, который сумел на повороте обойти колесничего Мардук-нацира, АбиРама же безнадежно отстал от лидеров. Толпа ревела, трибуны шатались и грозили обрушиться, — такое уже случалось несколько лет назад. Набу-дини-эпиша поэтому смотрел больше не на гонки, а на шаткие деревянные сооружения и молил богов о милости. Он стоял у самого финиша, чтобы первым объявить победителя, и нервно трепал бороду.

После следующего поворота колесница Аракела вдруг помчалась вперед, как будто ею управляли сами боги. Она легко догнала лидера и вышла на первое место. Царь сначала побледнел, а потом налился гневом. Толпа неистовствовала. Закуту с трудом сдерживала довольную улыбку.

Триумф Аракела был недолог. Его колесница уже входила в последний поворот, когда левое колесо вдруг соскочило с оси и на полной скорости врезалось в передние ряды, калеча и убивая зазевавшихся зрителей. Повозка встала на дыбы, лошади, ломая ноги, стали оседать на землю, а колесничий, пролетев несколько саженей в воздухе, упал прямо на дорожку ипподрома. Шедшая второй колесница Шульмубэла вынуждена была уйти в сторону и, наверное, благополучно обошла бы препятствие, справься возница с управлением. Вместо этого она развернулась почти поперек и остановилась. Следом, опасаясь столкновения, придержал коней и колесничий Мардук-нацира. И хотя заминка длилась всего полминуты, этого хватило, чтобы вперед вырвался АбиРама. До финиша оставался всего один стадий по прямой.

Син-аххе-риб ликовал. Впрочем, он быстро справился с эмоциями и сказал так, чтобы окружение его услышало:

— Шаммурат, моя девочка, рад за тебя. Я хочу, чтобы сегодня ты вручила приз победителю, своему суженому. Он этого достоин.

Затем царь подозвал к себе Набу-дини-эпиша и приказал выяснить, сколько человек ранено в результате происшествия, нет ли убитых; потребовал отсыпать пострадавшим из казны денег, которые могли бы возместить ущерб.

— Что с Аракелом? — с тревогой спросила царица у наместника Ниневии, едва тот отошел от царя.

— Еще не знаю, моя госпожа… Еще не знаю…

Аракел от удара о землю потерял сознание. Когда он пришел в себя, первое, что его поразило, — холод: юноша не чувствовал ни рук, ни ног, все онемело… и ничего не болело.

Мимо проносились колесницы, отставшие от лидеров, мчавшиеся к финишу, а колесничий царицы плача смотрел им