Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

стражниками, а затем, раздосадованный, что она укусила его, отдал ребенка на потеху воинам.

Скур-бел-дана тогда спасло вмешательство Закуту (она всегда благоволила к нему), жречества, которому наместник успел сделать крупные подношения, и крупный штраф, смягчивший гнев царя.

Но вернуть расположение своего владыки наместник так и не сумел.

Син-аххе-риб прекрасно знал, что все его сановники и жречество давно разделились на два лагеря: одни стояли за его старшего сына, другие — за Ашшур-аха-иддина. И еще царь знал, что Скур-бел-дан — краеугольный камень оппозиции Арад-бел-иту. Знал, и поэтому с каждым днем все сильнее ненавидел наместника Харрана.

«Подожди, и до тебя очередь дойдет, — неприязненно подумал о нем царь. — Поживи пока, немного тебе осталось».

Будь Син-аххе-риб уверен, что смерть Скур-бел-дана пойдет на пользу Арад-бел-иту, участь наместника давно была бы решена. Но уж очень многое этому препятствовало: не хотелось злить Закуту, настраивать против трона ассирийскую знать, а главное — жречество.

— Хорошее вино… Откуда оно? — спросил царь у Ашшур-дур-пании.

— Из Самалли, — с готовностью доложил кравчий, склоняя голову и бросая взгляд на своего ценного поставщика и хорошего приятеля.

Набу-ах-эреш, наместник Самалли, также кланялся, довольно улыбался, благодарил царского сановника взглядом. Рано… Знал бы, что его ждет, лучше спрятался бы за чужими спинами.

Син-аххе-риб посмотрел в его сторону, нисколько не изменяя своему настроению.

— Вино ты делаешь хорошее. Но, кажется, это единственное, с чем ты справляешься достойно… Как давно ты платил жалованье своим чиновникам? Почему из месяца в месяц мне приходят жалобы, что ты обрекаешь их на голодную смерть? Ты хочешь, чтобы они выколачивали средства из моих подданных бесчестными поборами? Как давно ты был в суде? Как давно интересовался делами?

Голос царя звенел от гнева. Набу-ах-эреш не смел поднять глаза на своего господина, лоб его покрылся испариной, а тело охватил озноб.

Син-аххе-риб откинулся назад на спинку трона, принявшись внимательно рассматривать своих наместников, словно перед ним стояли его кровные враги.

«Воры, лентяи, изменники, — думал о них царь. — Все, что вы можете, — красть из моей казны, драть три шкуры с общинников, ремесленников, купцов да купаться в роскоши. За каждым из вас тянется такой длинный шлейф преступлений, что возьмись я за один его край, второй пришлось бы искать, наверное, у Северного моря.

Я знаю о вас все. Как воруете, что замышляете, как грызетесь друг с другом и плетете интриги за моей спиной…

Первый вор здесь — Набу-дини-эпиша, наместник моей столицы. Одним богам известно, сколько серебра и золота он выкачал из моей казны на строительстве каналов, которые я провел к Ниневии от области города Кисира[54]. Как странно у него подергивается правый глаз… На кого он косится? На Зерибни? Думаешь, у него совесть чиста?. .

Зерибни — еще тот пройдоха! Как же он похож на огромный бурдюк с кислым вином! От беспробудного пьянства больше всего страдает его нос, который давно стал похож на раздавленную солдатским сапогом переспелую сливу… Вот кто снабжает слухами всю Ассирию! Если хочешь, чтобы о чем-то узнали во всех уголках ойкумены, поделись этим с Зерибни. Не оттого ли его уши отвисли чуть ли не до плеч? Это от него, а не от Арад-бел-ита или Закуту я впервые узнал о желании АбиРама, наместника Изалла, породниться с царской семьей. На чьей он стороне? Моего младшего сына — Ашшур-аха-иддина. Что же он знает такого, чего не знает его царь?

У этого, что ростом с ишака, гонора хватит на прайд львов… этот злобный кривоногий карлик — Бэл-эмурани, наместник Калху. Да, да, я о тебе! Заметил, что смотрю на него, кланяется, совиная ты голова! Да разве может человек жить совсем без шеи? Полтора года назад он сцепился с наместником Суху, хотел взять в жены его красавицу дочь, был высмеян и в оскорбленных чувствах пообещал обидчику скорые беды. Долго ждать не пришлось. Сначала на Евфрате прорвало дамбы в нескольких местах, что привело к затоплению обширных земель в Суху, затем на охоте погиб один из сыновей наместника, и, наконец, бесследно пропал большой караван с податями, шедший из столицы провинции в Ашшур и Ниневию.

Расследование по всем случаям, проведенное Арад-бел-итом, результатов не дало.

Но при этом в столице провинции был захвачен арабский посланник, отправленный к наместнику с неясными целями, то ли чтобы бедуины поддержали готовящийся мятеж, то ли еще для чего.

Наместник Суху был немедленно схвачен и допрошен. О своей связи с бедуинами он отказываться не стал, но об измене молчал, говорил все о происках врагов и ошибке. Большего узнать не удалось, так как вскоре после пыток наместник умер, так и не сумев отстоять своего честного имени.

Подозрения возникли позже, накануне похода на Тиль-Гаримму, когда Арад-бел-ит через свою агентуру в Аравии узнал некоторые подробности этого дела. С вождями бедуинов действительно связывался кто-то из наместников Ассирии, но лишь для того, чтобы расшатать провинцию Суху, и уж точно не сам ее наместник. Прямых улик не нашлось, а Бэл-эмурани к этому времени завоевал доверие Арад-бел-ита. . .

Но кто из вас, позаботился о том, чтобы убить моего Нимрода?»

Царь уже знал правду… Знал, что Нимрода не сыскать… Сейчас владыка хотел только одного — найти и наказать виновного за смерть своего колесничего.

* * *

Хава пришла на награждение победителей скачек на дромадерах следом за наместником Ниневии, сладко улыбнулась ему, отчего у Набу-дини-эпиши на мгновение перехватило дыхание от страха, зашла к нему за спину и предупредила:

— Я бы хотела спрятаться среди твоей охраны, а не показываться на глаза царю.

Набу-дини-эпиша с пониманием закивал, оглянувшись, приказал страже взять принцессу в кольцо и поспешно отошел в сторону.

— Вот он! — вдруг вырвалось у Арука, заметившего слугу Нимрода. — Тот высокий и тощий юнец и есть Трактис.

Молодой погонщик, на которого указал Арук, в это время с понурой головой медленно вел за узду своего верблюда прочь с ипподрома. Сегодня он уступил победителю три корпуса и пришел шестым. Получил в награду всего несколько серебряных кружочков и насмешки друзей. Это были его третьи скачки, и каждый раз он выступал все хуже.

Рамал, телохранитель принцессы, подошел к нему сбоку, взял под руку и прошептал:

— Принцесса Хава хочет тебя видеть.

Трактис испугался. Только теперь он вспомнил, что так и не получил разрешения на участие в скачках от своего господина: надеялся выиграть и тем смягчить его гнев. И как