Великая война Сталина. Триумф Верховного Главнокомандующего - Константин Романенко

Сталин не удовлетворился этой неопределенной информацией разведки и за четыре дня до нападения немедленно произвел контрольную проверку для установления точности своего понимания ситуации. 18 июня Москва предложила Берлину принять с визитом Молотова. В ответ был дан решительный отказ.

Это свидетельствовало, что война уже вставала во весь свой рост. В этот же день на участке командира 15-го стрелкового корпуса И.И. Федюнинского, входившего в состав 5-й армии М.И. Потапова, «появился немецкий перебежчик-фельдфебель, который показал, что в 4 часа утра 22 июня гитлеровские войска перейдут в наступление на всем протяжении советско-германского фронта» [39] .

Именно этот факт – этого перебежчика, кстати, действительно «немецкого фельдфебеля» – по-мюнхгаузенски ловко Жуков в своих «сочинениях» перенес на 21 июня. Этим подлогом он объяснил причину своего появления в этот «вечер» в кабинете Сталина. На самом деле все было иначе.

Как и положено, о перебежчике Сталину доложили сразу. И его реакцией на поступившую информацию стало то, что за четыре дня до начала войны Генеральный штаб получил санкцию Сталина на объявление в приграничных округах повышенной боевой готовности.

Уже 19 июня Генштаб повторил во все приграничные округа и флоты приказ «о приведении войск в боевую готовность по плану №2». Василевский пишет: «19 июня эти округа получили приказ маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады, базы и рассредоточить самолеты на аэродромах». Штабы округов отреагировали немедленно.

Так, в приказе штаба Прибалтийского военного округа от 19 июня указывалось:

«1. Руководить оборудованием полосы обороны. Упор на подготовку позиций на основной полосе УР, работу на которой усилить.

2. В предполье закончить работы. Но позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы .

Для обеспечения быстрого занятия позиций как в предполье, так и [в] основной оборонительной полосе соответствующие части должны быть в совершенной боевой готовности .

В районе позади своих позиций проверить надежность и быстроту связи с погранчастями.

3. Особое внимание обратить, чтобы не было провокации и паники в наших частях, усилить контроль боевой готовности. Все делать без шума, твердо и спокойно. Каждому командиру и политработнику трезво понимать обстановку.

4. Минные поля устанавливать по плану командующего армией там, где должны стоять по плану оборонительного строительства. Обратить внимание на полную секретность для противника и безопасность для своих частей. Завалы и другие противотанковые и противопехотные препятствия создавать по плану…

6. Выдвигающиеся наши части должны выйти в свои районы укрытия. Учитывать участившиеся случаи перелета госграницы немецкими самолетами.

Командующий войсками ПрибОВО Кузнецов.

Начальник штаба генерал-лейтенант Кленов» [40] .

Этот поистине исторический документ свидетельствует о том, что уже с 19 июня 1941 года части Красной Армии были в « совершенной боевой готовности ». Но обратим внимание на пункт 2, обязывающий «позиции предполья занимать только в случае нарушения противником госграницы ».

Такое распоряжение не являлось самодеятельностью штаба округа. Оно исходило от Генштаба и являлось просчетом Жукова. Как оказалось впоследствии, даже приведенные в боевую готовность № 2, не все приграничные части после получения сообщения пограничников о переходе противником границы успевали занимать предполье.

Вместе с тем с момента объявления «совершенной боевой готовности» действиями подразделений всех армейских уровней руководили непосредственные их командиры. Так, начальник штаба 8-й армии ПрибОВО генерал-майор Ларионов 18 июня отдал распоряжение: «Оперативную группу штаба армии перебросить на КП Бубай к утру 19 июня. <…> С нового КП организовать связь с корпусами в течение первой половины дня 19 июня» [41] . Штабы переходили на фронтовые командные пункты.

Аналогичное указание получил 19-го числа командующий Киевским особым военным округом генерал Кирпонос. В телеграмме Жукова говорилось: «Народный комиссар приказал: к 22.06.41 г. управлению выйти в Тернополь… Выделение и переброску управления фронта сохранить в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа».

Указание о приведении в боевую готовность 19 июня получили командующие приграничными и внутренними войсками на Украине, в Белоруссии и Прибалтике, а также территориальные органы НКВД и НКГБ и военная контрразведка, которая еще с 3 февраля 1941 года была переподчинена Наркомату обороны.

В соответствии с приказом наркома командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц 20 июня 1941 года докладывает командующим Ленинградским и Прибалтийским военными округами и начальнику погранвойск: « Части КБФ с 19.06.41 приведены в боевую готовность по плану №2 , развернуты КП, усилена патрульная служба в устье Финского залива и Ирбенского пролива».

Трагическим прецедентом стало то, что командующий ЗапОВО Павлов не выполнил этой директивы. Он не отдал ни одного письменного приказа. Все делалось устно, и позже это стало одной из причин привлечения Павлова и его подчиненных к трибуналу.

На листе 70-м 4-го тома следственного дела по их обвинению зафиксированы следующие слова начальника связи ЗапОВО генерала Андрея Терентьевича Григорьева: «И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность».

Итак, уже 18 июня частям приграничных округов был отдан приказ о боевой готовности. И может показаться парадоксальным, но в эти тревожные и полные напряжения дни Берлин боялся не Красной Армии, а дипломатических шагов Сталина!

Объясняя причины отказа в визите Молотову, статс-секретарь Вайцзеккер записал в этот же день в своем дневнике: «Главная политическая забота, которая имеет место здесь, – не дать Сталину возможности с помощью какого-нибудь любезного жеста спутать нам в последний момент все карты».

Действительно, у Гитлера были все основания бояться новых дипломатических действий советского вождя. Гитлер все еще не мог оправиться от взрывного эффекта «Заявления ТАСС». Предложив через Гесса Лондону присоединиться к его блицкригу, он обещал взамен согласие на участие Великобритании и США в разделе Советского Союза. Британцам он предлагал «район от р. Оби до Лены, Америке – районы восточнее р. Лены, включая Камчатку и Охотское море. Ну а себе Германия «присваивала» территории до р. Оби» [42] .

Причем такой широкий жест являлся дополнением к тому, что Германия заявляла о неприкосновенности имперских интересов англичан. Ибо уже в первом пункте меморандума «Основы соглашения», привезенного Гессом в Англию, говорилось: «Чтобы воспрепятствовать возникновению новых войн между державами оси (Берлин – Рим – Токио) и Англией, должно быть произведено разграничение сфер интересов. Сферой интересов стран оси должна быть Европа, сферой интересов Англии – ее империя».

То была заманчивая наживка. Конечно, Великобритания была бы довольна, если бы Гитлер разделался с большевиками, однако Лондон не мог проглотить наживку Гитлера без оглядки на США. Тем более что пока было так и неясно: «будут ли Соединенные Штаты вообще вступать в войну или же предпочтут отсиживаться за океаном?!»

Поэтому Англия поставила вопрос ребром – «если США не вступят в войну, то Англия примет условия Гитлера и заключит с ним мир на предложенных условиях». И ответ пришел. Рузвельт не доверил его ни шифрованной связи, ни бумаге. Ранним утром 20 июня на военном самолете из Нью-Йорка в Лондон вылетел американский посол в Великобритании. Над Атлантическим океаном один мотор отказал. Пилот предложил послу вернуться, но, рискуя жизнью, посол распорядился продолжить полет. В субботу 21 июня он был в резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит, 10.

Что же привез посланник президента США Черчиллю? Тепло относившийся к Советскому Союзу Джон Вайнант передал важное устное заверение Рузвельта: «Если немцы нападут на Россию, он немедленно поддержит « любое заявление, которое может сделать премьер-министр, приветствуя Россию как союзника ».

Таким образом, уже накануне нападения «Заявление ТАСС» обеспечило Сталину союзников по будущей антигитлеровской коалиции… и то, что он выиграет войну !

А все-таки кто предупредил Сталина о точной дате начала войны? Не будем плести интригу и скажем сразу – никто! Точной даты нападения ему так и не сообщили!

Правда, на следующий день, 19 июня, резидент НКГБ в Риме информировал Москву: «На встрече 19 июня «Гау» передал сведения, полученные им от «Дарьи» и «Марты». Вчера в МИД Италии пришла телеграмма итальянского посла в Берлине, который сообщает, что высшее немецкое командование информировало его о начале военных действий Германии против СССР между 20 и 25 июня сего года».