Чарующая бесполезность - Татьяна Нильсен

внимания. И даже не подозревал, что Наташа беременна и боится сказать ему об этом, а вдруг он скажет, что достаточно двоих детей, которые растут без отца и третьему не бывать! Он очнулся от невесёлых мыслей и затушил остаток сигареты.

— Ну-с, граждане обыватели, теперь ваша очередь! — себе под нос пробурчал Рафик.

В коридоре, как нахохолившиеся воробьи, сидели остальные участники драмы и ждали приглашения на беседу. Рафик не любил слово допрос. Со свидетелями он беседовал, а вот подозреваемых и преступников допрашивал, иногда и с пристрастием. Особенным, нордическим хладнокровием он не отличался, потому что кровь имел горячую, татарскую, особенный темперамент добавляла кровь грузинских предков. Он предполагал, что эта троица не скажет ничего нового— один из них вчера похоронил мать, второй сожительницу, ну а девушка тоже в переживаниях— вероятно запланировала пышную свадьбу с куклой на капоте, с фатой и криками «Горько», и всё это откладывается на неопределённый срок, если вообще не отменяется. Оказалось, что ошибался: им всем было что сказать, и через эмоциональный речевой поток Рафаэль наконец-то разобрал, что всё не так просто в этой семейке. Граждане пришли не траурно-печальные, а взвинченно— эмоциональные. Из допроса Рафик понял, что не учёл один аспект— похоронить-то одно, дело не трудное, житейское, а вот самое интересное начинается, когда приходит время делить наследство. Оказалось делить было что и было с кем, и от этого картина преступления несколько менялась, потому что появился новый подозреваемый Егор Колыванов. Пётр Еськов в красках живописал, и это подтвердила невеста, то, что полицейский уже узнал от четы Переверзевых, но не обратил на это особого внимания. Зато сейчас этот штрих приобретал другое значение— Егор налил отравленное вино Светочке. Картина вырисовывалась примерно такая: Колыванову надоело ублажать стареющую не по дням, а по часам сожительницу, но уйти в никуда он просто не мог— должен же Егорушка получить хоть какую-то компенсацию за утомительное время проведённое рядом с дряблым телом. Он делает предложение руки и сердца, наверное встаёт на колени, из последних денег покупает кольцо и просит сохранить всё в тайне, потому что стопроцентно уверен, если родственники, а главное сын узнает о предстоящем браке, то всеми силами постарается воспрепятствовать этому необдуманному шагу. Они, чтобы избежать случайных встреч и возможных пересудов, уезжают в Кингисепп, там и сочетаются браком на веки вечные, пока смерть не разлучит. И, по всей видимости, в планы Колыванова ждать смерти не входило, надо было ускорить этот факт, а чтобы отвести от себя подозрения, он подбрасывает карту Гульбанкину, зная марку вина, приобретает в винной лавке, приплачивает официанту, чтобы тот принёс отравленную бутылку и разыграл трагедию с ожогом. И всё-таки он испугался, что официант, узнав об убийстве, побежит в полицию. Егор приехал к нему домой и решил прикончить, да вот не рассчитал и официант Лёха остался жив и во многом благодаря тому, что вовремя подоспел сам Рафик. По любому выходило, что череда убийств бизнесменов, помеченных роковой картой, одна история, а смерть Светочки Еськовой другая. В голове Рафаэля сложилась отличная картинка, только одно не вписывалось в красивую схему— откуда Колыванов мог узнать о пиковом валете? Газеты писали об этих странных, ещё не раскрытых убийствах и Константина Троепольского, и Зиновия Ашкенази, завтра уже будут трепать имя Отара Сатырова, но нигде полиция не упоминала, а журналисты понятия не имели об игральной карте. Колыванов просто не мог этого знать! Ничего, сам расскажет. Рафик подписал повестку Петру и Юлии и пригласил в кабинет испуганного и потного Егорушку Колыванова. Войдя в кабинет, подозреваемый подавил свой страх, на вопросы отвечал без запинки и уверенно. В практике Рафаэля не было ни единого случая, чтобы убийца с первых минут дал признательные показания на себя, полицейский понимал, что и в этом случае будет то же самое, тем более, что прямые доказательства полностью отсутствовали. Егор уверено отрицал, что был даже близко знаком с официантом Кравцовым.

— Я видел его первый и последний раз в своей жизни! Или у вас есть доказательства обратного?

Рафик промолчал, он вынужден был согласиться, что ни улик, не доказательств нет. Посторонних отпечатков пальцев в квартире Кравцова не обнаружено. Свидетелей, что кто-то заходил или выходил от официанта тоже никого. Одна надежда, что парень скоро придёт в себя и сможет хоть что-то рассказать.

— Почему вы предложили жене именно красное вино?

— Светочка не пьёт, то есть не пила крепкие напитки, шампанское вызывало отрыжку, уж извините за анатомические подробности, белое вино слегка отдавало уксусом, об этом она сама мне сказала. Вот я и налил ей итальянского.

— А что пили вы сами?

— Я предпочитаю коньяк.

— Вы были знакомы со всеми присутствующими на этой вечеринке?

— Да, я уже как-то присутствовал на подобном мероприятии в этом доме. Хозяин консервативен, всегда приглашает одних и тех же. Я не беру во внимание прислугу, однако и домработница бессменная. Это были шапочные знакомства, за пределами дома Гульбанкина мы никак не пересекались. У нас слишком разные интересы, разговоры про навоз, коров, молоко ни меня ни Светочку не увлекали. Из них одна Марина— любовница Эдуарда могла поддержать беседу об искусстве, новых выставках или театральных постановках.

«Однако каждый раз тащились на такие мини банкеты, — подумал про себя Рафаэль, — боялись обидеть Гульбанкина, потому что по любой надобности лезли именно к нему со своими проблемами, знали, что он может решить любой вопрос». У полицейского никак не складывалось определённое мнение о Колыванове. Вроде как маменькин сынок, но ведёт себя уверенно и спокойно. Или за его спиной стоит кто-то, кто придаёт ему такую уверенность»?

— Какие отношения у вас были с Еськовой Светланой? — Рафик внимательно посмотрел в наивные, зелёные глаза Светочкиного мужа.

— Странный вопрос. — У Егора на глазах вдруг навернулись слёзы. Он заплакал без показушничества, без истерики, без заламывания рук, не тряс носовым платком, не рыдал и не сморкался. Слёзы катились крупными градинами по щекам, Егор смахивал их тыльной стороной ладони, а в глазах стояла густая тоска. — У нас была большая разница в возрасте, больше двадцати лет, но это не мешало нам просто любить друг друга. Мы одинаково мыслили, читали одинаковые детективы, смеялись над шутками ходили в кино и на выставки.

— Вы жили за её счёт?

— Как вам сказать, — Колыванов казалось даже ждал, что в один момент его кто-нибудь ткнётт носом в этот факт, но не обиделся или сделал вид, — я не мог содержать её в той мере, в которой она того заслуживала, моего жалования еле