Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

Гай, подумав.

– Да. В этом была его единственная слабость. Знаешь, сколько раз меня избирали консулом?

– Три, – вставил Марк.

– А по закону положен только один срок. И меня будут переизбирать снова и снова, пока я не устану от этой игры. Видишь ли, мне опасно отказывать. Все сводится к этому, что бы ни гласили законы и постановления, которыми так дорожат старики в сенате. Мои солдаты верны мне, и только мне. Я открыл путь в армию неимущим, так что многие легионеры обязаны мне всем, что у них есть. Да, некоторые из них – подонки, вылезшие из римских канав, но, несмотря на происхождение, они верные и сильные солдаты. Если меня убьют, пять тысяч человек разнесут этот город на части, поэтому я хожу по улицам без опаски. Они знают, что будет, если я умру, понимаешь?

А раз меня нельзя убить, им приходится ко мне приспосабливаться. Вот только теперь Сулла ввел в игру собственный легион, который верен ему одному. Я не могу убить его, он не может убить меня, вот мы и рычим друг на друга из разных концов сената и выжидаем момента, когда противник ослабнет. Сейчас преимущество у него. Его люди, как ты сказал, держат улицы, тогда как мои стоят за городскими стенами. Тупик. Ты играешь в латрункули? У меня есть доска.

Вопрос был адресован Гаю – он моргнул и покачал головой.

– Научу. Сулла играет мастерски, я тоже. Подходящая игра для полководцев. Смысл в том, чтобы убить вождя противника или ослабить его и заставить сдаться.

В зал вошел солдат в доспехах и отдал салют правой рукой.

– Консул, люди по твоему требованию прибыли. Они вошли в город с разных сторон и собрались здесь.

– Отлично! Видишь, Гай, сейчас мы сделаем следующий ход. Со мной в доме пятьдесят человек. Если Сулла не расставил своих соглядатаев у всех ворот, он не узнает, что они вошли в город. Если же он догадается о моих намерениях, снаружи на рассвете меня будет ждать целая центурия из его легиона. Но ведь жизнь – игра? – Он повернулся к легионеру. – Выступим на рассвете. Проследи, чтобы мои рабы позаботились о людях. Я скоро буду.

Солдат снова отдал салют и вышел.

– Что ты собираешься делать? – спросил ничего не понявший Марк.

Марий поднялся и расправил плечи. Потом подозвал раба и приказал приготовить к рассвету доспехи.

– Видели когда-нибудь триумф?

– Нет. По-моему, их и не было в последние годы, – ответил Гай.

– Каждый полководец, завоевавший новые земли, имеет право провести свой легион по улицам нашей дорогой столицы и принять любовь народа и благодарность сената. Я, как когда-то Сципион, захватил обширные и плодородные земли в Северной Африке. Однако Сулла, который сейчас держит сенат в кулаке, отказывает мне в триумфе, ссылаясь на то, что в городе и без того неспокойно. Но какова действительная причина?

– Он не хочет, чтобы твои люди вошли в город, – быстро ответил Гай. – И ищет любой предлог.

– Хорошо, и что же делать мне?

– Все равно их привести? – рискнул предположить Гай.

Марий замер.

– Нет. Рим – мой любимый город. Я не собираюсь захватывать его силой. Результат таких действий непредсказуем. Нет, я обращусь с просьбой! Рассвет через шесть часов. Предлагаю всем немного поспать. Спросите любого раба, когда захотите отправиться в свои комнаты. Доброй ночи.

Он вышел, усмехаясь, предоставив гостей самим себе.

– Он… – начал Кабера, но Тубрук предостерегающе поднял палец и взглядом указал на рабов, которые ничем не напоминали о себе. – Скучать, видно, не придется.

Марк и Гай кивнули и с улыбкой переглянулись.

– Хотел бы я посмотреть, как он будет «просить», – сказал Марк.

Тубрук покачал головой:

– Слишком опасно. Наверняка прольется кровь, а я не для того привел вас в Рим, чтобы увидеть, как вас убьют в первый же день. Знал бы, что Марий затевает что-то такое, не спешил бы в город.

Гай положил руку ему на плечо:

– Ты хороший защитник, Тубрук, но я тоже хочу посмотреть. Ты нам не запретишь.

Он сказал это тихо, но Тубрук уставился на него так, словно Гай кричал.

– Твой отец никогда не был таким упрямым, – сказал бывший гладиатор, качая головой. – Но если ты твердо решил и Марк с тобой согласен, я пойду вместе с вами, чтобы, как обычно, прикрывать вам спину. А ты, Кабера?

– Куда ж я денусь? Путь у нас пока один.

Тубрук кивнул:

– Что ж, тогда до рассвета. Советую встать по крайней мере на час-другой раньше – размяться и перекусить. – Он поднялся и поклонился Гаю. – Господин?

– Можешь идти, – бесстрастно произнес Гай.

Тубрук ушел, и Марк вопросительно поднял брови, однако Гай не ответил. Они были не одни и не могли вести себя так же свободно, как в поместье. Пусть Марий и родственник, расслабляться в его доме не стоило. Тубрук ясно дал это понять.

Марк и Кабера вскоре тоже ушли, и Гай остался наедине со своими мыслями. Вытянувшись на ложе, он увидел над собой звездное небо. Глаза наполнились слезами. Отца не стало, и теперь ему предстояло иметь дело с чужими людьми. Все такое новое, незнакомое, гнетущее. Каждое слово надлежало обдумать, прежде чем произнести. Каждое решение – взвесить. Это требовало времени и сил, и Гай не в первый уже раз пожалел, что больше не ребенок, не знающий забот. Раньше он всегда мог пойти к кому-то, когда делал ошибки, но к кому обратиться теперь? Случалось ли его отцу или Тубруку оказываться в таком же положении? Неужели их снедали те же тревоги? Это казалось невероятным. Наверное, так бывает с каждым, но все скрывают свое смятение от других.

Немного успокоившись, Гай встал и осторожно вышел из темного зала, сам еще не сознавая, что уже выбрал направление и цель. Тихие коридоры казались пустыми, но едва он сделал несколько шагов, как к нему подошел стражник.

– Чем могу помочь, господин?

Гай вздрогнул. Конечно, дом Мария охраняется и внутри, и снаружи.

– Сегодня я привел с собой рабыню. Хочу проведать ее перед сном, посмотреть, как она устроилась.

– Понимаю, господин. – Стражник едва заметно улыбнулся. – Я покажу тебе, как пройти в комнаты рабов.

Гай стиснул зубы, прочитав его мысли, но объяснения только усилили бы неловкость. Он молча последовал за провожатым до тяжелой двери в конце коридора. Стражник тихонько постучал. Через несколько секунд дверь открылась, и перед ними возникла пожилая служанка с седеющими волосами. На лице ее тут же проступило недовольное и, очевидно, свойственное ей выражение.

– Чего тебе, Фома? Луция спит,