Прокурор - Анатолий Безуглов

— А-а, — протянула Гранская.

Они говорили, но в то же время не отрывали глаз от железной дороги.

Газик вырвался на загородное шоссе. Оно пролегало метрах в пятидесяти от путей. Их разделяли деревья, заросли кустарника, а также лоскуты крошечных огородов и картофельных делянок.

— Но одну штуку удалось узнать, — продолжал инспектор. — По-моему, ценную. Марчук был у Зубцовых не один раз. При жизни сына.

— Я так и подумала, — кивнула Гранская. — Откуда бы он знал про подсвечники?

— И странно: приходил почему-то всегда поздно вечером.

— А в тот вечер, ну, перед гибелью Зубцова?

— Этого старуха не знает…

— Поезд, поезд! — крикнул шофер.

Но Гранская и Коршунов уже сами заметили его.

Расстояние между газиком и товарняком быстро сокращалось. И вот темные коричневые вагоны без окон словно застыли на месте, а потом как бы стали откатываться назад, мелькая за низкорослыми деревцами.

Ту-тук, ту-тук, ту-ту-тук, — стучали на стыках колеса.

Следователь и старший лейтенант напряженно вглядывались в мчащийся товарняк. Мешали деревья.

— Смотрите, смотрите! — опять закричал шофер.

Где-то посередине состава на крыше вагона, расставив широко ноги, стояли друг против друга две человеческие фигуры.

Шофер сбавил газ, приравнивая скорость машины к скорости поезда.

Старший лейтенант схватил микрофон рации.

— Я — «сорок второй», — доложил он. — Видим их. Оба на крыше товарняка…

— Где находитесь? — раздался из динамика низкий голос начальника горотдела милиции Никулина.

— Пятнадцатый километр, — ответил Коршунов.

— Через четыре километра железнодорожный переезд, — подсказал майор.

Инга Казимировна так и представила его, стоящего у карты и мысленно следящего за их продвижением.

— Ах, гад! — не сдержался старший лейтенант, инстинктивно хватаясь за кобуру пистолета.

В это время следователь тоже увидела, как Марчук нанес удар в лицо Соколову.

Май зашатался, но не упал.

— Что случилось? — тревожно спросил по рации начальник горотдела.

— Драка, — ответил Коршунов. И снова не удержался: — Хорошо он его… — Эти слова звучали с теплотой, потому что Май, изловчившись, ударил Марчука ногой в живот. Тот свалился на крышу, но чемоданчик из рук так и не выпустил.

В следующее мгновение Май бросился на него, и завязалась отчаянная борьба. Противники перекатывались с одного конца крыши на другой, и казалось, что оба вот-вот свалятся на землю.

Все в машине молчали, наблюдая их смертельную схватку и в страхе ожидая развязки. Старший лейтенант даже прервал свой доклад по рации.

— Почему молчите? — не выдержал Никулин.

— Не знаю, что предпринять, — хриплым от волнения голосом ответил Коршунов.

— Попробуйте подать сигнал машинисту, — посоветовал майор.

— Не услышит. И не увидит. Деревья…

И действительно, с машины просматривались лишь крыши вагонов.

Соперникам каким-то образом удалось расцепиться и подняться. Но проворней это получилось у Марчука. В лучах солнца сверкнули металлические части «дипломата», которым взмахнул над головой Мая Марчук.

И тут островок высоких осин совсем закрыл товарняк от взора сидящих в газике.

Километра полтора ехали, не видя, что происходит там, на крыше вагона. А тут, как назло, показался хвост автомобилей, застрявших у закрытого шлагбаума. Газик выскочил на левую сторону, резко завизжали тормоза. Переезд.

Все выскочили из машины. В это время мимо них проскочил локомотив. Сигналы следователя и старшего лейтенанта машинист, конечно, не заметил. Гранская, Коршунов и шофер напряженно вглядывались в мчавшиеся мимо вагоны. На крыше одного из них, кажется, промелькнула лежащая фигура. Чья?

— Марчук! — перекрывая шум, прокричал Коршунов.

— Вижу, — ответила Гранская.

И оба подумали об одном и том же: где Май, что с ним?

Отгремели последние вагоны и стали уползать за поворот. Через полкилометра — железнодорожный мост, пересекающий Зорю. Добраться туда можно было только кружным путем, сделав километров двадцать.

— И-ех, упустили гада! — сплюнул на землю в сердцах шофер.

Затем все они бросились бежать по маслянистым путям в сторону, откуда пришел товарняк…

…Май лежал среди сочных, ярко-зеленых, тщательно окученных кустов картофеля. Кусты были покрыты бело-фиолетовыми цветами.

Он лежал на боку, с подвернутой ногой, уткнувшись окровавленным лицом в рыхлую землю…

Часто бывает: работаешь вместе с человеком, видишь его каждый день, как будто все о нем знаешь. Но на самом деле выясняется — твои суждения касаются только самого поверхностного слоя его характера и жизни. Плохо, когда это познается в несчастье.

Об этом думала Инга Казимировна, вышагивая в пустом больничном коридоре возле операционной, где врачи вот уже больше двух часов боролись за жизнь Мая Соколова. Его доставили сюда в реанимационной машине…

Кто был Май для Гранской до сегодняшнего дня? Обыкновенный парень, каких тысячи вокруг. Может, немного чудаковатый, со своим странным увлечением собирать из газет и журналов забавные, анекдотические случаи, запоминать и при случае рассказывать.

Инга Казимировна почти ничего не знала о его семейной жизни — Соколов об этом никогда не распространялся.

Почему-то Гранской он казался скорым на подъем, безотказным. Но кроме автомобилей и забавных историй, взятых напрокат, его ничего как будто не интересовало. И вот только сегодня узнала — у Мая золотые руки. Прямо-таки плотницкий талант. Весь свой дом он изукрасил деревянными узорами так, что никто не может равнодушно пройти мимо, останавливаются, чтобы полюбоваться фантастическими птицами, зверушками, цветами, вплетенными в кружева наличников, карнизов, декоративных украшений.

Раньше Гранская никогда бы не могла себе представить, что Май, ни секунды не раздумывая, бросится за преступником, сознавая отчетливо: впереди его может ожидать все, вплоть до смерти.

И еще. До сегодняшнего дня Гранская думала: ну какая может быть жена у Мая? Простенькая, наверное, женщина, с нехитрыми заботами, которые укладываются между работой и домом. А она была одной из лучших вышивальщиц на местной фабрике да еще пела в хоре. И не просто пела — солировала. Говорят: приглашали, звали в консерваторию, но она не поехала.

И еще у них с Маем было двое мальчишек. Младшенькому шел десятый месяц…

Всеми этими сведениями успел снабдить Гранскую Коршунов, который опрашивал соседей Соколова по поводу Марчука.

И вот теперь Инге Казимировне предстояла тяжкая обязанность сообщить жене Мая о случившемся. Конечно, можно было переложить это на других, но Гранская считала, что не имела на то морального права. В том, что произошло с Соколовым, следователь винила себя. И казнилась. За преступниками должны следить и гоняться люди, подготовленные к этому профессионально. Конечно, можно было найти себе оправдание — кто знал, что собой представляет Марчук и что все так обернется.

«Могла не знать, но предусмотреть могла, обязана…» — еще и еще говорила сама себе следователь, меряя шагами больничный коридор. Она решила, что не уйдет отсюда, пока не выяснится точно, что с Маем.

Изредка ее вызывали в кабинет главврача. Это звонил Коршунов или Измайлов. Прокурор был ошеломлен случившимся и, несмотря на свою болезнь, справлялся о ходе операции регулярно.

Наконец из операционной вывезли Соколова с простыней до подбородка. Его обескровленное лицо вытянулось и казалось белее бинтов на голове.

Но, что удивило Ингу Казимировну (и дало надежду), Май, казалось, безмятежно спал — ни мук, ни страдания на лице.

Затем вышел хирург. Гранская хорошо знала его и могла рассчитывать на откровенность.

Они зашли в ординаторскую.

— Ну, что я могу сказать, Инга Казимировна, — начал хирург. Переломы левой руки, ключицы, левой ноги. Это не смертельно, как вы понимаете…

Он замолчал. Гранская напряженно ждала.

— Разрыв селезенки, — продолжил он. — Это уже посерьезней. Мы зашили… Других повреждений внутренних органов нет. Я, честно говоря, опасался травм черепной коробки. Рентген этого не показал. Ну, а ссадины, ушибы…

Врач махнул рукой — мол, что говорить о таких пустяках, когда есть куда более серьезные вещи.

— Короче, — заключил хирург, — ему еще повезло. На полном ходу, с крыши поезда!.. — он покачал головой.

Инге Казимировне вспомнилось то место, где они нашли Мая. Насыпь с мягким, закругленным откосом, густо заросшим лопухами и бурьяном, а дальше — разрыхленная земля…

Но по тому, как был сосредоточен и задумчив хирург, Инга Казимировна поняла, что дело обстояло не так просто. И спросила напрямик:

— Я бы хотела знать ваше откровенное мнение как хирурга. Поймите, ведь я должна сообщить жене, близким…