Прокурор - Анатолий Безуглов

— Вижу, вы с новостями…

— По-моему, дело Зубцова приобретает совсем иной оборот, — сообщила Инга Казимировна и, спохватившись, спросила: — Не заняты?

— Давайте выкладывайте, — поспешно сказал прокурор. Пожалуй, даже слишком поспешно: не догадалась бы Гранская, как худо ему на самом деле.

— Провели две экспертизы. — Инга Казимировна открыла «дело». Судебно-медицинскую…

— Повторную? — уточнил Измайлов.

— Да. Эксгумировали труп Зубцова… Понимаете, Хлюстова в своем заключении делает категорический вывод: во время аварии Зубцов находился рядом с шофером, а не за рулем.

Гранская передала прокурору «дело». Он внимательно прочел заключение.

— Вторая экспертиза — химическая, — продолжила Гранская. Исследовали микрочастицы краски на одежде погибшего. Тоже с целью узнать, где сидел Зубцов.

— Ну и?.. — оторвался от чтения Измайлов.

— Следующий лист.

Заключение эксперта-химика не было столь категоричным, как судебно-медицинское. На одежде Зубцова обнаружили микрочастицы краски как с баранки, так и с панели перед правым сиденьем.

— Ну, это понятно, — объяснила Гранская. — Машина же его. Сколько раз Зубцов касался этого руля одеждой…

— Выходит, показания того шофера с автобазы подтвердились?

— Считаю, на сто процентов…

— И какие после всего этого выводы?

— Я почти уверена — это преднамеренное убийство.

— Все-таки «почти?» — улыбнулся Захар Петрович.

— Сами знаете, какие сюрпризы иногда может преподнести жизнь.

— Верно, — согласился Захар Петрович. И подавил вздох: он сам получил «сюрпризец». Еще неизвестно, чем все кончится в Рдянске. — Допустим, убийство. С какой целью?

— Как говорят в плохих фильмах: он слишком много знал… Я имею в виду тот злополучный чемодан.

— Вы связываете?

— А как же!

— Но это уж слишком на поверхности.

— Иной раз мудрствовать тоже вредно. Я считаю, что основной упор надо делать на эту версию.

— И все-таки не забывайте о других, — посоветовал прокурор. — Что можете сказать о предполагаемом убийце?

— Пока ничего.

— А внешние приметы?

— Откуда? Зеньковецкий, ну, шофер, который видел их у переезда, шофера не разглядел. Шляпа и темные очки — не примета.

— Это не мог быть человек, принесший чемодан в радиомастерскую?

— Тот человек — миф!

— Почему? — спросил Измайлов.

— Да вы только посмотрите, какие противоречивые показания у Зубцова. — Гранская взяла «дело», нашла протоколы допросов погибшего. Глаза то серые, то голубые, то коричневые. А цвет костюма? Сплошные противоречия.

— Да, Глаголев в свое время тоже обратил внимание на это.

— Между прочим, показания Зубцова, его поведение лишний раз доказывают, что чемодан с дефицитом оказался в мастерской не случайно…

— Думаете, радиомастер замешан в спекуляции?

— Подтверждений этому пока нет. Но и убрали его не просто так… Короче, Захар Петрович, сказать, какую он играл роль, сейчас трудно. Будем работать…

Гранская ушла. Измайлов вызвал Ракитову.

— Подготовили справку? — спросил он. — По результатам проверки завода?

— Сегодня закончу.

— Хорошо. — Измайлов посмотрел на календарь: пятница. — Можем пригласить Самсонова на понедельник?

— Лучше на вторник, — сказала Ольга Павловна.

— Договорились. Позвоните, пожалуйста, Глебу Артемьевичу. Скажите, что необходимо также присутствие председателя профкома и главного бухгалтера…

* * *

Вечером Захар Петрович со всей семьей отправился в Матрешки. Поехали рейсовым автобусом, затем шли пешком через лес. По дороге Галина все пыталась выяснить у мужа, как они распорядятся отпуском.

Обычно уезжали втроем — всем семейством. То на теплоходе по Волге, то в Карпаты, то в Прибалтику. В этом году хотели побывать на Валдае, поселиться где-нибудь на берегу Селигера, но Захар Петрович ничего определенного сказать не мог, что удивляло жену.

— Понимаешь, не на кого оставить прокуратуру, — оправдывался Измайлов.

— Ты же говоришь, Ермакова пришлют.

— Как я буду выглядеть, подумай! — упорствовал Захар Петрович. Человек еще ничего не знает, надо вводить его в курс дела… Так что скорей всего, Галя, придется тебе в этом году отдыхать с Володей без меня. Поезжайте на море.

— Не хочу. С тобой — еще куда ни шло…

— А к твоим? Ведь пишут, зовут.

Галина задумалась.

— Надо спросить Володю. Я, честно говоря, с удовольствием. Соскучилась. Но хотелось бы, чтобы ты тоже с нами…

— Вот и отлично, а смогу вырваться — приеду к вам, — обрадовался Захар Петрович и окликнул идущего впереди с рюкзаком сына.

Тот остановился, поджидая родителей.

— В Хановей хочешь? — спросила мать.

— Когда?

— В конце июля — начале августа. Там в это время хорошо…

— Градусов пять тепла будет? — пошутил Володя.

— Гарантирую десять, — засмеялась мать. — А рыбалка знаешь какая!

— Сходишь с дедом на охоту, — уговаривал отец. — Надо же тебе, в конце концов, побывать на родине матери…

— Узреть истоки, приобщиться… — продолжал балагурить сын.

— Хоть увидишь, что такое полярный день, — сказала Галина. — Солнце не заходит круглые сутки…

— Уговорили, — кивнул Володя и снова зашагал по лесной тропинке.

— Я бы тоже с удовольствием, — искренне признался Захар Петрович, а сам подумал: «Хоть на край света, лишь бы подальше от всех неприятностей».

— Ну и выкроил бы дней десять.

— Не могу, — вздохнул Захар Петрович.

Сказать правду жене он не мог: никто на самом деле не пустит его в отпуск, пока не разрешится эта история с Белоусами. А после проверки, может, отпустят навсегда.

Они вышли из леса. На большой площади раскинулись участки садового товарищества. Слышался перестук молотков, повизгивали пилы — строились.

— Привет коллегам-мичуринцам! — радостно встретил их Межерицкий. Он был в своем необъятном комбинезоне.

Из-за времянки вышла Лиля, жена Бориса Матвеевича, а затем выскочили и сыновья — долговязый близорукий Мишка и Матвейка, мальчик лет десяти, светловолосый, как отец, полный и розовый: загар к нему не приставал.

В их сопровождении Измайловы пошли к своей палатке, где и оставили поклажу. Галина начала готовить ужин, болтая с Лилей. Дети тут же исчезли, у них были свои дела. А Захар Петрович с Борисом Матвеевичем принялись осматривать участок.

— Что делать с тлей? — сокрушался Измайлов, обнаруживая вредителей почти на каждом деревце.

— Это у всех, не волнуйся. Во вторник приедут опылять. Сразу все участки обработают, — успокоил Межерицкий.

— Слава богу!

— Конечно. Мы подумали, что каждому в отдельности с этой заразой не справиться. Ну, потравлю я их, а они к тебе переползут… Вот и договорились с колхозом…

— Скинулись? — улыбнулся Захар Петрович.

— По полтора целковых. Это по-божески, правда?

— О чем речь! Один распылитель, если приобретать, и то…

— В этом и сила коллектива! — засмеялся Межерицкий.

— А насчет дороги? — поинтересовался Захар Петрович.

— Порядок. Через неделю начнут.

— Вот видишь, обошлись и без меня.

— Вроде бы обошлись, а вроде бы и…

Захар Петрович подозрительно посмотрел на приятеля.

— Что значит «вроде»?

— Главный козырь у нас — что и ты тут садовничаешь. А так бы хрена лысого уговорили Кулагина.

— Фантазируешь? — усмехнулся Измайлов.

Межерицкий ничего не ответил и поманил за собой Захара Петровича. Они перешагнули кустики крыжовника — границу участков.

— Помоги мне.

И Борис Матвеевич взялся за очищенный от веток ствол ели, предназначенный на балку, с комля, Захар Петрович — за вершину. Надо было водрузить его на козлы.

— Раз-два — взяли! — скомандовал Межерицкий.

Измайлов хотел резко выпрямиться и… Шершавое бревно выпало из рук. Резкая боль опоясала спину, схватила, словно в тиски.

— Что с тобой, старик? — бросился к нему Борис Матвеевич.

Захар Петрович так и остался стоять согнувшись — разогнуться он не мог.

Подбежали Галина и Лиля.

— Не могу, — прохрипел Захар Петрович. — Вступило что-то.

Его отволокли в палатку, уложили на раскладушку. При каждом движении он стискивал зубы — такой резкой была боль.

Межерицкий, расспросив Измайлова, какого характера боль, и прощупав его поясничную область, резюмировал:

— Обычный радикулит.

— Никогда не жаловался, — сказала изрядно перепуганная Галина.

— Поживешь — до всего доживешь, — усмехнулся Межерицкий. — Рождаемся мы в основном здоровенькими.

— Я знаю, что ты сидел в автобусе у открытого окна. Говорила же, пересядь…

— Ерунда, — морщась от боли, отмахнулся Захар Петрович. — Век не боялся сквозняков…