Петр Грушин - Владимир Светлов

25 июня 1950 года началась война в Корее. Спустя две недели американцы заявили о предстоящей высадке своих войск на Корейском полуострове. При этом ими не особенно скрывалась директива, выпущенная Советом национальной безопасности США всего лишь за несколько месяцев до этих событий. В документе раскрывался план предстоящего перевода экономики США на военные рельсы под предлогом начала «тотальной войны с коммунизмом».

Дальнейшее развитие событий грозило обернуться очень большой войной, в которой могли непосредственно столкнуться СССР и США. И здесь уже мог реализоваться один из многочисленных американских планов ядерной войны, что означало вступление в действие сотен бомбардировщиков, от которых в СССР не существовало эффективной защиты. Это нашло подтверждение очень скоро, во время войны на Корейском полуострове. Средства ПВО северокорейской столицы Пхеньян, максимально оснащенные и зенитными пушками, и самолетами‑истребителями, не смогли предотвратить разрушение этого города, что после окончания войны было зафиксировано специальной комиссией. А потому возможность повторения Москвой такой участи к какому‑либо оптимизму не располагала.

Уже в начале августа на одном из заседаний советского руководства вопрос создания в стране новых систем ПВО стал центральным. Однако ничего радикального в самые ближайшие месяцы ракетчики из созданного весной 1950 года в НИИ‑88 ОКБ‑2 (где были продолжены работы по развитию немецких разработок зенитных ракет) предложить не могли, в лучшем случае обещали уложиться в ранее заданные сроки. Кабинет Сталина, в котором проходило это заседание, видел немало подобных сцен, случавшихся при принятии решения о создании атомной бомбы, дальнего бомбардировщика, первых баллистических ракет. Присутствовавшие на совещании, конечно, не знали о том, что Сталин предварительно несколько раз встретился с одним из наиболее опытных разработчиков ракетных систем в стране П. Н. Куксенко, который возглавлял СБ‑1 и поэтому прекрасно представлял себе намечавшийся объем работ.

«Мы должны получить ракету для ПВО в течение года». По воспоминаниям очевидцев, именно эту фразу произнес своим негромким голосом Сталин, после того как выслушал специалистов. В том, что слова, произнесенные этим голосом, приобретают гигантскую силу, создатели ракет убедились уже через несколько дней, когда все начало развиваться по уже накатанной атомной эпопеей колее.

Для скорейшего создания вокруг Москвы зенитной ракетной системы «Беркут», которая по уровню сложности и затрат ничуть не уступала атомной бомбе, 3 февраля 1951 года организовали 3‑е Главное управление при Совете Министров СССР (ТГУ), по аналогии с 1‑м Главным управлением (ПГУ), призванное заниматься созданием атомной бомбы. Первые же несколько месяцев координация работ на новом направлении осуществлялась аппаратом Берия и начальником ПГУ Б. Л. Ваниковым.

Руководителем 3‑го Главного управления был назначен Василий Михайлович Рябиков, работавший до этого первым заместителем Д. Ф. Устинова. Заместителем Рябикова стал Валерий Дмитриевич Калмыков, ранее возглавлявший НИ И‑10, где разрабатывались всевозможные корабельные системы управления. В 3‑е Главное управление перешел и Павел Владимирович Цыбин, бывший Председатель Государственной комиссии по летным испытаниям Р‑101.

С первых дней существования ТГУ при нем началось создание необходимых для работы структур – своей приемки, своего зенитно‑ракетного полигона в районе Капустина Яра, а по мере создания и введения в строй объектов «Беркута» началось и создание специальных войсковых формирований, предназначенных для их эксплуатации. По первоначальным планам систему «Беркут» предполагалось передать в военное министерство полностью готовой к боевому дежурству, с техникой, обученными кадрами и даже с жилыми городками.

Таким образом, создание зенитной ракетной системы для обороны Москвы приобрело статус национальной программы со всеми вытекающими из этого последствиями. На «объекты» было брошено все, что требовалось, все, что нужно, все, что можно… А что нельзя – бралось из мобилизационных ресурсов страны. Работы разрешалось проводить без утвержденных проектов и смет, оплату труда – по фактическим затратам, финансирование Госбанком – по фактической стоимости, отменялись лимиты на расходование горючего…

* * *

Все работы по созданию «Беркута» велись в строжайшем секрете, держались в тайне даже от военного руководства страны и находились под полным контролем МГБ. Центром всей разработки стало КБ‑1, преобразованное в августе 1950 года из СБ‑1.

В КБ‑1 в считаные недели лета – осени 1950 года число работников возросло в несколько раз. Начальник КБ‑1, а им первые месяцы был заместитель министра вооружения Константин Михайлович Герасимов (освобожденный для этой цели от всех других работ в министерстве), имел возможность, не спрашивая ничьего согласия, переводить к себе на работу кого угодно и откуда угодно. Как это происходило? Рассказы тех, кто попал в те месяцы на работу в КБ‑1, на редкость похожи. Вот свидетельство будущего работника ОКБ‑2 (МКБ «Факел») Вилена Петровича Исаева:

«Ближе к вечеру в один из дней августа 1950 года к нам, нескольким молодым инженерам, работавшим в одном из конструкторских бюро НИИ‑88, подошла секретарь и сказала: „Завтра к девяти утра вам следует быть по такому‑то адресу“. На наши „зачем, почему“ она даже не пыталась ответить – сама не знала. Остаток вечера у каждого из нас прошел в догадках. Но назавтра в том же составе мы собрались возле одного из очень солидно выглядевших зданий в самом центре Москвы. Раньше мы и подходить‑то к таким не решались. А теперь без каких‑либо проблем нас пропустили вовнутрь. Поднялись мы наверх с сопровождавшим нашу группу неразговорчивым человеком и разместились в приемной. Вскоре нас позвали в кабинет какого‑то большого начальника и загадки продолжились. „Вы переводитесь на новое место работы“, – только это услышали мы от него. В надежде, что хоть от него мы получим какую‑либо информацию о нашем будущем, мы тут же обратились к нему с мучившим нас вопросом: „Куда, в какой город?“. Но он, сохраняя на своем лице глубокую таинственность, только снисходительно бросил: „Там рядом есть метро“. У нас сразу отлегло от сердца – мы знали, что метро было тогда только в Москве, а значит, никакой дальней поездки не предвидится. Ну, а на следующий день мы уже направились по указанному нам адресу – в КБ‑1, располагавшееся рядом со станцией метро „Сокол“. Там с каждым из нас отдельно поговорил Павел Николаевич Куксенко, разузнал, чем мы занимались, чем хотели бы заниматься, и направил нас в соответствующий отдел, где разрабатывались ракеты. Так что вся эта процедура перехода на новую работу заняла у нас меньше трех дней».

Спустя несколько месяцев после создания эту организацию, получившуюся весьма солидной – и по количеству работников, и по количеству зданий, в которых разместились конструкторские и производственные подразделения, возглавил «железный» сталинский директор Амос Сергеевич Елян. До этого назначения он руководил крупным заводом в Горьком и прославился в годы войны своими успехами в выпуске вооружения.

* * *

Вскоре после начала работ над «Беркутом» вокруг Москвы развернулось строительство двух бетонных кольцевых автодорог общей протяженностью около 2000 км (в простонародье до сих пор их так и называют «бетонками», хотя они уже давно заасфальтированы). Вдоль них и предстояло теперь разместиться ракетам, радиолокаторам и десяткам военных городков.

При выборе основных параметров «Беркута» его заказчики и разработчики исходили из необходимости уничтожения бомбардировщиков, способных летать с высокими дозвуковыми скоростями на высотах 10–12 км, бомбардировщиков, как уже находившихся на вооружении, так и тех, которые могли появиться в самом ближайшем будущем. В соответствии с требованиями, предъявленными к «Беркуту», вокруг Москвы было необходимо создать сеть стационарных зенитных ракетных комплексов, каждый из которых мог одновременно обстреливать до 20 воздушных целей, находящихся на дальностях до 35 км и на высотах от 3 до 25 км, в угловом секторе 50–60°.

Здесь уже говорилось о той завесе секретности, которая окружала работу и ответственных за нее людей. Большинство из принятых в этом направлении шагов были аналогичны засекречиванию работ по атомному проекту. Некоторым из специалистов пришлось даже работать под другими фамилиями.

Для того чтобы в этих сверхсекретных условиях участник разработок мог легко ориентироваться в назначении любого из компонентов создаваемой системы, каждый структурный элемент «Беркута» получил условное обозначение. Так и появились А‑100, Б‑200, В‑300.