Петр Грушин - Владимир Светлов

В результате опытный образец Б‑200 после испытаний в Кратово всего за пятнадцать дней был не только доставлен в Капустин Яр, но и смонтирован и опробован…

* * *

В условиях чрезвычайно сжатых сроков и самого серьезного контроля разработчики старались максимально использовать решения и конструкции, при реализации которых могли бы быть сведены к минимуму возможный риск и проблемы. Пусть это иногда и вело к занижению характеристик какого‑либо агрегата. А эксперименты и «прожекты» откладывались на потом.

Хорошо иллюстрирует именно такой подход к делу разработка маршевого жидкостного ракетного двигателя для В‑300 в КБ Алексея Михайловича Исаева. Приступив к работе осенью 1950 года и имея задание на создание двигателя с тягой 8 т, исаевцы могли пойти двумя путями – разработать многокамерный двигатель или однокамерный. Аналогичные поиски им уже приходилось вести, занимаясь двигателем для ЗУР Р‑101. Конечно, использование однокамерного «восьмитонника» сулило заметное снижение массы и рост энергетики. Однако во время испытаний на стенде этот вариант двигателя начал взрываться при самых неожиданных обстоятельствах. И конца таким взрывам не виделось. Причину неудач несколько месяцев не могли выяснить, рассмотрев, казалось бы, все возможные варианты. А сроки поджимали… В результате Исаеву пришлось принять четырехкамерный вариант двигательной установки – с большей массой и худшей энергетикой, но не грозивший подобными неприятностями в отработке, а потому в сложившихся условиях единственно возможный. Так и оказался на В‑300 четырехкамерный ЖРД.

А однокамерный «восьмитонник» в КБ Исаева также со временем был доведен. Причина его взрывов, до которой докопались разработчики, стала классической для будущих инженеров‑двигателистов. В камере двигателя при его работе создавались условия для детонации горючей смеси. Чтобы избежать этого, конструкция камеры была существенно переработана. Созданный подобным образом однокамерный двигатель на ракету Лавочкина установили уже при ее последующей модернизации.

Тем временем вышедшая на испытания ракета В‑300, как и положено столь сложным творениям рук человеческих, продолжала задавать загадки своим создателям.

Как вспоминал В. Отрощенко:

«В те первые месяцы мы уже могли судить: вопросы, связанные со стартом ракет, отработаны основательно, что же касается управления их полетом, то тут еще немало сложного и нерешенного. И главным образом – с функционированием автопилота. О том, что автопилот ненадежен и нуждается в совершенствовании, говорили телеметристы, стартовики, да и сами конструкторы. Однажды, при очередном запуске, ракета вышла из‑под управления и, сделав разворот, упала невдалеке от стартовой площадки. Как потом было установлено, на ракете произошло заклинивание газовых рулей. Прибыл Главный конструктор ракеты. Начались поиски новых решений. Все, кто был связан с испытаниями, понимали: чтобы выяснить закономерности в работе автопилота и внести коррективы в его устройство, требуется множество статистических данных о „поведении“ ракеты в полете. И мы старались обеспечить максимум пусков.

Подготовить ракету к испытательному старту было делом хлопотным и нелегким. Устанавливались десятки датчиков, производились объемные циклы проверок, и каждый параметр нужно было выставить с минимальными допусками. Нередко к пуску готовились одновременно несколько ракет. На все это требовалось много часов работы, часы складывались в сутки, недели…»

* * *

Среди верениц дат, связанных с созданием в нашей стране зенитного ракетного оружия, особое место занимает 2 ноября 1952 года. Почему? Как уже говорилось, первые зенитные управляемые ракеты, воссозданием которых на основе немецких аналогов занимались в НИИ‑88, не были управляемыми в полном смысле этого слова. Зачастую управляемые по радио Р‑101 или Р‑102 закладывали в полете такие виражи и петли, что от испытателей требовалось проявить немало технической смекалки для объяснения причин столь «разумного» поведения ракет. Во многом аналогичным образом происходили испытания ракет «Вассерфаль» и «Шметтерлинк» и у немцев.

И вот в тот ноябрьский вечер на глазах у своих создателей, испытателей и руководства полигона В‑300 безупречно выполнила все команды операторов. Обратимся к очевидцу тех событий К. С. Альперовичу:

«К ноябрю 1952 года зенитный ракетный комплекс – опытный образец центрального радиолокатора управления и стартовая позиция – был готов к проведению пусков ракет в замкнутом контуре управления. Первый такой пуск был выполнен вечером 2 ноября 1952 года. Стрельба проходила по „кресту“ – имитируемой неподвижной „цели“, координаты которой задавались соответствующей выставкой систем сопровождения цели по угловым координатам и дальности. Для упрощения задачи первого пуска наведение ракеты по штатному закону проводилось только в вертикальной плоскости. В наклонной плоскости управление проводилось по „трехточке“.

Длившийся около минуты полет ракеты показался занявшим всего несколько мгновений.

После пуска Лавочкин, наблюдавший за ракетой в темном небе полигона по факелу двигателя, работающего на всем пути ее полета к „цели“, уже в здании ЦРН, идя навстречу Расплетину с вытянутой вперед рукой, возбужденно повторял: „Александр Андреевич! Как ее взяло, как повело на траекторию и по ней!“

Под впечатлением первого и сразу успешного полета ракеты в замкнутом контуре управления Лавочкин тут же высказал, по‑видимому, давно вынашивавшуюся им идею: „Александр Андреевич! Зачем иметь такое количество радиолокаторов и стартовых позиций с огромным количеством ракет? Сделайте локатор, работающий вкруговую, а я сделаю ракету, которая сможет летать в любую сторону с одной стартовой позиции“.

У Расплетина это предложение энтузиазма не вызвало».

Конечно, для С. А. Лавочкина, который присутствовал на многих пусках В‑300 и всякого насмотрелся на испытаниях, переход его ракеты в новое, управляемое качество был, что называется, «в жилу». Ракета беспрекословно повиновалась командам с земли. Она наконец становилась полноправной частью огромной ракетной системы, хотя и далеко не центральной. Почти такой же, как пуля, до поры до времени лежащая в стволе автомата, который, в свою очередь, находится в руках солдата…

Тот ноябрьский день многое изменил во взглядах Лавочкина на управляемые ракеты. Так об этой перемене вспоминал один из ведущих создателей «Беркута» Григорий Васильевич Кисунько:

«Как авиаконструктор, Лавочкин в свое время привык командовать радистами: выдавал им техническое задание, назначал вес радиоаппаратуры, выделял отсек для ее размещения и место на щитке управления, а все остальное, как говорится, „не ваше дело“. Теперь же при разработке ракеты, в его дела все плотнее стали влезать радисты, „управленцы“. Задают материал обшивки и даже силовых узлов ракеты в местах установки бортовых антенн. Случалось и так, что ракета, как бревно, не слушалась радиокоманд: рули отклоняются, а она почти не меняет своего курса или тангажа и даже поворачивает не в ту сторону. Приходилось делать продувки моделей, экспериментировать, выбирать местоположение рулей – вроде бы обычное дело, но все это под недреманным оком КБ‑1».

На полигоне это «око» от КБ‑1 представлял один из крупнейших авиационных специалистов того времени Дмитрий Людвигович Томашевич. Он руководил группой сотрудников КБ‑1, которые занимались анализом результатов, полученных в процессе летных испытаний зенитных ракет, параллельно с работниками КБ Лавочкина. Тогда подобный параллелизм объяснялся, прежде всего, необходимостью решения в КБ‑1 проблем, связанных с бортовой аппаратурой управления полетом ракеты, создания математических описаний процессов ее полета. Но полученные при этом анализе результаты довольно часто различались в зависимости от того, кто их получал.

Лавочкин сумел сориентироваться в этой работе, найти в своих ракетах (в отличие от многих других авиаконструкторов, привлекавшихся в те годы к созданию ракет) оптимальное сочетание их качеств как «летательного аппарата», так и специальной «начинки». И подобный поворот в авиаконструкторской судьбе Лавочкина был вовсе не уступкой «радистам» и «управленцам», он был скорее выражением масштабности и многогранности его таланта.

Однако заниматься этой работой в роли смежника КБ‑1 Лавочкину было крайне нелегко. Кто как не он помнил защиту эскизного проекта В‑300, которая состоялась в КБ‑1 в марте 1951 года. Тогда уверенные в своей правоте «радисты» с мелом у доски на языке дифференциальных уравнений стали доказывать ему, «самолетчику», что аэродинамическая схема для его ракеты выбрана неправильно. Все попытки Лавочкина отстоять выбор, сделанный на основе расчетов и продувок в ЦАГИ, завершились лишь тем, что его больное сердце в очередной раз напомнило о себе…