Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье

с ними. Они сказали ей, что ей следует отпаивать меня очень сладким теплым вином, сварить для меня хорошего бульона и хорошо закутать, потому что меня бил ужасный озноб. Эти злые существа наслаждались горем несчастной женщины. Вечером они навестили меня, а мадам всю ночь провела в своей гостиной. Утром она вернула мне мои пятнадцать су, и отвела мне отдельную комнату. Все соседи были в диком восторге от разыгранной мною комедии.

Мы отправились в Кле,[53] а из Кле в Порт Сен-Дени, где нас ждали парижане — в нашу честь строилась Триумфальная арка. На Елисейских полях стояли палатки с приготовленными для нас столами, уставленными блюдами с холодным мясом и запечатанными бутылками вина. Но, к сожалению, лил такой дождь, что все тарелки заполнились дождевой водой. Есть мы не могли, но открыли бутылки и пили стоя. Мы выглядели очень жалко — словно мокрые утки.

Три наших батальона отправились в Курбевуа, один остался здесь. Император дал нам немного отдохнуть, и мы получили новую униформу. У нас состоялось несколько блестящих парадов. Прекрасный Париж дал нам великолепный обед под сводами галерей Плас-Рояля. Всего было в изобилии. Вечером мы пошли в Порт Сен-Мартин на комедию. Пьеса рассказывала о переходе через Сен-Бернар, и мы видели спускающихся с горы добрых монахов и следовавших за ними их огромных собак. Глядя на этих капуцинов и их собак, я почти поверил, что я тоже сам тащил эти пушки. Я аплодировал и топал ногами. Мои товарищи удивились: «Ты, что, спятил?» Я ответил им: «Видите ли, я видел их на горе Сен-Бернар — и этих великолепных собак, и тех самых монахов».

Перекличка состоялась только в два часа ночи, никого не наказывали, а все наши мелкие провинности были прощены.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРУССКАЯ И ПОЛЬСКАЯ КАМПАНИИ. — ВСТРЕЧА В ТИЛЬЗИТЕ. — Я ПОВЫШЕН ДО КАПРАЛА. — ИСПАНСКАЯ И АВСТРИЙСКАЯ КАМПАНИИ. — Я ПРОИЗВЕДЕН В СЕРЖАНТЫ.

В знак своего уважения, к Наполеону прибыли дружественные ему принцы, и он развлекал их великолепными парадами. Нас направили охранять их резиденции, и каждый из них всегда нам что-нибудь давал, кто больше, кто меньше. Из всех этих высоких персон мсье Камбасерес[54] был самым скупым — он никогда не давал охранявшему его комнату часовому больше чем полбутылки вина. И, естественно, мы были очень недовольны, когда настала наша очередь охранять его дом.

Мы были очень загружены — восемь часов в карауле и два часа патрульной службы — всего десять часов и в ночное время, ну и круглосуточная казарменная служба — и все это не снимая одежды. По первому же оклику каждый из нас должен был готов ответить: «Я!». Каждый день кто-нибудь из гвардейцев на сутки заступал в дежурство по казарме. Ну, и наконец, в те дни состоялись грандиозные полевые учения, во время которых мы целый день провели на равнине Саблон и в Тюильри.

Император заказал большое количество пушек, повозок и зарядных ящиков, он велел открыть их, чтобы убедиться, что ничего не забыто. Он сам встал на колесо, чтобы удостовериться, что все на месте, особенно сундук с лекарствами, лопаты и кирки. Он был очень строг. Мсье Ларрей отвечал за медицинский сундук, а инженеры — за лопаты и кирки, и Император весьма сурово наказал бы их, если бы чего-нибудь недоставало. Он был и самым добрым и самым жестоким человеком одновременно, все мы очень боялись, но в то же время и обожали его.

Нам было приказано изучить состояние нашего белья и обуви, а также подготовить для новой кампании наше оружие. Император устроил нам смотр, и приказал нам быть полностью готовыми к выступлению, которое могло начаться в любой момент. Наши офицеры сказали нам, что нам предстоит отправиться на встречу, в которой будут участвовать прусский король и русский Император. Но у прусской границы, нам зачитали приказ, в котором сообщалось, что мы объявили войну Пруссии и России.

В первых числах сентября 1806 года мы отправились в Вюрцбург — Император уже ждал нас там. Это очень красивый город, его крепость великолепна. Принцы восторженно встретили Наполеона. Оттуда ускоренным маршем войска были направлены в Йену, в город мы вошли 13-го октября, в десять часов вечера. Мы прошли по городу в полной темноте — ни в одном окне не горел свет, жители покинули его. Полная тишина. Выйдя через противоположные ворота, мы очутились у подножия крутой горы. Нам необходимо было взойти на нее и немедленно побатальонно построиться на ее плоской вершине. Мы ощупью были вынуждены перемещаться у самого края пропасти — мы даже друг друга не видели. И при этом нужно было делать это тихо, поскольку враг находился совсем недалеко от нас. Мы построились в каре, а Император занял место в его центре. Затем к подножию этой ужасной горы подошла наша артиллерия, но она не могла идти дальше — проход был слишком узок, его надо было расширить и убрать множество разбросанных повсюду камней. Император лично руководил инженерами, он не ушел, пока дорога не была закончена, и в полной тишине перед нами прошла первая, ведомая двенадцатью лошадьми, пушка.

Прошли еще сразу четыре пушки, и их тотчас установили в батарею. Затем тех же лошадей вернули к исходной точке, чтобы использовать их для перевозки других пушек. Большая часть ночи ушла на выполнение этой тяжелейшей задачи, и враг не заметил нас. Император находился в центре каре, каждой роте он позволил развести себе два или три костра. Одна рота насчитывала сто двадцать человек. Двадцать из них были отправлены на поиски продовольствия. Нам не нужно было далеко идти, потому что кинув с горы камень, можно было уверенно попасть в лежавший ниже нас город. Все дома опустели, несчастные жители покинули их. Мы нашли все, что нам было нужно, в частности вино и сахар. Порядок поддерживали наши офицеры, и через три четверти часа мы уже шли обратно на гору, нагруженные вином, сахаром, медными котлами и другой провизией. Для освещения погребов мы использовали факелы, и в кладовых больших отелей мы нашли множество запечатанных бутылок вина.

Принесли дров, развели костры, а вино и сахар отправили в котлы. Всю ночь напролет мы пили за здоровье прусского короля, а оставшееся вино справедливо поделили между собой. Его было очень много — каждый гренадер получил три бутылки — две в медвежью шапку, и одну в карман. Всю ночь