Дефицит - Иван Щеголихин

— Добрый день, — сказал он звучным голосом. — Алла Павловна просила ей сообщить, когда вы проснетесь.

Малышев просипел что-то и закрыл глаза, дескать, не возражаю. Скрутило его как, надо же! Старик поднялся, постоял на месте, истратив, видимо, на подъем все силы, затем пошел словно по льду, понес себя, боясь расплескать. Послеоперационный, наверное.

Вошла сестра, неся на ладони шприц в стерильной обертке.

— Укольчик, Сергей Иванович, не надо поворачиваться! — предостерегла она, откинула одеяло и воткнула иглу в мышцу.

— Что это? — просипел он.

— Папаверин с дибазолом, Сергей Иванович.

Вот как, еще и давление подскочило вдобавок. Вскоре нянечка принесла завтрак, он попытался сесть, но она закричала: «Лежите, лежите!» и тоже все время — Сергей Иванович, Сергей Иванович. Тошнило, мутило, выпил чаю чуть-чуть, от завтрака отказался. Боль распирала череп. Дурацкое положение. Никогда ничем не болел, не лежал в стационаре за все свои сорок пять, даже больничного не брал ни разу — и вот тебе на! Досада, шум в башке непрерывный, а сосед пропал, все еще тащит себя по коридору в поисках врача…

Чинибеков, алкаш, мстителен, и отплатить Малышеву есть за что, но не таким же способом, пенсионер уже, неужто рука поднялась? Да не сон ли все это, черт побери? От укола стало полегче. Удар, видимо, тупым орудием, гематома скрытая, нет нужды в повязке. А давление отчего?

Вернулся, наконец, сосед — висячие мешки под глазами, но взгляд ясный.

— Вам приказано не вставать, — сказал он отчетливо, сильным не по возрасту голосом. — Сейчас она придет.

— Кто?

— Лечащий врач Алла Павловна.

Что за Алла Павловна? Кажется, анестезиолог есть такая.

— Фамилию ее не знаете? — голос его окреп, естественно, пора уже. Сегодня он полежит, а завтра домой.

— Родионова. Очень милая женщина.

Он такой не помнил, хотя хирургинь знает всех. Отшибло. Амнезия. У соседа, возможно, грыжа или аденома простаты, судя по походке. Она и оперировала, надо полагать.

— Хороший хирург? — спросил Малышев.

— Алла Павловна терапевт, довольно известный.

Вон как, довольно известный хирург не может вспомнить имени довольно известного терапевта. Старик опустился на свою койку и вытянул худые ноги в черных носках.

Рядом с кроватью столик на металлических ножках, сверху стекло (сразу всплыли осколки в подъезде), над столиком панелька с глазком и шнурок, дернешь — глазок зажжется и на посту у дежурной сестры раздастся трель. Дернуть надо и сказать, чтобы принесли одежду. Но сил нет… Закрыл глаза — ну что за морока, удар, «скорая», носилки, палата — до чего нелепо! Проснуться надо, стряхнуть наваждение и жить как жил… Шум в голове слитный, ровный, будто к уху приложили раковину, и не к одному, а сразу к обоим, и лежит вот рыло на подушке с двумя раковинами вместо ушей.

Вошла врач, она самая, надо полагать. Лицо знакомое.

— Добрый день, Сергей Иванович, — и еще по слогам, отчеркнуто: — Здрав-ствуй-те. — Улыбка не служебная, а как своему, коллеге, а он забыл, никак не вспомнит.

— Здрас-с… — ответил он невнятно, чувствуя усиление шума в ушах — кто же она? Сосед только что сказал ее имя, кажется, Эмма Ивановна? Он попытался подняться, но она быстро к нему шагнула, выставив руки вперед ладошками.

— Полежите, Сергей Иванович, нельзя пока!

Разве он сам не знает, что ему можно и чего нельзя?! — но все-таки лег.

— Спокойнее, пожалуйста, спокойнее.

— Да я и так спокоен! — возмутился он оттого, что она сразу увидела его волнение. — Вы полагаете, у меня есть причины для беспокойства?

— Как вы сразу, быка за рога. — Она снова слегка улыбнулась, но уже натянуто, тоже заволновалась. — Есть причины или нет причин, попытаемся выяснить вместе с вами. — На шее у нее фонендоскоп кулоном, зеленоватые трубки, под локтем черная коробка с тонометром. — Только не встречайте меня в штыки, ладно? Пока я вам ничего плохого не сделала, верно?

— Извините, непривычно. Дурацкое положение.

— Я понимаю. Совершенно здоровый человек и вдруг… — она осторожно смолкла, а он ухватился:

— Что значит «и вдруг»?

— И вдруг в больнице, мало приятного. Но вы же врач, должны понимать.

Черт побери, врач — это совершенно не то, что больной! Но ничего не сказал. Она смотрела на него отчужденно, уже без тени улыбки. Ей был нужен контакт, а он не мог овладеть собой, наскакивал и перечил, и все оттого, что не мог ее вспомнить. Может, сразу спросить, где встречались? Она ответит — на совещаниях, на конференциях кардиологов или пульмонологов, да мало ли где. Только оскорбит ее тем, что не помнит.

— Как вы спали, Сергей Иванович? — Она сняла фонендоскоп с шеи, коробку с тонометром положила рядом с ним на постели.

— Нормально спал. Если не считать того, как меня сюда волокли.

— Что сейчас беспокоит?

— Голова. Шум в ушах. Провал в памяти, не могу вспомнить, где мы с вами встречались?

— Это не провал, Сергей Иванович, просто мы с вами давно не виделись.

— Нет, провал, — сказал он упрямо. — Я вас забыть не мог!

Не вспомнить такую женщину — это черт знает что!

Она пожала плечами, достала тонометр, размотала манжету, но измерять давление не спешила, видно, ждала, чтобы он успокоился.

— Давно у вас головные боли, шум в ушах?

Ей нужен анамнез, чтобы заполнить историю болезни. А он не в себе и отвечать не хочется.

— Дайте вашу руку, доктор. — Он закрыл глаза. Протянул руку, ощутил ее теплую и покорную ладонь, положил себе на лоб, на глаза и как будто успокоился. — Когда вы меня выпишете?

— Скоро… — сказала она неуверенно, он понял, что она к нему подлаживается, успокаивает.

— Когда найдете нужным, тогда и выпишете. — Он пожалел ее, пощадил. — Как вас зовут?

— Алла Павловна.

— Правильно, Алла Павловна, я же знал. А с чем я поступил? — Он все это проговаривал медленно и не открывал глаз, но видел ее, по голосу чувствуя ее легкую растерянность. Она молчала, и он сам предположил: — Посттравматическая гипертония?

— А какую травму вы имеете в виду?

Какую… Да ту самую, по затылку. Однако не сказал пока.

— Давайте измерим давление, Сергей Иванович. — Она подняла рукав его рубашки, осторожно намотала манжету, накачала грушу и, приложив прохладный пятачок фонендоскопа, стала слушать, глядя на стрелку тонометра, отключилась от него, а он смотрел на ее лицо в упор, на ее брови темные, с пушком на переносье, и губы темные, четкие, почти не крашенные, и на щеках пушок в свете солнца, и никаких висюлек, наверное, слышала про капризы хирурга Малышева и все с себя поснимала, — что же, спасибо за внимание. Красивая женщина и серьезная, без кокетства. И очень-очень знакомая. Как же он мог забыть и когда забыл, уже здесь?

— Сколько, Алла Павловна?

Она сняла манжету с руки, смотрела в сторону.

— Пока повышенное, Сергей Иванович. — Посидела, подумала. — Вы переутомились, наверное, много работали, вам нужен отдых, но сначала лечение. У вас был криз. Незначительный, но… тем не менее.

— Кри-из? — переспросил он, чувствуя опять волну раздражения. — Да что за чепуха, какой криз? У меня — криз?! — А в башке боль аж слепит.

Она раздвинула лапки фонендоскопа, повесила его обратно на шею, смотала манжету, не глядя на него, и аккуратно стала укладывать тонометр в коробку, лицо ее было строго, она не одобряла такую его реакцию. Он попытался сказать с усмешкой:

— Выходит, топором по затылку меня не стукали?

— За что же вас, да еще топором? Не за что. — Она улыбнулась и стала совсем-совсем знакомой, ну прямо будто вчера расстались. Да кто же она, в конце-то концов? Они не учились вместе, сразу ясно, она моложе его лет на пять, а может быть, и на десять, и не работали вместе, тоже ясно. Халат, а более того колпак изменяют облик, он по себе знает, бывшие пациенты при встрече на улице смотрят на тебя в первый момент как на незнакомца, иной раз и поздороваться не успевают, в больнице врач замаскирован, вот как она сейчас, колпак совсем закрывает волосы, скрадывает лицо.

— Ладно, Алла Павловна, криз так криз, лежать так лежать, я согласен. Только говорите со мной откровенно, как с врачом.

— Врачей лечить трудно, Сергей Иванович.

— А меня легко.

Хирурги самоуверенны, и он среди них не самый плохой.

— Как часто у вас поднималось давление?

— Никогда не поднималось. — И тут же начал прикидывать — наверняка поднималось, перед трудной операцией, например. Или после нее. — На завтра, то есть уже на сегодня, была назначена операция Леве Киму, долго его готовили и опять отсрочка. От этого у меня и давление.

— Еще кое-какие формальности, Сергей Иванович. Вашу историю болезни заполняли в реанимации, не указали антропометрию — рост, вес.

— Ну вот, еще и реанимация! — возмутился он. — Зачем? У вас что, уже больных нет, и вы здоровыми реанимацию заполняете?