Шурочка: Родовое проклятие - Ольга Гусева

– Так бывает только в сказках.

– А ты разве не поняла, что наша с тобой сказка уже началась?

Шурочка заглянула ему в глаза – и в их синеве увидела любовь, любовь безмерную, согревающую и всепоглощающую. Она обвила его шею руками, его руки сомкнулись у нее за спиной, и он почувствовал ее губы – живые, теплые, желанные. Он крепче обнял ее и всмотрелся в ее лицо – лицо у нее было тихое, нежные губы приоткрылись и вздохнули изумленно и счастливо. Он наклонил голову и зарылся лицом в ее роскошных волосах, затем прильнул щекой к ее нежной щеке и, собрав всю свою волю, боролся со сводящим его с ума отчаянным порывом. И вдруг он понял, что погрузился в сладкий сон, от которого ему уже не пробудиться. Они смотрели друг другу в глаза, улыбаясь, ни слова не говоря о своих чувствах.

Клавдия стояла на крыльце, пристально вглядываясь вдаль.

– Ну, где же она? Ушла и пропала. Как бы чего не случилось? – ворчала она, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Увидев Шурочку, она бросилась ей навстречу.

– Милая моя! – воскликнула она, и лицо ее просияло от радости. – Где ты была так долго? Пойдем скорее в дом, у меня для тебя готов сюрприз!

Она взяла платье и протянула его Шурочке. Шурочка прижала платье к лицу и в счастливом порыве кинулась к Клавдии, осыпая ее многочисленными поцелуями и в щеки, и в лоб, и в нос.

– Мамочка Клавочка, я так счастлива! Мне кажется, что я влюбилась!

Лицо Клавдии, расплывшееся в улыбке, от неожиданности вытянулось, и она, хлопнув рукой себя по подбородку, точно помогая закрыть рот, раскрывшийся непроизвольно от удивления, прохрипела:

– Вот уж, по истине, сюрприз! Так, кто же кому преподнес сегодня настоящий сюрприз?

И они, крепко обнявшись, залились звонким смехом.

IV

Настя с каждым годом становилась все более привлекательной. Исчезли веснушки, потемнели брови и ресницы, и к восемнадцати годам в ней проявилась своеобразная прелесть. Она не обладала яркой красотой. Ее фигурка была стройна, но чересчур худенькая. Только большие серые глаза и огненно-рыжие волосы сразу привлекали внимание. Настя была интересной и общительной девушкой и, точно магнитом, притягивала к себе всех деревенских девчат и ребят, но она ни с кем не делилась своими горестями и радостями, кроме Шурочки, которую считала своей единственной подругой, и сама была для нее хорошим другом. Настя обожала Шурочку с самого детства и готова была отдать ей все самое лучшее и даже «расшибиться в лепешку», чтобы чем-нибудь ее порадовать. Обе девушки были разные. Шурочка отличалась спокойным нравом, была тиха и скромна. Настя же вся кипела жизнью, не боялась принимать смелых решений, была упряма и имела редкостное самообладание – ничто не могло выбить ее из колеи. Может быть, именно эти контрастные свойства характеров и притягивали девушек, они как бы дополняли друг друга и черпали друг в друге то, чего не хватало каждой.

Почти все ребята в округе были влюблены в Настю, они табунами крутились возле нее, и каждый старался покорить ее сердце. Иногда даже случались драки за право первенства в ухаживании за ней. Девчат же пуще всего занимало – когда и кого Настя выберет себе в женихи, но она не спешила.

Вот уже битый час Настя вертелась перед зеркалом, разглядывая то свое лицо, то фигурку, то свое новое платье.

– Бабушка, мне кажется, что у меня снова появляются веснушки на носу. Знай, что я этого не вынесу.

Настя обернулась к бабушке и состроила такую смешную, милую гримасу, что Мария Терентьевна не удержалась от смеха.

– Ты что? Боишься, что замуж не возьмут с веснушками?

– Вот еще выдумала. Я вовсе не собираюсь замуж.

– А чем же плохо выйти замуж?

– Замужество – это, знаешь ли, для безмозглых девчонок. Я уже решила, что буду делать дальше, и я могу тебе сказать.

Мария Терентьевна нетерпеливо посмотрела на свою внучку и увидела в ее загадочных глазах хитрые искорки.

– Ну, говори, говори, я вся обратилась в слух.

– Я буду артисткой!

– Что-что? Кем ты будешь?

– Артисткой!

– Боже милостивый! Ты уверенна, что у тебя есть для этого внешние данные?

– Ох, бабушка, я не собираюсь показывать свою внешность, я хочу играть по-настоящему, понимаешь?

– Не понимаю, – Мария Терентьевна покачала головой, – ты – и вдруг артистка!

Настя пожала плечами.

– Ну, а почему бы и нет? Я люблю петь, плясать, кричать, я даже могу заплакать просто так, – Настя, пританцовывая, прошлась по комнате, – да я просто создана для театра! К твоему сведению, я великолепна и когда-нибудь стану знаменитостью.

– А замуж ты не собираешься?

Настя скривила губки.

– Вот еще, надо больно. Всю жизнь подтирать мокрые носы и грязные попки, да еще подчиняться какому-то мужику, который вообразит себя моим хозяином. Ну, уж нет, это не для меня. Ты меня не одобряешь, бабушка?

– Я? Не одобряю? Живи, как хочешь, это не мое дело. Но я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива.

Настя отвела рыжую прядь волос, упавшую на глаза, и с нежностью поглядела на бабушку.

– Ты у меня умница, – продолжала Мария Терентьевна, похлопав внучку по руке, – но не надо так отгораживаться от всех мужчин. Придет время, и ты полюбишь кого-нибудь. Вон, посмотри, отбоя нет от парней, с утра отираются возле калитки, а Семен с Мишкой опять дрались из-за тебя.

– Бабушка, да не нужны они мне, – сказала Настя, выглядывая в окно, – а, что подрались, то дураки, – повысив голос, добавила она с намерением, чтобы ее услышали.

– Я так поняла, что чай мы с тобой сегодня пить не будем. А что может быть лучше чашечки чаю! – блаженно вздохнула Мария Терентьевна.

Настя улыбнулась и мигом водрузила на столе старый коричневый чайник.

– Сегодня у Шурочки день рождения, мы с ребятами решили отметить его на речке. Ты не жди меня, я буду поздно.

Она залпом выпила чай, протянула бабушке пустую чашку и с легкостью бабочки выпорхнула за дверь.

– Что ж, девочка моя, добрый тебе путь, благословляю тебя, только много ли пользы от моего благословения? Тебе надо научиться обуздывать свой норов, не то он тебя погубит.

Настя скривила губы и пожала плечами. «И все же я предпочитаю жить сама по себе и никому не навяжу себя в качестве женушки», – подумала она.

Семен и Михаил в эту минуту оживленно разговаривали за калиткой.

Семен отличался своеобразной красотой. В его внешности было сочетание мечтательной грусти и необузданной дерзости. Белокурые волосы прядями вились вокруг тонкой шеи. Черты лица были идеально правильны.

Его одежда состояла из широких штанов и довольно тонкой, распахнутой рубашки, сквозь которую проглядывали белые, точеные плечи.

Михаил был крупным парнем, двадцати двух летним красавцем. Он не был новичком в любви. Девушек притягивало к нему, точно магнитом. Влекомый вожделением, он время от времени сходился с ними, но скоро бросал их от пресыщения, а потом снова ощущал потребность общения с новой подругой. Природа одарила его крепким организмом, и он во все глаза смотрел на красивых женщин. Настя казалась ему необычной девушкой, и он, сам не зная, как и почему, сделался ее неразлучным спутником. Михаил знал в любви пока одно лишь наслаждение, а к Насте он чувствовал не только влечение, но и дружбу, и он не сумел дать этому чувству другого названия, как любовь.

Увидев Настю, они оба замолчали. Семен поцеловал ей ручку, а Михаил обнял за плечи и крепко сжал.

– Вот медведь, – сказала Настя.

– Медведь? Раньше ты меня называла Горилой, – возмутился Михаил, – Горилла – нелестное сравнение.

– А медведь – лестное?

– Ну, пожалуй, это все-таки поласковей.

Настя взяла обоих юношей под руки и легко примерилась к их шагу.

– Ты, как всегда, собираешься дольше всех, – сказал Семен, – ребята уже давно на речке, наверное, заждались нас.

– А кто будет? – спросила Настя.

– Ну, мы, разумеется, Шурочка, конечно же, Любаша, Вера и Адик, – ответил он, пристально взглянув на нее, – или ты ждешь еще кого-то?

– Нет. А разве Шурочка не позвала Костю?

– Конечно, позвала, но ты же знаешь Костю. В последнее время он ни с кем не хочет общаться, замкнулся в себе и сидит дома, как бирюк. Попробуй, вытащи его.

Проходя мимо Костиного дома, Настя заметила, что он, чуть приоткрыв дверь, смотрит в образовавшуюся щель. Увидев ребят, он плотно закрыл дверь.

– Жаль парня, такой недуг терпит, – сказал Семен.

У Кости с рождения одна нога была, точно мертвая, едва шевелилась. До поры до времени он не придавал этому значения. Он рос вместе с другими ребятами, и, когда они бегали на двух ногах, он крепко держался на трех, костыли ему не мешали. Но с годами Костя становился взрослее, и костыли стали ему мешать. Все ребята уже провожали девчонок, а он ходил один, поскрипывая двумя постылыми спутниками. Костя вырос красивым, крепким юношей, но стал задумчивым и грустным, и с каждым днем все сильней замыкался в себе, словно решил отгородиться от всего мира. Он давно уже любил Настю и, глядя на нее из окна своего дома, думал: «Какая же она красивая, я бы женился на ней, если бы не костыли. Но разве ей нужен калека?» Он думал о ней каждый день и мучился. Но в глубине души он верил, что, в конце концов, она поймет, что он тоже человек, ничему человеческому не чуждый, хотя все, кроме него, слишком легко об этом забывали. Увидев ее в обществе Семена и Михаила, он закрылся в своей комнате и, уткнувшись в подушку, заплакал от безысходности, проклиная свои костыли.