Давайте все убьем Констанцию - Рэй Брэдбери

В пути Крамли заметил:

– Хорошо, ты сидишь с другой стороны и не видишь обрыв. Добрых тысяча футов.

Я стиснул колени.

От Крамли это не укрылось.

– Ну ладно, может, и не тысяча, а каких-нибудь пятьсот.

Я закрыл глаза и стал читать всплывающий на внутренней стороне век текст:

– «Рельсовый транспорт на Маунт-Лоу работал частично на электричестве, частично на канатной тяге».

– И? – заинтересовался Крамли.

Я развел колени.

– «Рельсовый путь был открыт четвертого июля тысяча восемьсот девяносто третьего года, тысячам пассажиров бесплатно подавали печенье и мороженое. В первом фуникулере Пасаденский медный духовой оркестр играл «Привет, Колумбия». Однако в соседстве с облаками они перешли на «Ближе, Господь мой, к Тебе», чем заставили прослезиться не меньше десяти тысяч зрителей вдоль рельсовой дороги. Далее им подумалось, что их путь ведет «Все выше и выше», с тем они и достигли вершины. За ними последовал в трех фуникулерах Лос-Анджелесский симфонический; в одном скрипки, в другом медные духовые инструменты, в третьем литавры и деревянные духовые. В суматохе забыли дирижера с его палочкой. Позднее в тот же день, также в трех фуникулерах, совершил восхождение Мормонский церковный хор из Солт-Лейк-сити; в одном сопрано, в другом баритоны, в третьем басы. Они пели «Вперед, воители Христовы», что показалось очень уместным, когда они скрылись в тумане. Сообщается, что на флаги, украсившие троллейбусы, поезда и фуникулеры, пошло десять тысяч миль красной, белой и синей материи. Когда знаменательный день подошел к концу, одна слегка истеричная дама, боготворившая профессора Лоу за то, какие усилия он вложил в создание рельсового пути, баров и гостиниц, заявила, согласно рассказам: «Хвала Господу, от коего проистекает всяческое благословение, и профессору Лоу тоже хвала», после чего все заново прослезились», – бормотал я.

– Охренеть, – проговорил Крамли.

Я добавил:

– «Тихоокеанская железная дорога вела к Маунт-Лоу, Пасадена-Острич-Фарм, Силег-Лайон-Зу, Сан-Гэбриел-Мишен, Монровии, Болдуинз-Ранчо и Виттиеру».

Крамли буркнул что-то себе под нос и замолк, ведя машину.

Приняв это за намек, я спросил:

– Уже приехали?

– Заячья душонка. Открой глаза.

Я открыл глаза.

– Думаю, приехали.

Мы в самом деле приехали. Перед нами стояли развалины железнодорожной станции, за ними – несколько обугленных подпорок сгоревшего павильона.

Я медленно выбрался из машины и остановился рядом с Крамли, обозревая мили земли, ушедшей в плаванье навек.

– Такого и Кортес[9] не наблюдал, – заметил Крамли. – Вид что надо. Удивительно, почему дорогу не восстановили.

– Политика.

– Как всегда. И где мы в таком месте отроем субъекта по имени Раттиган?

– Вот там!

Футах в восьмидесяти от нас, за обширным пространством перечных деревьев виднелся маленький, наполовину вросший в землю домик. Огонь до него не добрался, но краска была размыта и крыша потрепана дождем.

– Там должно быть тело, – сказал Крамли, направляясь туда вместе со мной.

– Тело всегда имеется, иначе зачем идти смотреть?

– Ступай проверь. Я здесь постою, позлюсь на себя за то, что мало взял выпивки.

– Детектив какой-то.

Я не спеша приблизился к домику и изо всех сил стал тянуть дверь. Наконец она взвизгнула и подалась, я испуганно отпрянул и заглянул внутрь.

– Крамли, – позвал я наконец.

– А? – Нас разделяло шестьдесят футов.

– Пойди посмотри.

– Тело? – спросил он.

– Лучше того. – У меня перехватило дыхание.

Глава 10

Мы вступили в лабиринт из газетной бумаги. Да что там лабиринт – катакомбы с узкими проходами меж штабелей старых газет: «Нью-Йорк таймс», «Чикаго трибьюн», «Сиэтл ньюс», «Детройт фри пресс». Пять футов слева, шесть справа и промежуток, где маневрируешь, со страхом ожидая обвала, который раздавит тебя насмерть.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня.

– Да уж, – проворчал Крамли. – Господи Иисусе, да тут газет, воскресных и ежедневных, наверное, тысяч десять, уложенных слоями – нижние, гляди-ка, желтые, верхние белые. А штабелей не один, не десять и не двадцать – бог мой, целая сотня!

И правда: газетные катакомбы, проглядывавшие сквозь сумерки, плавно поворачивали и исчезали из виду.

Позднее я сравнивал себя с лордом Карнарвоном, открывшим в 1922 году гробницу Тутанхамона. Все эти старинные заголовки, груды некрологов – к чему они вели? Штабеля, еще штабеля, а за ними еще. Мы с Крамли пробирались боком, едва протискивая живот и зад.

– Боже, – прошептал я, – случись настоящее землетрясение…

– Было! – Голос доносился издалека, из глубины газетного туннеля. Мумия. – Газеты тряхнуло! Еще немного, и из меня бы вышла лепешка!

– Кто там? – крикнул я. – Где вы запрятались?

– Знатный лабиринт, а? – веселилась мумия. – Моя работа. Экстренные утренние выпуски, последние вечерние, отчеты о скачках, воскресные комиксы, всего не перечислить! За сорок лет! Музейная библиотека новостей, негодных для печати. Идите дальше! Сверните налево. Я где-то здесь!

– Идите! – тяжело дыша, бросил Крамли. – Да тут негде воздуху глотнуть!

– Правильно, давайте сюда! – звал гнусавый голос. – Почти дошли. Держитесь левой руки. Не вздумайте курить! Отсюда поди выберись при пожаре – настоящая ловушка из заголовков: «Гитлер приходит к власти», «Муссолини бомбит Эфиопию», «Умер Рузвельт», «Черчилль выстраивает железный занавес» – здорово, а?

Завернув за последний угол среди высоких столбов печатной продукции, мы обнаружили в этом лесу поляну.

В дальнем ее конце виднелась походная кровать. То, что на ней лежало, можно было сравнить с длинной вяленой тушей или с встающей из земли мумией. Резкий запах бил в ноздри. Не мертвый, подумал я, и не живой.

Я медленно приблизился к койке, Крамли шел сзади. Стало понятно, что это за запах. Не мертвечины, а грязи, немытого тела.

Груда тряпья зашевелилась. Края древних одеял на ней напоминали следы прибоя на отмели. Меж сморщенных век проглядывал крохотный проблеск.

– Простите, что не встаю. – Сморщенный рот дрогнул. – У хрыча с Хай-Лоу-стрит сорок лет как не стоит. – Едва не захлебнувшись смехом, рот закашлялся. – Нет, нет, я здоров, – прошептал он. Голова упала назад. – Какого дьявола вас так долго не было?

– То есть?..

– Я вас ждал! – воскликнула мумия. – Какой сейчас год? Тридцать второй? Сорок шестой? Пятидесятый?

– Уже теплее.

– Шестидесятый. Ну что?

– В яблочко, – кивнул Крамли.

– Я не совсем спятил. – Иссохший рот старика дрогнул. – Вы принесли мне еду?

– Еду?

– Нет, нет, не может быть. Еду таскал парнишка, собачьи консервы, жестянку за жестянкой, а то бы вся эта Граб-стрит[10] обвалилась. Вы ведь не он… или он?

Мы обернулись и помотали головами.

– Как вам мой пентхаус? Первоначальное значение: место, где держали пентюхов, пока они окончательно рехнутся. Мы приписали ему другое значение и подняли квартплату. О чем бишь я? А, да. Как вам эти хоромы?

– Читальня Общества христианской науки[11], – отозвался Крамли.

– Треклятое пристрастие, – проговорил Рамзес II. – С тысяча девятьсот двадцать пятого года. Остановиться не смог. Руки загребущие, то есть загребущие не особенно, а вот выпускать не любят. Все началось в тот день, когда я забыл выбросить утренние газеты. Дальше скопилась подборка за неделю, и пошла в рост гора макулатуры: «Трибьюн», «Таймс», «Дейли ньюс». Справа от вас тридцать девятый год. Слева – сороковой. Второй штабель сзади – весь из сорок первого!

– Что бывает, если вам понадобится какой-нибудь номер, а на него навалено фута четыре?

– Стараюсь об этом не думать. Назовите дату.

– Девятое апреля тридцать седьмого года, – слетело у меня с языка.

– Какого черта? – одернул меня Крамли.

– Не трогайте парнишку, – шепнул старик под пыльным одеялом. – Джин Харлоу[12], умерла в двадцать шесть лет. Уремическое отравление. Панихида завтра. Лесная Лужайка. Похороны сопровождает дуэт – Нельсон Эдди, Джанетт Макдональд[13].

– Бог мой! – вырвалось у меня.

– Варит котелок, а? Еще!

– Третье мая сорок второго года, – ляпнул я наобум.

– Погибла Кэрол Ломбард. Авиакатастрофа. Гейбл рыдает[14].

Крамли обернулся ко мне.

– Это все, что тебе известно? Звезды забытого кино?

– Не цепляйтесь к парнишке, – проговорил старческий голос шестью футами ниже. – Что вы здесь делаете?

– Мы пришли… – начал Крамли.

– Нам нужно… – начал я.

– Стоп. – Старика закружила пыльная буря мыслей. – Вы – продолжение!

– Продолжение?

– В последний раз, когда на гору Лоу взбирался самоубийца, чтобы кинуться вниз, ему это не удалось, он спустился на своих ногах, внизу его сшиб автомобиль, и благодаря этому у него есть теперь на что жить. Последний случай, когда здесь действительно кто-то побывал, пришелся… на сегодняшний полдень!