Давайте все убьем Констанцию - Рэй Брэдбери

– Имей терпение. – Я увидел, что он поворачивается к двери. – Тебе не хочется разведать, кто из этих помеченных до сих пор живет и здравствует, а кто дал дубаря?

Я схватил книжку, а потом кинул обратно, так что Крамли пришлось поймать. Она распахнулась на странице, где громаднейший крест соседствовал с фамилией, годившейся на цирковую афишу. Крамли нахмурился. Я прочел вверх ногами: Калифия. Царица Калифия. Банкер-Хилл. Без адреса. Но с телефонным номером.

Крамли хмурился, но не мог оторвать взгляд от страницы.

– Не знаешь, где это? – спросил я.

– Банкер-Хилл, черт, знаю, знаю. Я родился в нескольких кварталах к северу. Котелок, где что только не варится: мексиканцы, цыгане, ирландцы, у этих окна утыканы дымоходами, белое отребье и черное тоже. Я там бывал, заглядывал к «Каллахану и Ортега, Похоронное бюро». Надеялся увидеть настоящие трупы. Бог мой, Каллахан и Ортега, что за имена, там, среди Хуаресов Вторых, гвадалахарских лоботрясов, увядших розочек с Розарита-Бич, дублинских шлюх. Скопище отбросов!

Внезапно Крамли взревел, разозлившись на себя за дорожные байки и готовность запродать себя в мою очередную вылазку.

– Слышал, что я болтаю? Слушал? О господи!

– Слышал. Почему бы нам не позвонить просто-напросто по всем этим номерам с красными кружками и не узнать, кто упокоился, а кто еще разгуливает?

Не давая ему времени возразить, я ухватил книжку и припустил вверх по дюне к ярко освещенному бассейну при доме Раттиган, где на стеклянном столике ждал телефонный аппарат. Я не решился оглянуться на Крамли, который выжидал, пока я наберу номер.

В трубке послышался далекий голос. Номер больше не обслуживался. Тьфу ты, подумал я, но нет, погоди!

Я проворно позвонил в справочное, узнал номер, набрал цифры и отвел трубку от уха, чтобы слышал Крамли.

– Каллахан и Ортега, добрый вечер. – Глубокий голос с сочным ирландским акцентом был достоин главной сцены Эбби-театра.

Я ухмыльнулся. Глянул вниз: там маялся Крамли.

– Каллахан и Ортега. – Повторная фраза прозвучала громче, с раздражением. Долгое молчание. Я не открывал рта. – Кто там, чтоб тебя?

Не дожидаясь Крамли, я повесил трубку.

– Сукин сын. – Он попался на крючок.

– В двух-трех кварталах от места, где ты родился?

– В четырех, хитрющая морда.

– Ну?

Крамли сгреб книжку Раттиган.

– Книга мертвых, но не совсем? – произнес он.

– А не попробовать ли другой номер? – Я открыл книжку, перелистнул и остановился на Р. – Вот этот, ага-ага, даже лучше Царицы Калифии.

Крамли нахмурился:

– Раттиган, Маунт-Лоу. Что это за Раттиган засел на горе Лоу? Было время, большой красный трамвай возил туда на пикники тысячные толпы – с тех пор как он упал замертво, минула уже половина моей жизни.

По лицу Крамли пробежала тень воспоминаний.

Я обратил внимание на другое имя.

– Раттиган. Собор Святой Вибианы.

– Святый Иисусе, прах его возьми, какой такой Раттиган затаился в соборе Святой Вибианы?

– Слова утвердившегося в вере католика. – Я рассматривал физиономию Крамли, с которой не сходила теперь хмурая гримаса. – Знаешь что? Я отправляюсь.

Я сделал для вида три шага, и тут Крамли выругался.

– И как ты, на фиг, туда доберешься без прав и автомобиля?

Я не оборачивался.

– Ты меня отвезешь.

Последовало долгое задумчивое молчание.

– Да? – поторопил я.

– А ты знаешь, как найти, где в старые времена ходил этот треклятый трамвай на Маунт-Лоу?

– Меня возили туда родные, когда мне было полтора года от роду.

– Стало быть, ты можешь показать дорогу?

– Запомнил в точности.

– Закрой пасть. – Крамли закинул в свой драндулет полдюжины пива. – Полезай.

Мы залезли в автомобиль, оставили Гершвина долбить в Париже дырки на валике пианолы и тронулись с места.

– Языком не болтай, – распорядился Крамли. – Просто кивай головой влево, вправо или вперед.

Глава 08

– Чтоб мне провалиться, если я знаю, за каким бесом я это делаю, – бормотал Крамли, ведя машину по границе противоположной полосы. – Я сказал, чтоб мне провалиться, если я знаю, за каким бесом…

– Я слышал. – Я наблюдал приближавшиеся горы и предгорья.

– Угадай, кого ты мне напоминаешь. – Крамли фыркнул. – Мою первую и единственную жену, вот уж умела задурить мне голову: и так повернется, и эдак, и улыбку во весь рот изобразит.

– Разве я дурил тебе голову?

– Вякни, что не дурил, и я тебя вышвырну из машины. Стоит тебе меня завидеть, как ты садишься и делаешь вид, будто решаешь кроссворд. Слова четыре успеешь разгадать, и тут я хватаю карандаш и сажусь на твое место.

– Разве я когда-нибудь так поступал, Крамли?

– Не беси меня. Следишь за названиями улиц? Следи. И вот что. Объясни, с чего ты затеял эту дурацкую экспедицию?

Я бросил взгляд на книжку Раттиган, лежавшую у меня на коленях.

– Она спасалась бегством, так она сказала. От Смерти, от одного из назначенных к смерти имен в этой книжке. Может, книжку послал ей кто-то из них в качестве порченого дара. А может, она, как мы сейчас, бежала им навстречу, желая, скажем, взглянуть в глаза тому, кто осмелился послать могильный словарь впечатлительному ребенку – актрисе.

– Раттиган не ребенок, – пробурчал Крамли.

– Ребенок. Ей никогда бы не добиться такого успеха на экране, если бы за всеми ее сексуальными вывертами не проглядывала там и тут меглиновская крошка[7]. Тут не старушку Раттиган вогнали в дрожь; это испуганная школьница бежит сломя голову через темный, полный чудовищ лес – Голливуд.

– Стряпаешь по вдохновенью, как твой рождественский кекс с цукатами и орехами?

– Разве похоже?

– Без комментариев. С чего бы одному из этих красночернильных приятелей посылать ей две книжки, полные поганых воспоминаний?

– А почему бы и нет? Констанция перелюбила в свое время массу народу. И вот, спустя годы, масса народу ее ненавидит. Они были отвергнуты, оставлены в прошлом, забыты. А она сделалась знаменитой. Они смешались с мусором на обочине. А может, они состарились, стоят одной ногой в могиле и жаждут напоследок сделать кому-нибудь пакость.

– Ты начинаешь разговаривать вроде меня.

– Боже упаси, надеюсь, нет. То есть…

– Все нормально. Тебе никогда не быть Крамли, как мне никогда не быть Жюлем Верном-младшим. Куда это нас занесла нелегкая?

Я поспешно поднял глаза.

– Ага! Это она. Маунт-Лоу! Где в давние времена пал замертво старый красный трамвай.

– Профессор Лоу, – начал я, считывая случайно всплывшее на внутренней стороне век воспоминание, – в годы Гражданской войны изобрел фотографирование с воздушного шара.

– А это откуда взялось? – воскликнул Крамли.

– Просто пришло на ум, – откликнулся я нервно.

– Набит бесполезной информацией.

– Ну, не знаю, – обиделся я. – Мы ведь у Маунт-Лоу, верно? И гора названа в честь профессора Лоу, и по ее склону взбирается его Тунервилльский трамвай[8], так?

– Угу, угу, точно, – согласился Крамли.

– Ну вот, профессор Лоу изобрел фотографирование с воздушного шара, способ получить изображение вражеских войск во время великой войны между штатами. Воздушные шары, а также новое изобретение, поезда, помогли победить Северу.

– Хорошо, хорошо, – проворчал Крамли. – Я вылезаю и готов карабкаться.

Я высунулся из окошка машины и оглядел длинную, задушенную сорняками тропу, которая взбиралась и взбиралась по длинному уклону, где сгущались вечерние тени.

Я закрыл глаза и прочел в памяти:

– До вершины три мили. Ты в самом деле хочешь идти пешком?

Крамли уставился на подножие горы.

– О черт, нет. – Он вернулся в автомобиль и со стуком захлопнул дверцу. – Есть хоть малейший шанс, что мы сумеем взбежать по этой чертовой тропинке? Похоже, откинем копыта.

– Шанс есть всегда. Вперед!

Крамли подогнал наш драндулет к краю совсем заросшей тропы, заглушил двигатель, вышел, сделал несколько шагов по склону, ковырнул носком ботинка землю, вытащил пучок травы.

– Аллилуйя! – воскликнул он. – Сталь, железо! Старые рельсы, их не позаботились вытащить, засыпали землей, и ладно!

– Да ну?!

Крамли побагровел и рванул назад, почти закрыв собой машину.

– Тьфу, проклятье! Не заводится, чтоб ее!

– Жми на стартер!

– Распроклятье! – Крамли топнул по педали. Автомобиль затрясло. – Так его перетак!

Мы поднимались.

Глава 09

Горный путь находился в двойном запустении. Сухой сезон пришел рано. Солнце выжгло полевые травы, оставив сухие ломкие стебли. В быстро тускнеющем свете склон холма до самой вершины напоминал цветом пшеничное поле под палящим солнцем. Под колесами хрустело. Две недели назад кто-то швырнул спичку и весь склон вспыхнул огнем. Происшествие расцветило заголовки газет и телеэкраны, пламя выглядело очень эффектно. Но огонь давно погас, углей и сухости не осталось тоже. Пока мы с Крамли одолевали по затерянной тропе, петля за петлей, гору Лоу, о происшедшем нам напоминал только запах пожарища.