Самый жаркий день лета - Киа Абдулла

и открыл двери. Вернувшись в свой кабинет, она рухнула на кожаный диван, ощущая дрожь от зашкаливающего адреналина. «Все будет в порядке», — твердила она про себя. Бесконечные авралы и жертвы, бессонные ночи и чудеса планирования — все это не пойдет прахом. Лейла положила ладонь на холодную кожаную обивку, будто в поисках опоры. Спасательный круг в бушующем море. В тишине громко тикали огромные настенные часы, их равномерный ход действовал успокаивающе. Через минуту Лейла встала, снова надевая маску спокойствия и беспристрастности.

В дверь постучали.

— Кофе? — Сьюки вошла с фарфоровой чашкой с эмблемой «Саид и Гарднер» на белом боку.

— Ты лучше всех! — Лейла с благодарностью приняла из рук девушки чашку с блюдцем, поставив напиток на стол, а потом, включив на полную мощность комнатный вентилятор, приступила к рабочим обязанностям.

Глава 2

Лейла разминала пальцами кожу между бровями. Головная боль никак не уходила. Она могла длиться часами, от нее слезились глаза и набухали веки. Лейла посмотрела на часы, точно зная, что времени пообедать у нее не будет. Часы показывали 11:25. Она собрала бумаги, разбросанные по длинному столу в переговорной, и на несколько секунд задержала взгляд на окне, через которое виднелось здание напротив — громоздкое скопление брутальных форм, которые Лейла втайне обожала. Время от времени она предавалась фантазиям, наткнувшись на какое-нибудь необычное здание, — бродила по коридорам, любовалась массивными цоколями, рассматривала высокие диоклетиановы окна[1]. Год назад на нее наорал охранник консульства Зимбабве, куда она проникла, чтобы хорошенько разглядеть оконные рамы. Обычно серьезная и прямолинейная, Лейла поспешила сымитировать свою младшую сестру: растерянное личико, взлетающие ресницы, голос повыше, изображающий величайшее изумление. Женская магия подействовала моментально: охранник расплылся в благожелательной улыбке и мягко проводил незадачливую гостью к выходу с ведомственной территории. Лейла была поражена, насколько безотказно работает этот глупейший прием. Сейчас она улыбнулась случайному воспоминанию, складывая документы в аккуратную стопку.

Вернувшись в кабинет, Лейла обнаружила возле рабочей клавиатуры бутерброд, зерновой батончик и стакан со свежевыжатым соком.

— Я тебя не заслуживаю, Сьюки! — крикнула она через открытую дверь, и ассистентка улыбнулась ей из-за своего стола.

Лейла аккуратно развернула сэндвич и вонзила зубы в белоснежный хлеб, и тут телефон стал настойчиво вибрировать. Поспешно прожевав кусок, Лейла сняла трубку.

Это был Эндрю, который с тревогой сообщил:

— Лейла, мне звонили из детского сада. Его сегодня нет на занятиях.

Ей потребовалось мгновение, чтобы осознать его слова, — а потом они рухнули на Лейлу всем жутким весом. Участившийся пульс гулко заухал в висках, сердце стучало как сумасшедшее.

— Лейла? — Голос у Эндрю сорвался, будто предчувствовал страшную новость. — Где Макс?

Лейла не ответила. Она молча встала с кресла и покинула кабинет, словно в состоянии транса. Голос Эндрю раздавался из трубки, которую она сжимала в руках, передавая его растушую панику. Лейла подошла к лифту. Она не произнесла ни звука в ужасе от кошмарной догадки. Нажала на кнопку первого этажа, чувствуя, как нарастает пульсирующий шум в ушах. Прошла по фойе, отметив, как гулко цокают каблуки по лакированному полу. Только воочию увидев, как ее машина жарится на открытом прямоугольнике асфальта, Лейла жалобно взвыла. Даже от дверей здания был виден маленький уголок голубого одеяльца. Оно напоминало циновку нищего, просящего милостыни на улице.

В ужасе Лейла сделала пару шагов назад, будто пытаясь разубедить себя в реальности происходящего, защититься, очнуться от страшного морока. Собравшись с духом, она подошла к машине и открыла дверь. И тогда, увидев безжизненное тело Макса, Лейла закричала. Закричала дико, протяжно, будто раненое животное. Это был не только крик ужаса, но и мольба о помощи, потому что в одиночку она не могла этого пережить. Не могла справиться с увиденным.

К ней подбежал охранник из здания, увидал ребенка и оттолкнул Лейлу в сторону. Крикнув напарнику, чтобы тот вызвал скорую, попытался привести мальчика в чувство. Лейла наблюдала за происходящим затуманенным взглядом, будто ей закрыли глаза марлей. Но каждая деталь, каждая мелочь ярко врезалась в память. Прядь волос, прилипшая ко лбу Макса, озерцо пота, глубокий голос фельдшера. Яркий блеск колесных дисков ее «мини-купера», которые нагло сияли на солнце, будто празднуя победу.

От ужаса Лейла не могла вымолвить ни слова, и когда медики спросили ее, является ли она родственницей мальчика, сумела только кивнуть. Ее усадили в реанимобиль, и Лейла, сгорбившись и обхватив себя руками, примостилась на узкой скамеечке рядом с каталкой. Ей пришлось ставить ноги на цыпочки, чтобы спастись от обжигающего холода металлического сиденья, столь резко контрастирующего с жарой снаружи. Фельдшер обтирал тело Макса мокрой тканью. Головка ребенка безжизненно дергалась и качалась на ходу, когда машина проезжала небольшой ухаб или входила в поворот. Лейла подсела было ближе, чтобы придержать его, но медики оттолкнули ее обратно.

В больнице Макса сразу увезли в реанимацию. Персонал игнорировал Лейлу с ее единственным вопросом: «Он дышит?» — в основном потому, что очевидным ответом было «нет».

— Лейла?

Она обернулась и увидела Эндрю в другом конце длинного больничного коридора. Он подошел к ней вплотную, и Лейла рухнула на него, так что ему пришлось подхватить ее. Она вцепилась в воротник рубашки, била ладонью по груди, пытаясь закричать, обвинить его во всем, снять с себя вину. Если бы он не попросил ее о помощи, она не оставила бы Макса в машине. Не приехала бы прямо в офис, пока ребенок беззвучно спал на заднем сиденье. Не оставила бы его в раскаленной машине на парковке на целых три часа.

Эндрю схватил ее за запястья и сжимал, покуда она не отпустила его рубашку. И все же он не оттолкнул ее. Только гладил по голове, пока она тряслась от рыданий.

— Тс-с, — успокаивал Эндрю свояченицу. — Тс-с.

Но Лейла чувствовала, как он сжимает в кулаке ее волосы. Так сильно, что напряжение распространяется на всю руку. Лучше бы Эндрю ее ударил. Лучше бы размахнулся и отвесил ей оплеуху, опрокинул на землю, лишил чувств. Хотя бы одного чувства, слуха или зрения, потому что всего было слишком много. Но зять продолжал обнимать Лейлу, и вместе они следили за мельтешением теней за дверями реанимации. Внезапно на смену торопливому копошению пришла оглушительная тишина, и Лейла поняла, что спасать больше нечего.

Перед ними возник доктор, отозвал их в угол коридора.

— Мне очень жаль, — произнес врач. Он рассказал, что медики боролись за жизнь ребенка целый час — какая бессмыслица, ведь Лейле показалось, что прошло меньше минуты, — но сделать ничего не удалось. Врачи