Розалина снимает сливки - Алексис Холл

печет хлеб воскресным днем для своих сестер, их мужей, их детей, возможно, для родителей, а может, для бабушки. И все так к этому привыкли, что забывают благодарить его, а он не возражает, потому что окружен людьми, которые его любят.

– Розалина? – Ален осторожно толкнул ее. – Я тебя утомил?

– Что? – спросила она. – Нет. Ты меня не утомил. Выпечка вслепую всегда получается непредсказуемой. Уверена, что завтра у тебя все получится.

– Нет, ты права. – Он снова притянул ее в свои объятия. – Я погрузился в свои мысли, а так не надо.

– Все нормально. Конкурс – это стресс для всех.

Он улыбнулся.

– У этого есть свои преимущества.

А затем поцеловал ее.

Воскресенье

Через два часа после пятичасового испытания Розалина начала думать, что лучше бы она прошлой ночью больше спала и меньше получала оргазмов. Но отвлечение Алена оказалось эффективнее, чем его утешение, и в тот момент это был беспроигрышный вариант.

– Итак, что ты планируешь на этой неделе, деточка? – спросил Уилфред Хани, появившись перед ней вместе с Грейс Форсайт, Марианной Вулверкот и оператором.

Розалина перестала помешивать.

– Ну, я всегда интересовалась биологией, поэтому решила испечь хлебное сердце. Камеры я собираюсь сделать из хлеба со сладкой начинкой. Вишневая и черничная начинка будут насыщенной и бедной кислородом кровью, а скрученные бриоши – аортой и нижней полой веной.

– Довольно зловеще. – Марианна Вулверкот выглядела впечатленной, как еще ни разу в этом сезоне, по крайней мере когда дело касалось Розалины.

– Да, – добавила Грейс Форсайт, – в этом есть что-то от серийного убийцы.

Внезапно опасения Розалины по поводу того, что она предстанет в образе несчастной матери-одиночки с посредственными навыками выпечки, стали неуместными.

– Я не практиковалась на настоящих сердцах.

Грейс Форсайт вскинула брови в сторону своего неироничного маллета в стиле 80-х.

– Мне кажется, не стоило это говорить настолько прямо.

– Я считаю, что это очень креативно. – Это был Уилфред Хани, на которого всегда можно было положиться, когда нужно было разрядить обстановку. – Просто сделай так, чтобы это было вкусно. Потому что важно именно это.

Грейс Форсайт похлопала ее по плечу.

– Удачи, мама Патрика Бейтмана[5].

– Ох… да пошло оно, – крикнул Рики с другого конца бального зала, отчего продюсеры, ведущие и операторы устремились к его рабочей стойке, как вороны на падаль.

– Что случилось? – Колин Тримп почти дрожал от нетерпения. – На камеру, пожалуйста.

Рики хлопнул себя по лбу.

– Угадайте, какой недоумок поставил духовку на неправильную температуру. И его булочки с изюмом подгорели.

Через час препарированный орган Розалины оказался в духовке, и у нее появилось несколько минут передышки. Преимущество «Воспекительного воскресенья» перед «Выпечкой вслепую» заключалось в том, что во время него можно было разговаривать и теперь, когда группа немного сплотилась, было нормально ходить по залу и перебрасываться фразами.

Анвита и Грейс Форсайт стояли вместе у рабочего места и смотрели на буханку, которую только что вынули из печи. Как всегда, рядом находилась оператор, но она, казалось, искренне сомневалась в том, что из этого получатся пригодные для использования кадры.

– На что он должен быть похож? – спросила Грейс Форсайт, поглаживая подбородок и глядя на высокую, гордую хлебную колонну, которая определенно что-то напоминала, но не то, что можно было бы ожидать от выпечки на семейном телешоу.

Анвита смотрела на свое творение так же, как когда-то доктор Франкенштейн смотрел на свое.

– Это Биг-Бен, разве нет?

– Дорогая, технически Биг-Бен – это колокол. А это технически бубенцы.

– Оху… ох… охренеть. – Анвита опустила голову.

– Нецензурные слова запрещается говорить на камеру, тыковка.

– Знаю. В голове все спуталось. – Повернувшись к Розалине, Анвита развела руки в стороны. – Это же я. Пекла сама. И испекла пенис. Огромный хлебный пенис. Кто-то вечно готовит пенис. И в этом году пенис сделала я. Бабушка будет смотреть по телевизору, может, даже вместе со всеми своими подругами, как я с любовью голыми руками леплю пенис.

Грейс Форсайт разразилась безудержным хохотом, который никак нельзя было показывать по телевидению.

– Это один из лучших, что я видела. Я имею в виду, в бальном зале. Вне его я не судья. И, честно говоря, кто бы захотел им быть?

– Думаю, – отозвалась Розалина, пытаясь быть полезной, – его можно обрезать.

Подняв со стола выпечку, Анвита ткнула им в лицо Розалине.

– Ты хочешь, чтобы я обрезала пенис?

– Ладно. Плохая идея. Почему бы тебе не сказать, что это сатирический комментарий к нынешнему состоянию нашей политической системы?

– Потому что я на шоу выпечки, а не на «Прожекторпэрисхилтон».

Грейс Форсайт поднялась на ноги и вытерла слезы с уголков глаз.

– Ты всегда можешь это оставить без внимания.

– Я пытаюсь сделать Парламент. Без часовой башни здание Парламента – просто здание.

– Тогда, – сказала Грейс Форсайт, – тебе придется сделать то, что мы делаем каждый год, когда кто-то делает что-то похожее на пенис.

В глазах Анвиты вспыхнул огонек надежды.

– Что? Что я могу сделать?

– Старательно притворяться, что то, что очевидно похоже на пенис, на него не похоже.

– Но тогда все подумают, что я не знаю, как выглядит пенис.

– Извините. – Колин Тримп появился по другую сторону стойки. – Я ужасно извиняюсь. Просто вы очень громко произносите слово «пенис», и его слышно, когда снимают других людей.

– Это я виновата, Колин. – Грейс Форсайт невесело усмехнулась. – Как обычно, все похерила. Все будет хорошо, Анвита. Операторы могут творить чудеса с углами обзора камеры.

В бальном зале со стороны Рики раздался зловещий грохот.

– Что ж, – сказал Рики. Он стоял, положив руки на бедра, и рассматривал осколки того, что, по-видимому, раньше было большим, веерообразным хрустящим хлебцем. – Вот и нет одного из крыльев. Но ничего. У него их два. Я покажу его в профиль.

Анвита поставила свой хрустящий фаллос на место.

– Что это ты там делаешь? – громко спросила она.

– Великого дракона Смауга. А ты?

– Биг-Член.

– Мило.

– Пожалуйста, перестаньте кричать, – взмолился Колин Тримп, – и упоминать гениталии. Дженнифер будет в ярости.

– Знаете, – Джози подняла взгляд от того места, где деловито готовила больше хлеба, чем имеет право любой человек, – мне начинает казаться, что одна из моих косичек немного похожа на вульву.

В конце концов, вопреки, а не благодаря уговорам Колина Тримпа, зал успокоился. Розалина вернулась к своему сердцу, которое приятно подрумянилось и не слишком потеряло форму.

Состояние спокойствия, как она его расценила, сбивало ее с толку. Обычно она слишком торопилась и паниковала, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг, но сейчас была