Холмы России - Виктор Ревунов

По мостовой проехала повозка, а в двери застучало, будто кто-то рвался с той стороны, бил по дубовым доскам.

Николай Ильич вышел из подъезда. Степенно помахивая тростью, походил у своих окон - кабинета и кухни.

Из комнаты жены, в щель между стеной и занавеской, пробивался свет. Замелькал по корешкам книг на полках и погас.

Ирина Алексеевна вышла с изяществом молодой и хорошо одетой женщины, в багровом платке, повязанном так, что чуть затенялась прелесть ее скул и раскосых глаз.

Николай Ильич взял жену под руку, и они пошли под стук его трости, которой он медленно и ритмично взмахивал.

Они жили неподалеку от Калужской - на Житной улице. Когда-то здесь торговали житом - рожью, овсом, ячменем. Потом встала пожарная каланча, дозорный в медной каске озирал дали с огородами, садами, домиками на затравевших улочках, по которым стремниной новой пробивалась Москва в грядущее - в блеске куполов, в звоне благовестном, в фабричных гудках: уходила - матушка, оставляла престол своей юной дочери в алой косынке.

Они вышли на угол улицы. Виден отсюда Крымский мост в лунах огней. А дальше - метелица заводских зарниц: варилась сталь на серпы и оружие... Вон, с грохотом, с железным визгом, рассыпая из-под гусениц кремнистые искры, через площадь прокатились ребята на танках, скрылись в ночи.

- Дочь наша, кажется, увлечена,- сказал Николай Ильич.- Разговаривает с ним по телефону - глаза горят.

Л как собиралась на эту вечерку: белое платье, бант.

Просто не узнать!

- Повзрослела.

- Не наделала бы глупостей.

- Сколько было мне, когда я пришла к тебе на свидание? - сказала Ирина Алексеевна, и Николай Ильич взглянул на нее, не понимая, чем мог быть полезен такой пример.

- Я мечтал о тебе. Мечтая, видел твой образ. Он возвышал меня. Я жил чувствами. Не хныкал и нс безумствовал, как некоторые и сейчас, когда им вдруг чтото не сразу дают, а благодарил жизнь: она дарила мне нечто божественное, и не мешал творившемуся в душе.

Пусть наша дочь помечтает, сотворится в мечтах, а не на вечеринках, на которых, при своей слабости и нежности, разрушится. Потом будет жалеть и искать невосстановимое.

- Что же делать?-успокаивая себя вздохом, ответила Ирина Алексеевна, поглядывая на витрину галантерейного магазина, где манекенная дама, выставив ручку вперед, показывала на кружева, ленты и коробки с духами у своих ног, казалось, взглядом удивленно проводила пару.-Если любовь, не удержишь. А слова, что слова? Уйдет из дома.

- Куда? На ветер?

- К нему.

- А жить, как жить? Одной любовью не проживешь.

Нужен хотя бы фунт хлеба на день.

- Будет работать. Это сейчас не проблема.

- Вот с этого и начинать. Пусть сперва заработает.

Поедет, допустим, в тайгу с поисковой партией, на прииск, на стройку. Поворочает, закалится, узнает, как достается рублевка. И докажи Отчизне, кто ты! Тогда откроются дороги. А как же, как же! Он избалован. Мать врач, отец - военный. Каникулы - в лагере на всем готовом. Такое безделие, называемое счастливым детством, губит. Государство траткт средства, а вырастают лодыри,- возбуждаясь негодованием, громко произнес Николай Ильич.

- Из ничего делать трагедии.

- Я хочу добра. Надо повременить. В их семью вселилось несчастье. Ты поняла, что я имею в виду.

- Как тебе не стыдно,- сказала Ирина Алексеевна и освободила свою руку от руки мужа.

Николай Ильич взмахнул тростью, но стука не последовало, словно промахнулся.

- Стыдно и печально, что ты меня унижаешь.

- Опять. Я не вынесу,-со страданием в голосе произнесла она.

Николай Ильич крепко подхватил жену под руку, и трость его застучала: "Вот так, вот так..."

- Ты никуда не уйдешь в настоящем от правды.

Дело уголовное, и Дементнй Федорович каким-то образом замешан с подлыми отщепенцами и подонками. Наша дочь лезет в омут очертя голову. Надо остановить. Если она не прекратит связь с ним, я,- Николай Ильич прошел некоторое время молча,- приму решение оставить семью.

- Ради бога, замолчи. Она возненавидит тебя! - почти крикнула Ирина Алексеевна.

- Я поставил тебя в известность. Ты, надеюсь, поняла? - решил он остановиться на принятом к сведению положении.- И что за любовь? Просто попалась.

На углу булочной с пекарней, из вентилятора которой валил пар и по всей площади разносился запах горячего хлеба, в отсветах жаровен мелькнули Сергей, Лазухин и Лия.

Николаи Ильич и Ирина Алексеевна стояли на той стороне мостовой.

- Смотри, в отцовской шинели,-негромко сказал Николай Ильич жене.- Как хочется чем-то казаться, хотя бы в училище куда.

Лия расцеловала мать и отца.

- Сто лет вас не видела.

Подошли Сергеи и Лазухин с буханкой хлеба под мышкой: у пекарей купил. Грел хлеб студента в старом и ветхом пальтишке.

- Не узнали? Сережа,- радостно сообщила родителям Лия.

После приезда Сергея первая встреча.

Сергей в шинели, перетянутой портупеей, браво прищелкнул каблуками сапог, поздоровался.

- Ирина Алексеевна, а вас не узнать, вы стали еще красивее,- сказал Сергей. Она, в дорогом платке, черноглазая, с карминно подкрашенными губами, была ярче дочери зрелостью женщины.- В вас можно влюбиться, честное слово. Так вы красивы. Необыкновенно!

Как он сказал, наивно и искренне, понравилось бы каждой женщине, но она была и удивлена: что с ним?

Николай Ильич чуть даже качнулся, но удержался за свою трость, какое-то мгновение молчал и вдруг подхихикнул:

- Ах ты, петушок!

- Я без шуток,- ответил Сергей.

Николай Ильич подхихикнул сильнее:

- А смешно. Очень смешно.

- Почему же смешно?

- Давно я так не смеялся. Развеселил,- проговорил Николай Ильич.

- Вы не так поняли, -стал объяснять Сергей.- Я не для смеха сказал. Было бы пошло говорить женщине о ее красоте в насмешку. Ирина Алексеевна, я сказал вам чистейшую правду. Да, да, в вас можно влюбиться. А для шуток, Николай Ильич, нашел бы другое. К примеру, вашу третью ногу.

- Третью ногу?

- А вы ее в руке держите.

Николай Ильич глянул на свою трость. Тут все засмеялись.

- Насчет любви смешнее,-снова подхихикнул Николай Ильич.

- Прошу не извращать смысл моих слов! - попросил Сергей.- Иначе потянем жребий.

- Жребий? Какой?

- Кому из нас достанется переломить вашу третью ногу.

- Сережа, перестань! И ты, папа,-Лия встала между ними лицом к Сергею.Зачем ВЬЕ так.

Николай Ильич выглянул из-за спины дочери.

- Хорошо. Но с условием. Палку переломаю об твою голову.

Огни вздрогнули перед Сергеем.

Лазухин удержал его за ремень и повернул.

- Пошли.

Николаи Ильич удалялся. Шел степенно. Голоза его под шляпой, как врытая, посажена низко и тяжело.

"Вот так, вот так",- стучала его трость.

Ирина Алексеевна и Лия шли сзади.

- Мужчину от мальчишки отличает присутствие ума, прежде всего, и сдержанность. Тут же распущенность полнейшая. Честно сказать, я даже" жалел, что из-за отца он должен нести долю несчастья. Наглец! Так сказать замужней женщине, объясняться в любовном в присутствии мужа и дочери. И ничего, как с гуся вода,-говорил Николай Ильич.- Не думал, что он такой.

Ты все опошлил, унизил,- в слезах проговорила Лия.- И рад. Чему ты рад?

Ирина Алексеевна молчала: думала о предшествующем разговоре, который сейчас продолжался в ином повороте.

- ^^т" Р^ что большство показало само себя,- ответил Николай Ильич дочери.- Было бы грустно если бы открылось потом. К тому же он и глуп. Нет хуже несчастья для мужчины, когда он глуп.

- Он не глуп, он влюблен,- сказала Ирина Алексеевна.

Николай Ильич потел быстрее.

"Тяк, тяк -не стучала, а тяпала его трость. Он умерил шаг.- Вот так, вот так",- еще крепче был стук и даже мерцнула искорка из-под металлического наперстника, какая-то странная: не огонь, а холодное подобие

Вроде -бы и не под газом, а такие трели исторгал,-сказал Лазухин Сергею и засмеялся.-Как вдохновила! Я думал, ты с ней заодно и насчет свидания договоришься.

Друзья шли по Калужской в сторону заставы. За оградой белели Градские больницы, кое-где в углубленных сводами окнах желтели огни.

- Как-то получилось. Ведь и не думал. Глупо с моей стороны,- признался Сергей.

- Что ты мне объясняешь. Все понимаю. Ты бы лучше ей "шумел камыш" спел или арию герцога. Репертуар проверенный, и всегда ясно: в чувствах человек. Но еще лучше с такими чувствами проветриться где-нибудь в овраге в Нескучном... Разве Липка не предупреждала тебя?

- О чем? - спросил Сергей.

- Представших после рюмки ее отец вообще не признает. Хоть на колени потом падай, конченное дело. А ей с детства внушил отвращение н страх к любителям заложить за воротник. И говорят, случаи был, момент, когда он внушил. В .магазине на Мытной. Там возле двери какой-то пьяный валялся. Лнйка маленькая была, увидела, что человек не на пуховой перине спит, испугалась и заплакала. Николай Ильич взял ее за руку, подвел и сказал: "Смотри, лучше смотри и запомни..." Рассказывают, - какие-то он слова произнес, что в магазине после минуты молчания в очередях зарыдали. Я только чокаюсь и по орбите - мимо рта - в исходную точку на стол. Боюсь, в дом не пустит. Без поучений останусь. Поучения у него по предметам: "хлеб", "вода", "огонь", "воля". На каждый предмет стенка с книгами. И на потолке особые полки. К услугам винтовая лестница на колесах. Если такие плотины рухнут, на всю улицу землетрясение. Для безопасности - полки па специальных аварийных цепях укреплены. Арсенал... При первой встрече скажу: от тебя квасом пахло.- Лазухин посмотрел, как на той стороне улицы, высоко, под карнизом дома, зажглось окно и тотчас погасло.- А за балкон ангелочком вспорхнул с кваса? Не поверит. Придется выкручиваться: мол,, за какой-то книгой по философии побежал, но в горячке спора дверь перепутал... А вот как вашу дуэль списать?