Холмы России - Виктор Ревунов

"Вот роскошь-не налюбоваться!"-схватил платок.

На кухне, где, позванивая ложечками, готовили чашки и блюдца к чаю, Полина Петровна познакомила Феню и Лию.

Черные глаза одной и синие другой встретились, поблестели зрачками и разминулись,

Лия повернулась спиной, стала заваривать чай.

- Озябла?-тронула нахоложенную руку Фени Полина Петровна.

- Столько огней!-ответила Феня, оглядывая Лию.

Она, чуя взгляд, приподнялась на носки коралловых туфелек - хотела что-то достать на полке,- ноги стройно потянулись.

"А вдруг как Киря такую полюбит,- обдало жаром Феню, заполошило несусветное.- Что со мной?" - и улыбнулась, досказала, словно пропела, вволю радуясь, голосом:

- Ой, а на дворе рябинами пахнет!

- Есть, есть на столе рябиновая!-Лазухин подхватил Феню под руку, провел в комнату, к столу. Торопливо налил вина в бокалы.

- Что же мы одни? - сказала она.

- Чудеса не в трамвае творятся,- сказал Лазухин и чокнулся с Феней бокалом прикоснулся к донышку ее бокала, заглядывая ей в глаза с какой-то загадкой.

Феня поставила бокал, прислушиваясь к голосу Сергея.

- Лицом к лицу мы и Германия. Англия лишь отбивается. Бомбардировки, затем мощные воздушные и морские десанты, которые немцы перебросят через Ла-Манш, поставят англичан на колени.

- Немцы могли поставить их на колени еще в Дюнкерке,- сказал Желнов, сосед Сергея по дому, и, сняв очки, нервно протер стекла платком.- Значит, немцы не так сильны, или тут скрыта какая-то тайна? - значительно поставил вопрос и надел очки, сверкнул стеклами.

- Без тайн нет политики,- мельком ответил Сергеи и продолжал: - Вот тогда опасное приблизится к нам.

Я-то готов ко всему. За мной, ребята, вперед, в атаку! - на последнем дыхании выкрикнул Сергей и засмеялся, будто он, уже бывалый солдат, давно привык к этой страшной для других команде.

Лазухин поднялся и почувствовал, как Феня посмотрела на него.

- Надо ставить стражу железную вокруг очагов с такою заразой, как война, пока не вымрет, и сжечь с землею то место,-громко заявил он.-Вот задача и цель человеческая!

"Умник-то какой",- подумала Феня.

Лия тихо расставляла на столе чашки, наблюдала за ней.

"Ой, а на дворе рябинами пахнет",- все чудился ее голос; преображая слова в памятную красу рябин на опушке лесной: на даче видела, за лугом, дождем багряным пылали.

- Я солдат, моя философия проста,- отпарировал Сергей тираду Лазухина,дело мое сражаться за Родину, чтоб нас не свалили и нс затоптали!

Полина Петровна поставила на стол торт. Приготовила его сама, промучилась над ним и, когда увидела его на столе, под огнями, нежно покраснела: так он был хорош в изморозных узорах крема, посыпанный дроблеными орехами, как пласт со снегом, среди которого сказочно цвела отлитая из варенья роза.

- Не Дюнкерк им нужен,-не мог успокоиться Сергей.- Россию жаждут...

Полина Петровна с улыбкой посмотрела на сына:

"Вот неугомонный!"

- Сережа!-остановила его. Держала рюмку. Вино гранатово меркло сквозь грань.- Будьте всегда друзьями. Человек сильнее в дружбе.

Зазвонил телефон.

Сергей прошел в соседнюю комнату и снял трубку.

Звонили из дома Южинских.

Лия увидела, как Сергей, подняв руку, позвал ее.

Стоял под большим оранжевым абажуром, собранный, строгий, ремни отливали на груди.

"Мой. Он мой",- шла и думала она, прямо смотрела на него.

- Страж,- негромко сказал он.

- Не смей,- прошептала она.- Я запрещаю.

Отец Лии, Николай Ильич Южинский, и мать, Ирина Алексеевна, ждали дочь: загулялась - уже вечер, пора бы и домой.

Вот и звонили к Елагиным - сказать дочери, что через час они будут ждать ее на Донской, на углу, у булочной.

- Но почему?-возразила Лия.-Будет поздно, меня проводит Сережа.

- Ровно через час,- сказал Николай Ильич и положил трубку.

Николай Ильич, как и всегда вечером после чая, разогревшись крепкой заваркой и насладившись клубничным вареньем, привычно завалился в кресло в своем кабинете и взял газету.

"Как бы это пресечь?-подумал он: встреча дочери с Сергеем Елагиным тревожила его.-А что тут?"-развернул газету, посмотрел сводку немецкого командования о воздушном налете па Англию.

Война шла на другом краю Европы, пока далеко. Уже и привыкли к тому, что немцы захватывали города,- взяли Варшаву, Париж, Амстердам, бомбилипускали какие-то секретные ракеты на Англию. Владычица морей ждала вторжения на свои острова. Во время налетов гибли люди, и немцы похвалялись этим в сводках-в газетах н по радио, в кино показывали, как рушились дома, как Гитлер из самолета, всртанув головой в шлеме, слозно членистоногое, глядел на залитую огнем Варшаву.

Человечество оказалось не на высоте перед творимым злом... Одни пили пиво в барах, другие в бумажных рубахах шли на казнь, палачи рубили головы на деревянных уступах; кто-то скрывался, а кто-то выслеживал, ловил; джазы и марширующие картины оскопляли цивилизацию, разврат целовался и безумствовал; шли пленники в лагерные поля; бриллианты сверкали в заморских витринах, а идол все бормотал, все кричал с алтаря; с запасных путей трогались эшелоны на восток - к границам, поближе к русским березам, к ивам плакучим.

Николай Ильич отложил газету. Законы знал, историю мировую, Цицерона на память читал и знал, что через убийства, закрывая полотнищами со свастикой кровь и трупы, дорвалась до власти преступная шайка, н знал, что в своих тайнах история мрачна и кровава, что страшно человеку в такой среде. Чем он мог помочь?

Он лишь верил в высшее правосудие, историческое, которое какими-то своими путями и ходами является вдруг.

Николай Ильич погасил свет и сказал:

- Ира, нам пора.

Он надел осенний плащ, шляпу, повязал шею белым пуховым шарфом и взял трость с костяным набалдашником. Опершись на нее, постоял, в раздумьях опустив голову.

"Как бы это пресечь?" - снова подумал он, решив начать с внушения, и чувствовал, что противница его не нз послушных, как всякая любовь глуха к доводам, вспыльчива и безрассудна; благословить же не мог; не представлял, что дочь уйдет в чужой дом или в их дом придет мужчина,- все нарушалось, а главное - не хотел Николай Ильич. С таким трудом копилось и пригонялось одно к одному, как выложенные паркетины в полу, каждая занимала свое место в установленном порядке.

Он посмотрел в раскрытую дверь комнаты дочери.

Там было темно. Неужели уйдет или закроется с этим Сергеем? А утром после постели - к столу?

Николаю Ильичу за пятьдесят, плечист и румян от забот о своем здоровье. Не курил, вино не пил, лишь раз в жизни выпил рюмку водки, давно, в ранней юности, на реке, упал на песок, казалось, помирал в мучениях н, выспавшись, с болью и темнотой в голове ходил потом, и с тех пор поражался, как люди вливают в себя такой яд.

Николай Ильич взглянул па часы с золотым браслетом. Секундная стрелка выскочила из-под часовой, запульсировала по кругу с черными строгими римскими цифрами.

- Ира, осталась одна минута.

"Минутой раньше, минутой позже, не все ли равно, когда летят годы",подумала Ирина Алексеевна, повязывая перед зеркалом багровый платок, местами мглившийся н радужно отливавший от каждого движения - старинный, дорогой платок.

Николай Ильич намиого старше жены. Такая разница создавала иллюзию неисчерпаемой молодости: за ним как бы следовало лето - держалась своя одинаково теплая и солнечная погода, а грозы проходили и утихали.

Ничего не жалел, только бы не омрачалось. Давно купил крестьянскую избу на Пахре, пристроил террасу. Глядели окошки в ландышевые березняки со стонами кукушек, опадала листва, мели вьюги, и снова весна желтела подснежниками, а своя погода не менялась.

Люди - боги своей жизни. Такой силой надо пользоваться разумно и благодарно",- вывел для себя мудрый закон Николаи Ильич и внушал другим.

Теперь "боги своей жизни" нагоняли тучки, портили погоду.

- Ира, твоя минута прошла,- с настойчивостью напомнил Николай Ильич.Ты готова?

Она знала, как он был точен: шутила, рассказывая знакомым, как он однажды чихнул, посмотрел на часы и удивился: "Поразительно! В эту минуту я так же чихнул прошлым летом на даче".

Его точность, как тщательно выверенный механизм, в который включал себя,-перерабатывал груды дел.

О нем знали и выше, и туда, когда требовало дело, его механизм безотказно выдавал результат на исписанных мелким почерком страницах, пронумерованных и прошнурованных, с дополнительными листами справок к особо важным пунктам и параграфам.

Он обождал жену за дверью квартиры. Лампа тускло освещала глухие каменные стены, как будто померкла и остановилась навсегда на мрачном, холодном. Слева, в глубине, под низким сводом заколоченная дверь на соседнюю улицу.

По мостовой проехала повозка, а в двери застучало, будто кто-то рвался с той стороны, бил по дубовым доскам.