Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

11 января 1991 г.

Маришка улетела в Мурманск. Во второй половине дня уже звонила — долетела.

В каникулы я учил детей Закону Божьему по книге издательства «ИМКА-пресс», выпущенной у нас.

Страна близка к агонии. Тоска. Детей жалко. И самих себя — ведь не старые еще. И перед стариками стыдно. Они вообще ходят с потерянными лицами…

13 января 1991 г. Дома.

Вот тебе и старый Новый год — в Литву введены десантники и войска. 13 убитых, 140 раненых. Позор!

Сегодня мы с Максимом были на концерте в Капелле. Потом зашли на Дворцовую площадь — там кипел митинг. Плакаты: «М. С. Хусейн — Нобелевский лауреат», «Горбачёву — не верим!», «Горбачёву — персональный танк. Даешь Литву!», «Спасибо КПСС за нашу нищету!» Парень в огромной обезьяньей маске стоял на постаменте Александрийской колонны. На груди плакат: «Гориллы! Отстоим коммунистические завоевания! Все, кому дороги идеи КПСС, приходите к нам. Вас ждут Нина Андреева, Полозков, Швед и др.»

Пытался звонить в Каунас Гинтарису Пашацкасу, поэту, с которым познакомился летом в уличном кафе, и не дозвонился — нет связи. По Би-би-си сказали, что десантники контролируют международную АТС. Буду звонить позже.

25 января 1991 г.

Вчера закончил повесть. Получилось 84 страницы. Сегодня перечитал и огорчился. Что я сказал? Ничего. Какие чувства вызывает? Кроме собственного огорчения — никаких. Знаю, в чем меня упрекнут: с таким сюжетным посылом можно было много чего накрутить. Может быть. Но условность мне и претит, как претила она в «Шуте».

А вечером прочитал повесть Ник. Александрова «Лже…» — с близким сюжетом и расстроился еще сильнее: и мне, наверное, следовало упрощать психологию, закручивать сюжет, не заботясь особенно о достоверности. Какая-то приземленность чувствуется в моей повести без названия. У Александрова герой случайно обретает способность менять свою внешность и выписывает забавные кренделя — становится то милиционером, то гопником, то Аллой Пугачевой, то Горбачёвым… По сути, Коля украл у меня сюжетный посыл — весной я читал ему отрывки повести и делился замыслом. Но украл с пользой — сделал свое. Завтра позвоню ему в Москву — поздравлю.

Н-да, скребся, как дурак, по льду, полагая, что лезу в гору.

Деньги меняют. Президентский указ. 50- и 100-рублевые купюры выводят из обращения. Замораживаются вклады на сберкнижках на неопределенное время. Разговоры только о деньгах. Про Прибалтику как-то забыли — все считают деньги и бегают с обменом. Такой вот ход сделал наш президент Горбачёв.

На одном из семинаров Борис Стругацкий сказал: «Америка — страна великого потребления. Символ Америки — огромная розовая задница». Борис Натанович развел руки, показывая, какая она огромная. Получилось, как у слона. Семинаристы заулыбались.

3 февраля 1991 г.

Четыре раза в неделю хожу на курсы английского языка. Преподаватель — аспирант из США Кевин Херик — ведет занятия на английском. На русский переходит в крайнем случае. Только через месяц я начал что-то понимать и говорить. Каждый день пишу новые карточки со словами. Учу на ночь.

Сугробы мыльной пены на щеках, горящие глаза. Это я бреюсь после утренней пробежки.

15 февраля 1991 г.

Ник. Александров приезжал из Москвы, привез бутылку зеленоватой польской водки и проблемы для Ольги: чем кормить гостя? Коля, лежа у меня в кабинете, прочитал повесть. Затуманился и долго молчал, прежде чем сказать свое мнение. Потом сказал, что я влез в глубочайшие дебри… И не выбрался из них. Но читать интересно…

— Сократи, на хрен, всю психологию! — посоветовал он, устроившись в шаляпинском кресле с рюмкой зеленой водки и трубкой; настоящий столичный писатель. — Накрути сюжет, убери внутренние монологи этого Чудникова. Легче, старик, легче… Ну, будь здоров, за твою повесть! Я думаю, ты ее скрутишь!

17 марта 1991 г.

Получил сигнальный экземпляр романа «Игра по-крупному» и не обрадовался. Возможно, не было элемента неожиданности — обложку видел, верстку читал… Да и роман уже не волнует, как пару лет назад. Сейчас бы так не написал, убрал бы многое.

Сижу в раздумьях над повестью о превращении мужика в женщину. Что с ней делать? Переделать в рассказ? Героя заменить? Манеру повествования облегчить? Найти другую интонацию? Или сжечь?

И тягостные мысли о том, что последнее время я не пишу, а занятый издательскими делами лишь пописываю, не дают мне покоя.

Сорок один год уже.

Еду в московском метро, на выезде из тоннеля — надпись на бетонном заборе, огромными буквами «Нет частной собственности!» Вот, думаю, елки-палки, какие ортодоксы в столице водятся. Еще и на заборах пишут. Вдруг немного дальше, как продолжение лозунга «Да здравствует нищета!» (Тем же шрифтом.)

31 марта 1991 г.

Отложил, а может быть, вовсе забросил повесть о превращении мужчины в женщину. Не ложится она на душу. Думаю о том, чтобы написать цикл рассказов — ироничных, грустных, веселых. Главный персонаж — брат Володя, которого в повести «Мы строим дом» я зачем-то назвал Феликсом.

5 апреля 1991 г.

Цены повысили на всё. В два раза примерно. А то и более. Мясо — 7 руб. Было 2. Карточки не отменили. Развал Империи, похоже, близок.

Валютные новшества: валюту для поездок за рубеж теперь будут продавать по рыночным ценам и не более 200 долларов в год на одного человека. Рыночная цена за 1 USD сегодня 26,7 руб. Кошмар!.. Тихий ужас.

Денег нет — гонорар за роман не платят.

Ольга стригла меня на кухне. На моих голых плечах выросли мохнатые эполеты.

Сегодня был в доме Набоковых, на Герцена, 47. Там теперь редакция газеты «Невское время». В комнате, где родился Владимир Владимирович Набоков, я вручал свою книгу «Игра по-крупному» В. М. Соболеву, техническому редактору моей книги, и корректору О. Н. Сафоновой. Они теперь работают там.

В комнате стоят компьютеры, факсы, а из окон видна квартира Ольгиных родителей — напротив. Я видел занавески на последнем четвертом этаже и корзинку с яйцами между окнами.

Соболев устроил небольшую экскурсию по дому. Показал стенной сейф, к которому швейцар Набоковых Устин радостно привел матросиков и рабочих — экспроприировать барские драгоценности — так пишет Набоков в «Других берегах».

Первый этаж — владения Набокова-старшего: деревянные панели и плафоны на потолке бывшей библиотеки, «боксовый» зал со скрипучим паркетом… Там комитет по печати и полиграфии Ленгорисполкома. Кабинет Соболева в спальне гувернантки. Славные витражи на лестнице, с клеймом изготовителя: E. TODE. Riga. И дом славный — таинственность и возвышенность живут в его огромных комнатах. И маленькая винтовая лестница в углу дома, со стороны Исаакиевской площади. А во дворе каретник, где стоял принадлежащий семье автомобиль — один из первых в России. Что там теперь — и говорить не хочется…

25 апреля 1991 г.

Пару дней назад случился снегопад. Деревья стояли залепленные снегом, а снег все падал и падал. Сидишь за машинкой — а за окном медленно, по-зимнему падает снег. Навалило по колено.

Вчера в поликлинике пожилая женщина с платком на плечах говорила: «Ленин — святой. Вы потом поймете это. Да, Ленин — святой…»

И сидела она в очереди не к психиатру, а к хирургу.

27 апреля 1991 г.

Купили на рынке подержанную машину «Ваз-2105», за 24 тыс. руб. Голубая машина в обмен на мою зеленого цвета книгу. Никаких особенных чувств не испытал, кроме неизбежности новых хлопот.

Миша и Неля Успенские из Красноярска прислали письмо. Неля пишет, что на фоне злобы и косноязычия мой роман радует честным взглядом на жизнь и хорошим русским языком. Я посылал им книгу. Люблю обоих.

С Мишкой мы вели долгие ночные разговоры в Дубултах — под дефицитную выпивку, откровенничали, рассказывали истории из жизни, удивляли друг друга, смешили. А поутру едва поднимались к завтраку и жадно пили сок в буфете. На семинар приходили, опираясь единственно на морально-волевые качества.

30 апреля 1991 г.

Ходили с Ольгой на Святослава Рихтера в Малый зал филармонии. Бах, английские сюиты. Зал — битком. Нас посадили на дополнительные стулья на сцене. Рихтер сидел к нам спиной.

Желтые старческие пальцы, лысый затылок с белым пушком, лакированные туфли на желтых педалях рояля — они то газовали, то нажимали на тормоз. И дивная музыка, которой правил виртуозный старик-водитель.

5 сентября 1991 г.

Брат Юра приехал из Владивостока с сыном. Принудительная родственная пьянка. Бешеное лето.

Выпустил книгу Валерия Попова «Праздник ахинеи», сборник прозы. Издать ее посоветовал Житинский. Попов уговаривал издать тиражом 60 тыс., говорил, что за Уралом и в Татарии его очень любят, книгу раскупят, но я не рискнул. Показательно: в типографии не украли ни одного экземпляра. Рабочие листали, сказали: «Ахинея, она и есть ахинея».