Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма - Славой Жижек

от времени происходит что-то неожиданное, что ударяет словно молния и придает жизни смысл. Нечто такое имело место на церемонии прощания с Нельсоном Манделой 10 декабря 2013 года на большом стадионе «Соккер Сити» в Йоханнесбурге, где десятки тысяч человек слушали выступления мировых лидеров. А потом… это случилось (или, точнее, продолжалось некоторое время, прежде чем это заметили). Рядом с почетными гостями из разных стран, в том числе Бараком Обамой, стоял чернокожий человек в строгом костюме – сурдопереводчик, который на глазах у миллионов телезрителей по всему миру переводил речи о Нельсоне Манделе на язык жестов. Те, кто понимал язык жестов, постепенно осознали, что происходит нечто странное: сурдопереводчик был фальшивым, он размахивал руками, придумывая собственные знаки, которые были полной бессмыслицей.

Днем позже официальное расследование установило, что этот мужчина, тридцатичетырехлетний Тамсанцга Джанчи, был квалифицированным переводчиком, нанятым Африканским национальным конгрессом. В интервью Johannesburg Star Джанчи объяснил свое поведение внезапным приступом шизофрении, от которой он принимает лекарства. Якобы из-за него во время мероприятия он не мог сосредоточиться и начал слышать голоса и видеть галлюцинации. «Я ничего не мог поделать. Я был один в очень опасной ситуации, – заявил он. – Я пытался контролировать себя, чтобы мир не понял, что со мной творится. Мне очень жаль, но вот в такой ситуации я оказался». Тем не менее Джанчи вызывающе настаивал на том, что он доволен своим выступлением: «Безусловно! Безусловно. То, что я делал… думаю, я встал грудью за язык жестов». Следующий день принес новый удивительный поворот: СМИ сообщили, что Джанчи арестовывали по крайней мере пять раз с середины 1990-х годов, но он, как утверждалось, избегал тюремного заключения, потому что признавался психически нездоровым и не мог предстать перед судом. Его обвиняли в изнасиловании, краже, незаконном проникновении в жилище и злонамеренном причинении ущерба имуществу; последний раз он нарушил закон в 2003 году, когда ему предъявили обвинения в убийстве, покушении на убийство и похищении человека.

Реакция на этот странный эпизод варьировалась от смеха (который сдерживался, поскольку считался недостойным) до возмущения. Разумеется, возникли и вопросы по поводу безопасности: как, несмотря на все принятые меры, такой человек смог оказаться в непосредственной близости от мировых лидеров? За этими вопросами скрывалось ощущение, что появление Джанчи было свое-образным чудом, как будто он возник из ниоткуда или из другого измерения реальности. Это чувство подкрепляли подозрительно настойчивые заверения организаций глухонемых о том, что знаки, которые подавал Джанчи, не имеют никакого значения, не соответствуют никакому существующему языку жестов, как будто кто-то мог предположить, что, возможно, его жесты несли некое скрытое послание. А вдруг он подавал сигналы пришельцам на неизвестном языке? Или – поскольку большую часть времени он просто стоял неподвижно и только «переводил» довольно короткие выступления ораторов, поразительно похожие друг на друга, – что, если он раз за разом делал вполне точное утверждение на языке жестов: «Выступающий просто повторяет обычное никчемное бла-бла-бла, нет необходимости переводить детали!» Об этом, казалось, свидетельствовал сам внешний вид Джанчи: в его жестах не было никакой живости, никаких признаков розыгрыша – он производил движения со спокойным, ничего не выражающим лицом, почти как робот.

Выступление Джанчи не было бессмысленным: именно по той причине, что оно не несло никакого конкретного значения, оно непосредственно передавало значение как таковое – видимость значения. Те из нас, кто нормально слышит и не знает языка жестов, предполагали, что жесты Джанчи имели значение, хотя мы и не могли их понять. И это подводит нас к самой сути вопроса: действительно ли работа сурдопереводчиков предназначена для тех, кто не слышит устную речь? Не рассчитана ли она в большей степени на нас: нам приятно видеть сурдопереводчика рядом с оратором, ведь это приносит нам политкорректное удовлетворение от осознания того, что мы поступаем правильно, заботясь о людях с ограниченными возможностями. Я помню, как на первых «свободных» выборах в Словении в 1990 году одна из левых партий выпустила телевизионный ролик, в котором выступление политика переводила молодая миловидная сурдопереводчица. Все мы знали, что ее перевод в действительности адресован не глухим, а тем, кто слышит: истинное послание заключалось в том, что партия защищает инвалидов. Это напоминало большие благотворительные представления, которые на самом деле организуются не ради больных раком детей или жертв наводнения, а для того, чтобы мы – общественность – почувствовали, что делаем доброе дело и проявляем солидарность.

Теперь мы можем понять, почему жестикуляция Джанчи имела такой странный эффект, когда стало ясно, что она бессмысленна, – он поставил нас перед правдой сурдоперевода: не важно, смотрят ли передачу глухие люди, переводчик нужен для того, чтобы те из нас, кто не понимает язык жестов, почувствовали удовлетворение. И разве это не относится к церемонии прощания с Манделой? Все крокодиловы слезы высокопоставленных лиц проливались ради самолюбования, и Джанчи своим переводом показал, чем они являлись на самом деле – вздором. Что в действительности превозносили мировые лидеры, так это успешную отсрочку настоящего кризиса, который разразится, когда по-прежнему малоимущие черные южноафриканцы станут коллективным политическим агентом. Эти толпы чернокожих бедняков были тем Отсутствующим, которому Джанчи подавал сигнал: «важным людям нет до вас дела». Своим фальшивым переводом Джанчи высветил обманчивость всей церемонии.

Если мы хотим остаться верны наследию Манделы, то нужно смахнуть подобострастные крокодиловы слезы и сосредоточиться на невыполненных обещаниях, данных в период его руководства. Можно с уверенностью предположить: из-за своего несомненного морального и политического величия он прекрасно понимал, что его политический триумф и статус всеобщего героя скрывают горькое поражение. Его всемирная слава также свидетельствует о том, что он на самом деле не потревожил глобального властного порядка.

Здесь, опять-таки, очень важно определить, что именно означает это «гораздо большее» (изменить общество больше, чем просто превратить его в либеральную демократию). Всем известно остроумное замечание Уинстона Черчилля о демократии, которое обычно передают так: «Демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». В действительности 11 ноября 1947 года в Палате общин Черчилль выразился несколько менее парадоксально и искрометно: «Много разных форм правления применялось и еще будет применяться в этом грешном мире. Никто не притворяется, что демократия – идеал или ответ на все вопросы. Более того, утверждалось, что демократия является наихудшей формой правления за исключением всех тех других форм, которые применялись время от времени»24. Подспудная логика этого наиболее четко проявляется, если к изречению Черчилля применить лакановские «формулы сексуации» и перефразировать его следующим образом: «Демократия – худшая из всех систем, однако по сравнению с ней любая другая система хуже». Если взять все возможные системы в целом и ранжировать их, то демократия окажется худшей