Перевёрнутая чаша. Рассказы - Галина Константинова

величия. Как в россыпи пожелтевших открыток, проносятся перед ее глазами помпезная галерея Уффици, громада баптистерия, слепящий блеск золотых изделий, хищно взывающих из витрин на мосту ювелиров. Навстречу ей идет Данте. Почему она узнала, что это он? Прохожие показывают на него и кричат вслед: «Он был в аду! Он был в аду!».

Данте останавливается перед ней и улыбается. О, Господи, улыбка у него такая же, как у Макса! Глаза непроницаемы и пусты, только улыбка, словно судорогой, изменила нижнюю часть лица. Данте поднимает правую руку (совсем как Макс, в который раз отмечает она) и говорит:

– Ты должна написать что-то, что никогда еще не писала, ты можешь! Я верю!

Флоренция… Кажется, она побывала в раю. Но одновременно и в аду. Это был ад впечатлений, ад страстей, ад сомнений и неясных предчувствий. Предназначение? Рок? И какую роль во всех этих сновидениях играет Макс? А роль его была главной, чувствовала Лана, неоспоримо главной, только он был как бы за кулисами. Незаметно-скромный кукловод? Или рояль в кустах? Его выход – в финале? Все эти мысли как летучие мыши царапали ее воображение острыми крыльями.

Лана проснулась от ощущения холодного взгляда. Но никого не было в комнате. Показалось, что тихо колыхнулась вода в аквариуме. Должна написать? Для чего? Кому я должна что-то доказать, себе, или Максу? Или кому-то еще?

Чтобы успокоиться, она снова схватила в руки рукопись. Конец близок, близок, почему же герои ей кажутся какими-то схематичными? Вроде и фразы у них о душе, о вечности, но все так абстрактно, расплывчато. Да вот и главный герой, только и занят поисками, глобальные проблемы решает, а женщина у него как бесплатное приложение. И ласки все сводятся к фразе “укушу”. Он вообще, любить-то умеет? Робот какой-то. С чужой программой. А Макс?

Она даже привстала с дивана, а он – может, тоже, бездушный робот, начиненный цитатами, которые, словно фокусник, вытаскивает по необходимости? Лану не покидало чувство, что кто-то в доме все-таки присутствует. Вдруг как будто кто-то коротко вздохнул или негромко хохотнул. Она подскочила и, стараясь унять дрожь, пошла на кухню. Дверь перед ней открылась. Бывает, отметила она про себя, как будто пыталась зафиксировать все, что с ней происходит. Ну, что ты там увидела, идиотка, иди уже спать дальше, ругала она себя, машинально проверяя кран и газовую плиту. Закачался абажур, и по стенам заметались тени. Хоть молитву читай. Сон, сон… Сейчас он будто отразился на стенах-экранах, смутные очертания Данте, ее самой, прохожих, и, как улыбка чеширского кота – так прозрачно-серый взгляд пленкой покрывал все изображения.

Проходили дни, Макс был все время занят, и не проявлял к ней никакого интереса. Короткие реплики, выслушивание ее похвалы по поводу романа. Но Лана думала о нем каждую минуту. Загадочная улыбка ее и пугала, и неотвратимо манила.

«Тианственная», вспомнила она аксёновское, да, именно, улыбка, которую невозможно определить, чуть асимметричная улыбка. Она непроизвольно набирала его телефон по вечерам, чтобы услышать голос.

Без его слова было трудно дышать, Макс как утренняя молитва и Макс как благословение ко сну. Сны были на удивление легки, будто они с Максом летали на легких дельтапланах над морем, соревнуясь с чайками.

Макс ссылался на занятость, иногда проскальзывало, что он очень хочет ее укусить. Заигрывает? Обычный флирт? Как хотелось думать, что так он проявляет свою нежность.

– Ты говоришь, как герой твоего романа.

– Да, герои влияют на твою речь. Незаметно для тебя самого. Просто фиксируешь, что говоришь теми же словами. А ты за собой не замечала?

– Ага… Особенно интересно наблюдать за тобой, когда тебя, как ты там писал, «выдергивают».

– Начиталась…

– Я же почитательница твоя, а ты меня не ценишь. Мог бы книжку с автографом подарить, вдруг буду музей создавать, любая мелочь может пригодиться. У меня со словами все иначе. Я ведь как крохобор – все фразы собираю в коробочку, а потом раскладываю их, словно пуговицы, разглядываю, выкладываю. Я так в детстве играла, что выкладывала, не мозаики, нет. Уже не помню. Помню только, что эта игра в пуговицы меня увлекала. Так вот, слова. Каждое слово может быть использовано против вас, как у юристов. Слова, которые разбрасываются людьми по сторонам, подбираются и используются.

– Ну-ну.

– Я хотела бы почитать что-нибудь из классиков, может, у тебя есть?

– Есть, конечно, позвони в субботу, возможно, я буду дома, тогда и зайдешь. Как получится, я ничего не знаю. Кстати, после нашей встречи на меня чуть не наехала машина. Вернее, я сел в машину, а на перекрестке в нее врезалась другая.

– Наверное, моя энергетика на тебя действует. Извини, я не хотела. У меня так бывает. Иногда я вампир, просто тяну энергию от общения. Она копится, копится, потом вдруг появляется объект, скажем так, который меня вдохновляет на разные подвиги, и, увы, в физике я не сильна, припоминаю что-то типа разряда электрического. Это же непроизвольно происходит! Как следствие этого разряда – чудеса и неожиданности вокруг объекта.

– Значит, я очередной объект для разрядки твоей неуемной энергии?

– Я этого не утверждала. Но действуешь ты на меня неадекватно. Один твой взгляд чего стоит. Собственно, мои разряды распространяются не только на людей.

В субботу она заехала к родителям, странное совпадение, он жил от них совсем недалеко. Еще один знак. Лана с того дня, когда они встретились в кафе, ощущала необыкновенный подъем.

Правда, компьютеры этот подъем интерпретировали по-своему – они начинали капризничать. На работе шутили, что Лана влюбилась, и ее лучше к технике в этот период не подпускать.

Ей нравилось играть с Максом в игру под названием «писатель – почитательница». На правах, данными ей этой игрой, она могла позвонить ему в восемь утра и спросить, как поживает его уважаемая голова, которая часто бывала с похмелья. Но Лана только и слышала в ответ – Макс был у друзей, Макс ездил в лес, у Макса были неотложные дела… Она чувствовала, что в его жизни ничего не значит. Да и вообще, есть ли хоть одна женщина, которая что-то значит в его жизни? Его личная жизнь оставалась для нее тайной за семью печатями. Она пыталась хоть немного его расспросить на эту тему, но он лавировал между расставленными ловушками как искусный горнолыжник.

В тот вечер, как назло, дома его не было. Она ходила кругами и крутила старомодный диск родительского телефона. Для прикрытия вчитывалась в книгу, а в голове стучало «Макс, ну почему тебя нет дома, ты