Лесная обитель - Мэрион Брэдли

– Наверное, я испугалась сильнее, чем мне кажется, – сдавленным голосом промолвила жрица. – А может, потому что сейчас глубокая ночь и нас окружает темнота, у меня такое ощущение, будто мы находимся вне времени. – Она взглянула на Эйлан, словно это могло придать ей силы, чтобы говорить честно и откровенно. – А может, потому что я рассказываю свою жизнь тебе…

Проглотив комок в горле, Эйлан призвала на помощь все свое мужество, чтобы взглянуть в глаза жрице, которая пристально смотрела на нее. «Правду… Открой мне правду», – слышала Кейлин непроизнесенную вслух мольбу девушки, словно это она говорила себе сама. Как знать, кому из них двоих эта правда нужнее?

– Я никогда не рассказывала об этом Лианнон, и Великая Богиня не покарала меня… – Кейлин казалось, что какая-то неведомая сила вытягивает из нее слова. – Много лет уж прошло с тех пор, и, возможно, мне станет легче, если я открою свою тайну.

Эйлан протянула Кейлин руку, и пальцы жрицы стиснули ее запястье.

– Когда в дом ввалились разбойники, я все вспомнила, как наяву. В детстве, прибегая на берег моря, я нередко встречала там мужчину. Он жил один. Думаю, его прогнали из клана. Таким не место среди людей, – зло добавила она. – Поначалу я доверяла ему. Он дарил мне маленькие безделушки, которые находил на берегу: ракушки, красивые перья. – Кейлин помолчала. – Какая же я была дура, полагая, что он не может причинить мне вреда. Но откуда мне было знать? Мне ведь никто ничего не объяснял.

Кейлин невидящим взглядом смотрела на огонь, но в той хижине было темно, и ни единый луч света не проникал в затаенный уголок ее памяти.

– Я ничего не подозревала. Не понимала, что ему нужно от меня, когда он однажды затащил меня в свою хижину… – Она содрогнулась, терзаемая ужасным воспоминанием, о котором и теперь не могла спокойно говорить.

– И ничего нельзя было сделать? – словно с какой-то далекой звезды донесся до нее голос Эйлан.

– А что я могла сделать? – резко отозвалась Кейлин, по-прежнему не отрывая взгляда от мерцающих угольков, словно они были для нее спасительной нитью жизни. – Я… я с плачем кинулась бежать… Я рыдала так долго. Мне казалось, будто я растворилась в своих слезах. Все мое существо было наполнено ужасом и омерзением… Мне трудно об этом говорить. Но кому я могла пожаловаться, ному я была нужна? – Она надолго замолчала. – Я и сейчас, словно наяву, ощущаю запах, стоявший в той хижине, – зловонный запах испражнений, гнилых водорослей и папоротника; помню, как он повалил меня на эту мерзость. Я скулила, как собачонка, не понимая, чего он хочет. Я ведь была еще совсем ребенком. С тех пор я не выношу запаха моря и папоротника, – добавила жрица.

– Кто-нибудь узнал об этом? Его наказали? – спросила Эйлан. – Мой отец, наверное, убил бы того, кто посмел бы прикоснуться ко мне.

Высказав вслух то, что долгие годы терзало ей душу, Кейлин почувствовала облегчение. Она прерывисто вздохнула.

– Я росла среди варваров, но надругательство над женщиной, тем более над ребенком, в нашем племени считалось преступлением. Если бы я пожаловалась на насильника, его посадили бы в клетку, а потом сожгли бы на медленном огне. Ему было известно, какое наказание его ожидает, и поэтому он пригрозил мне, чтобы я молчала. Но ничего этого я не знала тогда. – Теперь Кейлин говорила как-то отрешенно, словно рассказывала не о себе. – А год спустя я встретила Лианнон. Ей бы и в голову не пришло, что такая маленькая девочка, какой я тогда была, уже не девственница. А когда я узнала ее ближе, поверила в ее доброту, было уже поздно открывать свою тайну. Я боялась, что меня отправят обратно домой. Так что видишь, никакой святости и божественности во мне нет, все это обман, – безжалостно заключила Кейлин. – Если бы Лианнон знала, что со мной произошло, я никогда не стала бы жрицей, но я сделала так, чтобы она ничего не узнала. – Кейлин отвернулась. Воцарилась тишина. Она длилась лишь мгновение, но жрице показалось, будто прошла целая вечность.

– Посмотри на меня…

Как бы помимо своей воли Кейлин перевела взгляд на девушку. Одна половина лица Эйлан сияла лучезарностью Великой Богини, другая была скрыта тенью.

– Я верю в тебя, – серьезно сказала девушка. Кейлин судорожно вздохнула, на глаза навернулись слезы, и черты Эйлан потонули в прозрачной пелене.

– Я живу только потому, что верю: Великая Богиня не держит на меня зла, – снова заговорила жрица. – К тому времени, когда я поняла, что совершила великий грех, я уже стала послушницей. Но никаких дурных знамений не было. Когда меня посвятили в жрицы, я думала, меня поразит гром небесный, но и этого не случилось. Тогда в мою душу закрались сомнения: существуют ли боги вообще, а если все-таки они есть, то их, должно быть, не интересуют деяния простых смертных.

– А может, они просто гораздо милосерднее, чем люди, – добавила Эйлан и тут же зажмурилась, как бы изумляясь своему безрассудному высказыванию. Прежде ей и в голову не приходило усомниться в мудрости таких людей, как ее отец и дедушка. – Почему вы покинули башню на берегу моря? – спросила она через некоторое время.

Кейлин, погруженная в воспоминания, вздрогнула от неожиданности, затем ответила:

– Потому что римляне разрушили святилище на острове Мона. Ты об этом слышала?

– Мой дедушка – он бард – знает сказание про те события. Но ведь это же случилось очень давно, еще до твоего рождения…

– Не совсем, – рассмеялась Кейлин. – Я была тогда ребенком. Если бы Лианнон не находилась в то время в Эриу, в стране, которую вы называете Гибернией, она бы тоже погибла. В течение нескольких лет после трагедии на острове Мона друиды Британии, оставшиеся в живых, залечивали собственные раны, и им некогда было думать о жрицах. Потом архидруид заключил с римлянами нечто вроде договора, согласно которому оставшимся в живых жрицам было позволено жить в святилище на земле, завоеванной римлянами.

– Договор с римлянами! – вскричала Эйлан. – Но ведь именно римляне убили жриц!

– Не убили, только надругались, – зло проговорила Кейлин. – Жрицы с острова Мона выносили детей, которыми наградили их римляне, а потом покончили с собой. Дети были отданы на воспитание в семьи верных британцев, в такие, как ваша.

– Синрик! – воскликнула Эйлан; теперь ей стало ясно, откуда взялся ее молочный брат. – Вот почему он так ненавидит римлян и всегда просит, чтобы спели сказание о событиях на острове Мона, хотя это случилось очень давно. А когда я спрашивала об этом, мне тут же приказывали замолчать!

– Синрик ненавидит римлян, но в нем римской крови ровно столько же, сколько и в том юноше, за которого твой отец отказался выдать тебя замуж, – со смехом заметила Кейлин. Эйлан, обхватив себя руками, недвижным взглядом уставилась в огонь. – Ты мне не веришь? Но все это правда. Возможно, римляне хотели искупить вину за содеянное, да и потом, твой дедушка – хитрый политик, не хуже любого римского сенатора. Он заключил сделку с Цериалом, который был наместником до Фронтина. Одним словом, в Вернеметоне выстроили Лесную обитель, которая стала убежищем для женщин и жриц всей Британии. Потом Лианнон выбрали Верховной Жрицей, и мне тоже нашлось место среди служительниц Великой Богини – просто никто не знал, куда еще можно меня определить. Я помогаю и прислуживаю Лианнон с самого детства, но не я буду ее преемницей. Мне это ясно дали понять.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});