Приемная мать - Сильвия Раннамаа

Например, два минуса за плохо вымытый пол мы по­лучили потому, что в углу умывальной в щели Ааду нашел два крошечных кусочка торфяного брикета, а в спальне едва заметную пушинку, которую он вытащил из-под кровати.

В список одежды, валяющейся на стульях и крова­тях, Ааду включил выглядывавший из-под подушки кончик пояска ночной рубашки Мелиты, а в список грязного белья — носовой платок Сассь, впопыхах за­сунутый под матрац. Нечищенную обувь отыскать было нетрудно. Ведь никто в целом интернате не чистил осенью тенниски мелом, а все просто сложили их на зиму в гардеробной. Но почему этот грех засчитали только нашей группе? Надо сказать, что на этот раз санитарный пост здорово потрудился! Осмотреть все кровати, ползать по полу и исследовать каждую щель и карниз, поднимать каждый матрац и подушку... Конечно, такую основательную микроскопическую ра­боту они проделали только в нашей группе. Мы бы ни­чего не сказали, если бы такой же метод был применен повсюду, потому что тогда мы все равно оказались бы впереди. Нам слышалась удаляющаяся, затихающая фортепьянная музыка, и мы были очень возмущены.

Всем нам было ясно, в чем здесь дело. Разумеется, в классе мы заговорили об этом с самим Ааду. Он отве­тил со своей обычной ленивой усмешкой:

— Что вы кипятитесь. Вам указали ваше место — и все. На этот раз Веста не имела возможности употре­бить свое влияние. Ясно!

Этого еще не хватало! Я повернулась к Ааду и сер­дито спросила:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А ты не поняла, что ли? — Еще шире усмехаясь, спросил Ааду. — Я могу повторить.

Я подошла к нему еще на шаг:

— Не меряй всех на свой аршин. Зачем ты говоришь о вещах, недоступных твоему пониманию? Если хочешь знать, Веста — честная и справедливая девочка. Мо­жет... и это для тебя новость? Именно Веста больше всех в нашей группе придирается и требует. Если не веришь, спроси сестру. Ты, конечно, вообразил, что раз ты изволил раза два с ней потанцевать, то она обязана закрывать глаза на беспорядок в вашей группе. И нечего гримасничать. Это отнюдь не доказывает твоего пре­восходства. Тем более по отношению к Весте. Ты ее мизинца не стоишь.

С последними словами я подошла к Ааду почти вплотную. Я была так рассержена и полна презрения, что чувствовала себя сильной и готовой к борьбе, гото­вой принять любой самый неравный бой. И он не заста­вил себя ждать. Прежде чем Ааду успел открыть рот, раздался голос его дружка — Энту:

— Браво, Кадри! Воспитывай товарища! Подходи к мальчику индивидуально.

Тут уж чаша моего терпения переполнилась. Меня уже не мог остановить или смутить взрыв смеха маль­чишек. Я посмотрела в лицо Энту. Поймала его взгляд из-за очков и смело приняла брошенный мне вызов.

— Тебе бы тоже пора вырасти из пеленок. — Опять смех. — Ты действительно полагаешь, что твои дву­смысленные шуточки и пошлости очень интересны?! Может, ты даже думаешь, что они н р а в я т ся нам, девочкам? Ошибаешься, Энрико Адамсон! Жестоко ошибаешься. Ни одной порядочной, понимаешь, поря­дочной девочке они не могут нравиться. Знаешь ли, они настолько мерзкие, что если бы я могла, если бы у нас в республике была другая школа-интернат с выпускными классами, то сегодня же ушла отсюда, чтобы не видеть тебя и твоих приятелей. Я бы уехала отсюда за тысячу километров. Очень жаль, что я не могу этого сделать. Мне некуда уехать. А если тебе это в дальней­шем будет доставлять удовольствие — то пожалуйста! Ведь ты сильнее!

Все мое презрение, вся обида звучали в моем голосе. Я должна была и хотела сказать ему гораздо больше, но у меня просто не хватило сил. И к тому же класс встал; за моей спиной стояла учительница. Я пошла и шлеп! — села за свою парту. Энту так и не успел мне ответить.

Я не так простодушна, чтобы вообразить, что мой неожиданный взрыв мог сколько-нибудь понравиться мальчишкам, тем более Ааду или Энту, или иметь какое-то воспитательное значение. Для этого они счи­тают девочек, а Энту — меня в особенности, слишком незначительным явлением в человеческом обществе.

Если бы дело было только в этом, то еще ничего, но ведь тут еще масса сложностей во взаимоотноше­ниях, характерах.

Хотя Ааду и Энту вот уже почти два дня относятся ко мне, как к какой-то ничтожной пылинке в бесконеч­ном пространстве, и хотя такое положение устраивает меня в тысячу раз больше, чем прежнее постоянное насмешливое внимание Энту, все же я все время насто­роже.

Не случайно же в тот раз, когда я высказала Энту все, что у меня накипело на душе, у него даже нос побелел. Когда он вечером того памятного дня встре­тился мне в пустом коридоре, у меня как-то странно задрожали колени. Я сумела взять себя в руки только благодаря сознанию, что мы с Энту оказались вдвоем все-таки не на необитаемом острове. Но глаза у него тогда были просто невозможные.

Но и я не отвела глаз. Еще чего! Мы шли друг другу навстречу, как змея и укротитель. Я выдержала!

Я ведь больше не маленькая робкая девочка. Пусть только посмеет!

Но самое смешное в этой истории, что та, за которую я вступила в бой, что та сама...

Так вот, когда я, как временный заместитель Весты, пришла к ней рассказать о случившемся и о том, как подло вел себя Ааду при проверке нашей группы, Веста сказала уныло:

— Этого я все время опасалась. Когда тебя нет на месте, то... Неужели кто-нибудь не мог с утра все хоро­шенько проверить?!

Этот «кто-нибудь» должна была быть я. Я глотнула зоздух и уставилась на кривую температуры Весты, вывешенную у нее в изголовье. Мне вспомнилось, что учительница рассказывала как-то о детстве Весты, и я сделала пару глубоких вдохов и выдохов. О том, как развертывались дальнейшие события, я ей рассказы­вать не стала. Добавила только ей в утешение, что пол все-таки был чистый, как и всегда теперь и что сама воспитательница на нашей стороне и после ее вмеша­тельства нам сняли много минусов.

Я немножко понимаю, почему Веста не стала для Ааду тем, чем ей хотелось бы стать, но совершенно непостижимо, как Веста сама этого не может понять или, по крайней мере, заметить, что Ааду относится к ней примерно так же, как Энту ко мне.

СРЕДА...

Я предчувствовала, что рано или поздно получу от мальчишек ответный удар, но что он будет таким под­лым, этого я никак не могла ожидать.

А именно — перед уроком эстонского Ааду подошел к столу Тийта, который сидит впереди меня. Я, конечно, не знаю, что ему там понадобилось. И вдруг слышу, Ааду, растягивая слова, подчеркнуто громко произно­сит:

Месяц под косой блестит,

а во лбу звезда горит...

В этом было что-то знакомое и в то же время зло-вещее, но я еще не понимала, что именно. А Ааду про­должал с противным, издевательским пафосом:

Наш остров похож на мечту,

на поиски и стремленья...

Сомнения не может быть. Это из моей «звездной тет­ради». Когда я, до смерти испуганная, огляделась по сторонам и на лицах почти всех мальчишек увидела злорадное ожидание и в особенности, когда я заметила, что из-за спины Ааду выглядывает Энту, у меня воз­никло ужасное подозрение. Я бросилась из класса. При­мчалась в интернат, открыла ящик ночного столика и сразу убедилась, что моей тетрадки с золотыми звез­дочками, той, что Урмас подарил мне в новогодний вечер, не было на месте. Кто-то потихоньку взял ее, и теперь она в руках у этой издевающейся компании.

О, какая низость!

Я упала на кровать. Излила в подушку всю свою го­речь, боль и позор. Бог знает, почему, но сильнее всего я чувствовала именно позор!

Меня охватывал жгучий стыд, когда я представляла себе, как Ааду, Энту и вся эта ухмыляющаяся банда, которая ничего не пощадит ради своих пошлых насме­шек, читала мои записки. Читали мои самые заветные мысли. Мысли, записывая которые, я была так счаст­лива, потому что мне казалось, что я сумела сказать что-то самое заветное. Теперь мне это уже не кажется. Совсем нет. При воспоминании о любой строчке меня охватывало жгучее чувство стыда. Я громко стонала и, кажется, даже скрипела зубами.

Значит, это и была месть Энту. За что же именно он мне мстит? Что я ему сделала? Я ведь только раза два попыталась защититься от ударов! Ой, до чего же мне опять хочется уйти из этой школы! Опять в мою ста­рую школу, к Урмасу. Если бы можно было сейчас поговорить с Урмасом! Но придется довольствоваться письмом. Только письмом. Только ведь это совсем не то. Надо долго ждать ответа, да всего и не напишешь... И ведь Урмас не может сделать, чтобы не было того, что произошло, просто вместе с ним все было бы легче перенести. Конечно, легче.

Я ударила кулаком по подушке. Наверно, и Свен при­нимал в этом участие. Мальчишки просто ужасно еди­нодушны, когда задумают что-нибудь в этом роде. Я снова ударила кулаком и тут же почувствовала, как кто-то дотронулся до моего плеча. Я застыла. Не хва­тало еще, чтобы кто-то видел мою истерику. Медленно поднимаю голову. Надо мной склонилась Лики.